Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре. - Атрейдес Тиа. Страница 27

Властная, жесткая рука приподняла его за волосы и в него вперились ледяные тёмнофиолетовые глаза, клокочущие горечью и гневом. Её лицо напоминало грозовую тучу, вокруг неё сверкали и жалили его голубые молнии. "Что случилось? Чем я её обидел? Почему ей больно, почему она сердится? Что я сделал не так? Разве она сама не сняла с меня знак рабства?" - сияющая солнечная улыбка слетела с него, сменившись растерянностью и болью, словно обжигающей и раздирающей его изнутри.

- И не мечтай, Тигренок, - её голосом можно было резать стекло и замораживать птиц на лету. Непроницаемая маска треснула, и её разочарование, её обида, её горечь выворачивали его душу наизнанку. Словно это её поманили свободой и снова посадили на цепь. - Ты не уйдешь от меня так просто.

"Я не собираюсь уходить, разве ты не видишь? - ему хотелось кричать от безысходности. - Посмотри на меня, Шу, я люблю тебя, я останусь с тобой, только позволь", - он не мог сказать ей ни слова, только склонил голову покорно, и ждал.

Шу не видела его перед собой, не чувствовала его, не слышала непроизнесенных слов, ослепленная собственной болью. Он так обрадовался свободе, у него будто выросли крылья, готовые в ту же секунду унести его в бескрайние просторы. На свободу. От неё. Ей казалось, что он позабыл о ней, что её любовь не имеет для него значения, что он сейчас же хочет покинуть её, бежать без оглядки. Что в его прикосновении больше не было той упоительной страсти, той жажды и пыла, что утром. Только благодарность, и стремление... на свободу. Холодными, непослушными руками она взяла со стола полоску звездного серебра, испещренную рунами, и, откинув мягкие пряди с его покорно подставленной шеи, замкнула защитный артефакт, еле удерживая слезы.

Ощутив снова прикосновение металла к коже, Тигренок вздрогнул. Её пальцы снова не были ласковыми, но и не причиняли боли. Они были равнодушными, холодными, будто неживыми. От её рук исходила горечь, от её рук веяло одиночеством. Он хотел было потянуться к ней, но невольно отпрянул, встретив чёрную пустоту, воющую полярной метелью, в её взоре. Принцесса оттолкнула его, вскочила, и, подобно смерчу, унеслась из комнаты, и через секунду за ней хлопнула дверь. Тигренок остался опять один.

Придавленный непониманием, досадуя на себя за неуместную радость и неоправдавшуюся надежду, Хилл медленно, словно каждый шаг причинял ему страдания, спустился обратно в свою комнату и уселся на подоконник. Не в состоянии размышлять и анализировать, он был до краев заполнен болью.

"Как просто, когда сломана кость, сожжена кожа или разорваны мышцы. Нужно немного потерпеть, наложить повязку, и всё пройдет. Как просто! А что делать, если болит что-то внутри, что-то несуществующее? Что-то, чему нет названия? Ведь сердце не может так болеть, это всего лишь мышца, и душа не может, она ведь нематериальна? Почему тогда невозможно вздохнуть, невозможно шевельнутся, невозможно открыть глаз? Почему не хочется ничего, даже снять проклятый ошейник? Почему я сижу и прислушиваюсь, не хлопнет ли дверь снова, не послышатся ли её шаги?" - Хилл вдруг понял, отчего ему так больно. Не от того, что его внезапная, и оттого такая пронзительно яркая и острая надежда обернулась ложью. Не от того, что снова его шею холодит металл. От её разочарования, от её обиды. От того, что он невольно причинил ей боль, и теперь чувствует её, как свою.

Хилл бездумно потрогал свой новый ошейник, пытаясь понять, зачем она его поменяла. Он даже не видел, что именно Шу на него одевает, но теперь, немного придя в себя, смог снова немножко соображать. И чувствовать что-то, помимо душевных терзаний. Полоска металла на шее так отдавала магией, что Хилл удивился, как это он умудрился сразу не заметить? Такой силы магические артефакты встречались ему далеко не каждый день, если вообще встречались хоть когда. Все охранные заклинания, руны, нити, ловушки, глушилки, попадавшиеся ему, ни в какое сравнение не шли с тем, что одето на нем. Такими артефактами Гномий банк охранять. От воров, землетрясений, пожаров, колебания обменного курса и нападения Тёмных магов одновременно. Пожалуй, если на него вздумает свалиться Красный Дракон с Западных ворот, эта железка отшвырнет его, как пушинку. И даже не нагреется. Зачем, интересно, такие меры предосторожности? Чтобы не убежал? Но как раз сбежать ошейник и не помешает. Лунный Стриж совершенно точно теперь знал, что без малейшего труда может сам снять наглухо сросшуюся на нем полоску... звездного серебра? Она нацепила на него артефакт ценой в баронское поместье.

От этой мысли Хилла охватила странная слабость, и он со вздохом прислонился к каменной стене. Ещё раз оглядел свою одежду - не показалось ли ему вчера, что слишком знакомые вензеля на купальном халате? На подкладке камзола, небрежно сброшенного на кресло, обнаружились в точности такие же. Геральдический единорог с цветущей веткой терновника. Королевский герб. Что-то не верилось, что принцесса каждую свою игрушку одевает в камзолы любимого брата, Его Величества. Или, скорее, отца, покойного Мардука - Его Величество Кей пониже и потоньше, было бы мало, а это - как раз. Хисс! Она хотела защитить его, и, пожалуй, теперь Хилл даже понимал, от кого. В такой броне ему даже Придворный Маг не страшнее легкого насморка. В смысле, чихать на него можно. Наверняка и была такая усталая, он же видел её покрасневшие глаза, потому что этот артефакт делала. Для него. Какой же он болван! Он вспомнил, как обрадовался свободе, как... ей показалось, что он только и мечтал всё это время, как слинять!

Но как исправить, как показать ей, что ему не важна эта демонова свобода, что единственное, чего он хочет, так это её любви? Пусть даже не любви, пусть даже просто быть рядом, хоть какое-то время. Служить ей игрушкой, развлекать её, боги, да что угодно! Только пусть ей будет хорошо, он готов на всё для неё! Может быть, написать ей письмо? Как глупо. Почему он вынужден молчать? Почему она не хочет говорить с ним? Насколько всё стало бы проще...

Взгляд его устремился за окно, на желтеющий сад, на разноцветные дорожки, на последние осенние цветы. Розовые, желтые, белые, синие, лиловые хризантемы, острые и нежные, как её глаза... он никогда не дарил женщинам цветов, считая это сентиментальной глупостью. Но сейчас эта лиловая звезда, хрупкая, покрытая влагой недавнего дождя, влекла его неудержимо. Всего минута, туда и обратно. Он помнил, что Шу велела ему не выходить из комнат, но он же не собирается сбегать? Всего лишь сорвать для неё цветок. Принцесса ведь не сможет не понять его, если он принесет ей сиреневую колкую звезду...

Глава 13.

Принцесса выскочила за дверь, чуть не до обморока напугав собственных стражников своим диким видом. Только увидев, как гвардейцы отшатнулись он неё, крепче хватаясь за церемониальные алебарды, она сообразила, что не стоит демонстрировать кому не попадя разброд и шатания в собственной душе. Привычная маска высокомерия и равнодушия снова приклеилась к лицу, ураганные завывания свернулись внутри в тугую болезненно острую спираль, оставив снаружи безмятежную гладь полного штиля.

Нарочито неторопливой походкой Шу отправилась в сад. Немного побродить в тишине и одиночестве, успокоиться и подумать. Самое главное - успокоиться. При воспоминании о счастливой улыбке, осветившей его лицо, принцесса чувствовала себя гадкой, скользкой болотной тварью и убийцей младенцев. Она уже перестала понимать, зачем мучает его и себя. Не проще ли отрезать раз и навсегда, смириться с тем, что двуличные боги посмеялись над ней, показав на миг, что могло бы быть, и тут же отняв. Зачем? Зачем ей это знать? Могла бы всю жизнь прожить и не встретить его, и не догадываться о его существовании, и не терзаться бесплодными мечтами. Считала бы, что ничего такого просто не бывает. Как было бы спокойно и просто! Теперь Шу, похоже, начинала лучше понимать Рональда. Будь она Тёмной, у неё не возникло бы никаких сомнений, имеет ли она право таким жестоким способом вырывать у судьбы возможность счастья. Не думала бы о том, чего он хочет, больно ему или нет. Просто брала бы то, что хочется, и плевать на всех.