Аромат теней - Петтерсон Вики. Страница 5

И с этой мыслью я вслед за первым и единственным мужчиной, которого любила, прошла назад в «Валгаллу».

2

Мне никогда ничего не удавалось скрыть от Бенджамена Трейны. Мы познакомились, когда я была в пятом классе, а он в седьмом, когда наши тела были скорее похожи, чем различались. Мы одинаково любили кикболл [6] и пятнашки и одинаково не любили хулигана по имени Чарльз Трейси, которого мы удачно прозвали Рвотой. Когда он попадался нам на глаза в коридоре, мы всегда издавали такие звуки, словно нас тошнит. Хотя дружба наша была мгновенной, основанной на юношеской энергии и детской вере в то, что все вещи и всех людей можно разделить на две группы – хороших и плохих, добрых и злых, черных и белых, влюбленность расцвела только четыре года спустя. Случайная встреча в кинотеатре заставила наши перенасыщенные гормонами тела устремиться друг к другу так, что позавидовали бы кинозвезды.

Только позже Бен признался, что мы столкнулись в кино не совеем случайно.

Когда встречаешь человека, с которым была знакома в детстве, он становится уязвимым – и ты тоже. И правда, есть что-то утешительное в мысли, что если он дожил до такого возраста относительно благополучно, то, может, и у тебя все в порядке. И вот я села напротив мужчины, которого знала и одновременно не знала, чувствуя себя ранимой и одновременно успокоенной… и с удивлением поняла, что ни против одного, ни против другого не возражаю.

– Как твой отец? – начал Бен, как только мы остались одни в огромном зале моего отца для совещаний на пятнадцатом этаже отеля «Валгалла». Между нами располагался стол размером с небольшой аэродром, и наши чашки с кофе отражались на полированной поверхности красного дерева.

– Отлично, – ответила я, поднимая свою чашку. – По крайней мере так я слышала. Я с ним никогда не встречаюсь.

– Хочешь, я ему позвоню? Попрошу спуститься.

Я покачала головой. Я давно перестала нуждаться в отце, и Бен это знал.

– Он, вероятно, дома, считает свои деньги. Не хочу ему мешать.

Моя семья – нувориши, и отец мой занимался тысячами проектов игорного и развлекательного бизнеса, большинство из которых провалились. В самом капиталистическом городе самого капиталистического государства в мире Ксавье Арчер оставался образцом непревзойденного и, по-видимому, неутолимого честолюбия. Взлет его был стремительным; конкуренты считали его злобным, инвесторы – гениальным, а остальной мир знал его как одержимого.

Не хочу обидеть бабушку по отцовской линии, с которой я никогда не встречалась, но мой отец был также отвратительным и жестоким сукиным сыном.

Бен наклонил голову, и я поняла, что он гордится моей независимостью так же, как я – его достижениями. И то и другое досталось нелегко.

– А как ты? Тоже сидишь дома и считаешь миллионы?

– Нет, – ответила я, отрицательно замотав головой. – Снова и снова пересчитываю один-единственный миллион.

– Когда не встречаешься с отъявленными преступниками, ты хочешь сказать.

– Ну, это просто хобби.

Он улыбнулся, глаза его блестели, однако он включил диктофон, назвал свое имя, номер значка, а также дату и место разговора. Потом снова обратился ко мне.

– Надо с этим покончить.

– Хорошо.

И я все ему рассказала. Заявила, что у меня есть правило не встречаться с теми, кто просит о свидании, хотя не объяснила почему, а он не спросил. Не было смысла растолковывать все – только то, что я делала здесь с Аяксом. Почему-то мне важно было, чтобы Бен понял: это было свидание вслепую.

Я рассказала о зазубренной кочерге, описала ее, упомянула о женщине в ресторане, прежде чем перейти к феромонам и словам Аякса: он знает, что я – именно та самая. Это был единственный момент, когда Бен удивленно посмотрел на меня, но я пожала плечами.

Остальное время он делал заметки, изредка поглядывая на меня: полицейский, с которым мы словно впервые встретились. Это было очаровательно: мне казалось, что я сижу в аудитории старого шоу Зигфрида и Роя, [7] не веря своим глазам и боясь мигнуть, чтобы звезды не исчезли.

Полтора часа спустя Бен выключил диктофон и откинулся в кресле.

– Отлично, Джо. Теперь у нас достаточно материала, чтобы какое-то время продержать Аякса за решеткой.

Я поиграла кнопкой в ручке кресла; эта кнопка управляет медиацентром в зале.

– Это не значит, что вы его обязательно посадите?

– Нет, – ответил он, не глядя на меня. – Не значит.

Мы оба знали, что у системы есть пробелы. «Иногда, – подумала я, – плохие парни просто исчезают». Мы какое-то время молчали. Я нервно прихлебывала холодный кофе.

– Ты отлично замечаешь подробности, – сказал Бен, наконец подняв на меня глаза. – Вероятно, это связано с твоей подготовкой в боевых искусствах?

– Это вовсе не искусство.

Крав мага, [8] несомненно, связана с боями, но за все восемь лет тренировок я ни разу не думала о ней как об искусстве. Это яростная и грязная уличная драка. Десять лет назад мой инструктор – а ныне и друг – Асаф эмигрировал в Неваду и принес с собой дисциплину, систему и знания крав маги из Святой земли. Я, его первая ученица, впитывала инструкции, как пустынная роза после иссушающей летней засухи.

Мы занимались в условиях, опасных для жизни – ножи, пистолеты, многочисленные нападающие, заставляя себя сражаться на пороге крайней усталости. Как заявил мне в первый день Асаф, мы будем работать ради возможного, ради неизбежного и с убеждением, что выживание зависит от прочности усвоения рефлексов и от быстроты реакции.

– Ни один человек-хищник не станет давать тебе спуску, только потому что ты женщина, – говорил мне Асаф своими удивительно рублеными фразами.

Конечно, я и сама это знала. Мое возможное, мое неизбежное уже произошло.

Увидев, что я больше ничего не хочу добавить, Бен встал, сунул руки в карманы и посмотрел на меня сверху вниз. Мистер Власть.

– Я должен приставить к тебе наблюдение. Если есть другие, как Аякс, мы…

– Ни в коем случае!

– Уверена? – Он вздохнул и потер рукой затылок. – Не передумаешь?

– Яне потерплю слежки за собой.

– Не слежки, а охраны, – слегка раздраженно поправил Бен. – Это будут полицейские.

– Тогда я не потерплю охраны.

– Даже если охранять тебя буду я?

Я тоже встала.

– Даже тогда.

Он покачал головой.

– Упрямица.

– Познай себя, – процитировала я, желая проверить, клюнет ли он.

– Знание – сила, – ответил он еще более затертым клише, чем мое.

Я ухмыльнулась.

– Все наше знание позволяет нам лишь умереть более тяжелой смертью…

– … чем животным, которые ничего не знают, – закончил он, качая головой. – А малое знание – опасная вещь.

Мы оба рассмеялись. Еще подростками мы коллекционировали цитаты и устраивали поединки; это стало нашим тайным языком, похожим на глупые тайны малышей. Еще одна наша общая любовь – любовь к английскому языку и к тому, как мастер может перевернуть фразу, поставить ее с ног на голову всего в нескольких словах. [9]

– Как твоя жена? – выпалила я и тут же пожалела об этом, чувствуя, что покраснела. Я ведь не знаю этого Бена Трейну. И мы больше не принадлежим друг другу. – Прости. Можешь не отвечать.

– Нет, все в порядке, – ответил он и с громадным опозданием изобразил улыбку. – Но лучше было бы спросить ее нового мужа.

Я покраснела еще сильней. Бен откашлялся и, взяв в руки хрустальное пресс-папье, подбросил его.

– Видел статью о твоей семье.

Я ждала услышать осуждение или сарказм, но ничего не уловила. Медленно облизала губы, глядя, как он наблюдает за мной. Интересно.

– Значит, ты прочел, что я бездельница без честолюбия и без способностей и высоких целей?