Через соловьиный этаж - Герн Лайан. Страница 54

– Вы целы? – спросил он. – Не ранены?

Я покачал головой.

– Я должен положить голову Йоды на могилу Шигеру.

Его глаза засверкали.

– Покажите ее нам!

Я принес корзину и открыл ее. Оттуда хлынул запах гнили, на кровь слетелись мухи. Посеревшая кожа стала восковой, глаза были тусклыми и красными от лопнувших сосудов.

Макото взялся за косу на макушке, вскочил на валун с краю дороги и поднял голову вверх напоказ собравшимся вокруг монахам.

– Посмотрите, что сделал господин Отори! – крикнул он, и в ответ раздались громкие крики.

Мое имя повторялось снова и снова, а затем, словно управляемые единым разумом, монахи опустились передо мной на колени в дорожную пыль и поклонились до земли.

Кенжи прав: люди любят Шигеру – монахи, фермеры, члены клана Отори, – и поскольку я отомстил за него, эта любовь распространилась и на меня.

Однако для меня это стало новым бременем. Я не хотел подобного поклонения, поскольку не заслужил его. Я попрощался с монахами, пожелал им удачи и поехал дальше с головой в корзине.

Меня не хотели отпускать одного, и потому со мной отправился Макото. Он рассказал мне, как в Тераяму прибыла Юки с головой Шигеру, как они готовились к обряду погребения. Девушка, должно быть, ехала день и ночь без остановок, и сердце мое преисполнилось благодарностью.

К вечеру мы были в храме. Оставшиеся монахи во главе с настоятелем распевали сутры для Шигеру. Над его могилой уже воздвигли камень. Я стал на колени и положил на камень голову врага моего приемного отца. На небе светил полумесяц, и в его призрачном свете камни сада Сэссю походили на молящихся людей. Водопад шумел громче, чем днем, однако я слышал, как вздыхают под бризом кипарисы. Свистели сверчки, квакали лягушки в прудах под каскадом. Захлопали крылья – по кладбищу пролетела сова. Скоро она вновь отправится в теплые края, лето закончится.

Какое же это прекрасное место для упокоя его души! Я долго стоял у могилы, слезы беззвучно катились по моим щекам. Шигеру сказал мне, что плачут только дети. Мужчины сдерживают себя, говорил он. Мне казалось невероятным, что я займу его место. Меня мучило то, что я нанес смертельный удар. Я обезглавил Шигеру его собственным мечом. Я не наследник ему, я его палач.

С тоской вспомнился дом в Хаги, песня реки и мира за его стенами. Я хотел бы спеть эту песню своим детям. Хотел бы, чтобы они выросли под ее нежное звучание. Я представлял себе, как Каэдэ готовит чай в комнате, которую построил Шигеру, а наши дети пытаются перехитрить соловьиный пол. Вечерами мы наблюдаем, как в сад прилетает цапля – серый силуэт терпеливо застывает в потоке реки.

В глубине сада кто-то играет на флейте. Струящиеся ноты пронзают мне сердце. Я никогда не оправлюсь от горя.

Шли дни, а я не мог покинуть храм. Я знал, что должен принять решение и уехать, но изо дня в день откладывал. Старый жрец и Макото переживали, но не беспокоили меня, только заботились, напоминая, что нужно поесть, вымыться и поспать.

Каждый день на могилу Шигеру приходили люди. Сначала их было немного, но потом хлынул поток возвращавшихся воинов, монахов, фермеров и крестьян, которые проходили мимо надгробного камня, чтобы отдать господину Отори почести: многие падали на землю с мокрыми от слез лицами. Шигеру оказался прав: своей гибелью он достиг большего, чем жизнью.

– Он станет богом, – предсказал старый жрец. – Он присоединится в часовне к остальным.

Каждую ночь мне снился Шигеру, каким я видел его последний раз, с мокрым, окровавленным лицом. Когда я просыпался с колотящимся от ужаса сердцем, в ушах играла флейта. Засыпая, я уже ожидал ее печальных нот. Музыка и терзала меня, и утешала.

Луна убывала, ночи становились темней. От возвращавшихся монахов мы узнали о взятии Кушимото. Жизнь храма возвращалась на круги своя, древними ритуалами провожали погибших. Затем пришла весть от господина Араи, который стал властелином большей части доменов Трех Стран. Он направлялся в Тераяму на могилу Шигеру.

Той ночью, услышав звуки флейты, я пошел поговорить с тем, кто играл на ней. Музыкантом, как я и догадывался, оказался Макото. Меня растрогало, что он наблюдает за моим душевным состоянием, аккомпанируя моей скорби.

Макото сидел у пруда, где днем нередко кормил золотых карпов. Монах закончил мелодию и отложил флейту.

– Как только приедет Араи, тебе нужно будет принять решение, – сказал он. – Что ты намерен делать?

Я сел рядом. Камень оказался мокрым от первых капелек росы.

– А что мне надо делать?

– Ты наследник Шигеру. Ты должен получить то, что он тебе завещал. – Монах замолчал, затем продолжил: – Однако все не так просто. Тебя зовут иные дела?

– «Зовут» не то слово. Они требуют меня. Я обязан… это трудно объяснить.

– Попытайся, – сказал он.

– Ты же знаешь, что у меня острый слух. Как у собаки.

– Мне не нужно было так говорить. Тебя это задело, прости меня.

– Нет, ты был прав. Полезное свойство для моих хозяев, как ты сказал. Да, я нужен моим хозяевам, и они не Отори.

– Племя?

– Тебе о них известно?

– Совсем немного, – ответил Макото. – Их упоминал наш настоятель.

Мне казалось, он скажет что-то еще, ждет, когда я спрошу совета. Но на тот момент я не мог подобрать нужный вопрос или был слишком глубоко погружен в собственные мысли.

– Мой отец был одним из Племени, и все мои таланты – от него. Племя потребовало, чтобы я вернулся к ним. Они считают, что имеют на меня право. Я заключил с ними сделку: они разрешили мне спасти господина Шигеру, а я пообещал добровольно присоединиться к ним.

– Как они смеют требовать от тебя такое, когда ты законный наследник Шигеру? – негодующе спросил Макото.

– Если я попытаюсь скрыться от них, меня убьют, – ответил я. – Они считают, что вольны так поступить. И раз уж я пошел на уговор, значит, правда на их стороне. Моя жизнь принадлежит им.

– Должно быть, сделка была заключена под нажимом, – сказал монах. – Никто не станет ожидать от тебя ее выполнения. Ты – Отори Такео. Не думаю, что ты осознаешь, насколько популярен сейчас, и какой вес имеет твое имя.

– Я убил его, – произнес я, и, к своему стыду, почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. – Я никогда не прощу себе этого. Не могу взять его имя и его судьбу. Он умер от моей руки.

– Ты даровал ему достойную смерть, – прошептал Макото, взяв меня за руку. – Ты сполна выполнил долг сына перед отцом. Тобой восхищаются и восхваляют тебя за это. А убить Йоду… такое событие войдет в легенду.

– Я не выполнил своего долга, – ответил я. – Дяди Отори были заодно с Йодой, а они ходят безнаказанными. К тому же он завещал мне позаботиться о госпоже Ширакаве, пострадавшей незаслуженно.

– Не такое уж это и тяжелое бремя, – отметил Макото, задорно взглянув на меня. К лицу моему прилила кровь. – Я заметил, как соприкоснулись ваши руки, – добавил он, помолчав, – я заметил то, что проскользнуло между вами.

– Я хочу выполнить его желания, но чувствую себя недостойным такого счастья. В любом случае я повязан клятвой с Племенем.

– Ее можно нарушить, если захочешь.

С одной стороны Макото прав. С другой – маловероятно, что Племя позволит мне жить на свете. К тому же я не могу обманывать себя: нечто тянет меня к ним. Я вспомнил, как хорошо Кикута понял мою сущность, как моя природа отвечала темным умениям Племени. Меня раздирали сомнения. Хотелось открыть душу Макото, но пришлось бы рассказать абсолютно все, а я не мог признаться монаху – последователю Просветленного в том, что я рожден Потаенным. Я нарушил все заповеди. Я так часто убивал.

Тишина в саду прерывалась лишь редким всплеском рыб над поверхностью пруда и отдаленным уханьем совы. Мы с Макото почувствовали необычайную близость.

Он крепко обнял меня.

– Какой бы путь ты ни выбрал, ты должен освободиться от своего горя, – сказал он. – Ты сделал все, что мог. Шигеру гордился бы тобой. Теперь тебе нужно простить себя самого и успокоиться.