Скиталец - Ковальчук Игорь. Страница 2

– Почему в Италию?

– Потому что оттуда ближе к Германии. Можно будет обновить багаж слухов.

Девушка склонила голову набок и частым гребнем, купленным накануне в ближайшем селении, принялась расчесывать волосы. Густые пряди цвета мокрой змеиной кожи в свете костра скоро заблестели, как дорогой шелк. Хоть и одетая в самое простое платье, она выглядела изящной, как дочь короля, и прелестной, как мечты юного рыцаря.

– Ты уверен, что слухи верны? – проговорила она, помолчав.

– Насчет судьбы короля? Увы. Кажется, все так и есть, как говорят.

– Но как такое могло случиться? Как можно взять в плен короля самого могущественного королевства Европы, если он посреди своего войска…

– А он не находился посреди войска. В том-то и дело. Помнишь его поведение во время путешествия по Италии?

– Конечно, помню.

– Тогда ему повезло. Но, должно быть, государь решил, что ему будет везти до смертного часа. И в результате оказался в плену.

Девушка смотрела на своего спутника с тревогой.

– И что ты собираешься делать?

– Сперва надо выяснить, что именно произошло. Кто предал короля, если его кто-нибудь предал. Куда и как его увезли. И кому это выгодно.

– Ну и как же ты будешь это узнавать?

Дик неотрывно смотрел на огонь. В оранжевом свете черты его лица обострились, словно осунулись от усталости или горя, губы сжались. На самом деле никакого горя он не испытывал – только решимость.

– Кое-что я уже узнал, – сказал он.

Глава 1

Два месяца понадобилось гонцу, чтобы из французского графства Нормандия добраться до Кипра с известиями, предназначенными королю Английскому. Командор тамплиеров, обосновавшийся в лефкосийском замке, потребовал гонца к себе и беседовал с ним больше часа. Хотя все это время оба угощались лучшим кипрским мавроном, гонец стойко держал при себе свои тайны. Он пересказал тамплиеру только те французские и английские новости, которые в Европе давно были известны всем. Командор, не так давно благополучно уморивший Исаака Комшша, бывшего императора Кипра, а потому чувствовавший себя совершенно свободным от дел, решил вместе с гонцом «прогуляться» в Сирию.

Ему хотелось увидеть выражение лица короля Ричарда.

Выражение превзошло все его ожидания. Созерцая, как его величество то краснеет, то бледнеет, командор испытал глубокое наслаждение и счел себя отмщенным (еще год назад Ричард как-то походя оскорбил командора, даже не заметив этого, но тамплиер-то ничего не забыл…).

А новости и в самом деле были не самые приятные. Во-первых, выяснилось, что графу Моргену, то есть Иоанну Безземельному, в простонародье известному как принц Джон, надоело сидеть и покладисто ждать возвращения брата, который некогда обещал со временем выделить ему какое-нибудь королевство в Сирии. Больше всего на свете Иоанн желал, чтобы его брат и вовсе погиб на Востоке. В этом случае корона вполне могла оказаться на голове самого младшего сына Генриха. Но всем известно – человек верит в то, во что хочет верить. Принц верил, что его брат погибнет, и забыл, что это лишь его желание. Он решил, что именно так все и произойдет.

А раз дело обстоит подобным образом, то не следует терять времени. Ричард, считая себя слишком молодым, чтобы думать о завещании, не распорядился о том, кого в случае его смерти считать наследником – Иоанна, младшего брата, или Артура, малолетнего племянника. Кто должен это решить в случае гибели короля в Сирии, было неясно, но Иоанн понимал одно – если он еще до этого «печального» и такого долгожданного события захватит в Англии власть, вопросов ни у кого и не возникнет.

Но как же быть с клятвой, данной Иоанном Ричарду, – не совать носа па Британские острова до возвращения воинов из похода в Святую Землю?

Принц думал недолго. В конце концов, нарушение клятв было для него привычным делом, как и для всех представителей европейской знати (впрочем, дела на Западе обстояли не лучше чем на Востоке), и он быстро нашел лазейку. Ведь во Францию уже вернулся король Филипп-Август! Не так ли? Так. Он был в богоугодном походе? Был. Значит, поход закончился, а клятва выполнена. Значит, хитроумный принц может вернуться в Англию.

Там он первым делом выгнал в три шеи ставленника своего брата – Вильгельма Лоншана, канцлера и юстициария, назначенного наместником. Лоншан едва успел избежать казни, а принц начал распоряжаться, как в собственной вотчине. Разумеется, снабжать воюющего в Сирии брата деньгами он не собирался. С чего бы это? А вдруг тот погибнет? И куда в таком случае денутся деньги? Пропадут? Может, король уже погиб. Зачем зря волноваться?

Но и это было еще не все. Добравшись до Парижа, Филипп-Август вздохнул свободнее, пересчитал имеющихся у него солдат, деньги и вассалов, после чего объявил свою клятву не воевать против Англии, пока не вернется Ричард, недействительной. И напал.

Что ж ему – в самом деле ждать, пока английский правитель всласть навоюется в Сирии?

Да и глупо это. Клятва клятвой, а королевское достоинство – королевским достоинством. Филипп-Август счел свое королевское достоинство ущемленным.

От такого известия Ричард стал равномерно-малиновым, и Эдмер Монтгомери решил, что короля сейчас хватит удар. Он поддержал было сюзерена за локоть – и едва увернулся от мощной оплеухи. Хоть и граф, он не был застрахован от подобного обхождения со стороны короля. Приходилось мириться.

– Fumier! [1] – завопил его величество. – Grue! Salope! [2]

Придворные переглянулись. Вне всяких сомнений, все сказанное относилось к королю Французскому, и хоть ругательства звучали несколько не в тему, никто из сановников и не подумал заступиться за Филиппа-Августа, то есть объяснить своему суверену, что обзывать Капетинга женщиной… да еще легкого поведения по меньшей мере несправедливо. Иметь дело с разъяренным королем было попросту опасно. Этак можно схлопотать под горячую руку.

Что, в конце концов, вассалам английской короны до репутации французского государя?

Правда, покричав немного, Ричард Львиное Сердце глубоко задумался.

– Но, государь, – осторожно возразил граф Суссекс. – Вы не можете так просто покинуть Сирию, где уже полстраны пало к вашим ногам. Допустимо ли оставить Иерусалим в руках сарацин, когда до него – лишь один шаг?

В аду вопит тот, кто последним посмел указать, что я могу, а чего нет! – крикнул король, и графу стало очень не по себе. – По-твоему, я должен безропотно отдать свое наследие этому надутому индюку? Этому a set avoiton de tribu Capete? Pourquoi donc? [3]

– Государь, я…

– Молчать, Суссекс! Пока еще я – ваш король!

С этим никто не стал спорить.

Принимать решение было мучительно. Больше всего король желал быть одновременно в двух местах. В Нормандии – чтобы наподобие своего предка Рольфа де Маршала, первого герцога нормандского, всадить длинную иглу в жирную задницу французского короля. Но и здесь, в Сирии, ему тоже хотелось находиться, причем неотлучно. Ему казалось, что Сирия – осенняя яблоня: стоит лишь потрясти как следует, и города спелыми яблоками сами попадают в его корзину.

Первая мысль была о маге – если кто VI в состоянии сделать так, чтобы король смог поспеть и там и там, так это лишь он. Но Дик Уэбо, граф Герефорд, совершал паломничество и до сих пор не вернулся. Предполагать можно было что угодно – в том числе и то, что он не вернется уже никогда. Дороги охваченной войной страны всегда очень опасны.

Вторая мысль была о том, что во Франции осталось некоторое количество его войск. Пока Филипп-Август будет брать один замок за другим, он истощит свои силы в боях (ведь французский король – не самый талантливый военачальник), и тогда-то из-за моря накатит на него волна английских войск…

Конечно, добрая половина солдат в армии английского короля говорила на разных французских диалектах, но это не имело никакого значения. В те времена нападали не на страну, а только на конкретного барона или графа или короля, и воюющие никогда не делились на англичан и французов или, скажем, французов и испанцев – только на своих и чужих. Вчерашний враг на следующий день мог по каким-нибудь своим соображениям перейти на другую сторону – и немедленно становился союзником. До «великих отечественных» войн было еще очень далеко.