Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары (СИ) - Шепелев Алексей А.. Страница 26

Наверное, эти мысли отразились у мальчишки на лице, потому что, не дожидаясь его ответа, ветеран произнёс:

— Знаешь, ведь бывает так: один говорит «смелый», а другой — «дурак». Один говорит «трус», а другой — «умный». И оба — взрослые… Кого слушать?

— Ну, Вы-то скажете как на самом деле, потому что знаете: вон у Вас орденов сколько… Их трусость не дают.

Старик неожиданно горько вздохнул.

— Дают. Бывает, и за трусость ордена дают, и за предательство… И рабам дают, и просто дуракам…

— Так что же, — в голосе мальчишки зазвенела обида, — никому нельзя верить, да?

Серёжке хотелось встать и уйти, но словно какая-то сила удерживала его на месте.

— Не только можно, но и нужно. Обязательно нужно верить. Только не железкам, а человеку, понимаешь? Наградили кого-то, не наградили — это уже не так важно. Если я знаю, что человеку можно верить — то поверю, хоть у него и ни одной медали. А если знаю, что нельзя — не поверю, хоть его с ног до головы орденами обвешай.

Серёжка вздохнул. Раздражение ушло. Ветеран говорил совершенно правильно, мальчишка и сам так думал. Правильно, но бесполезно.

— А если некого спросить? Если все, кого я знаю и кому верю — далеко, тогда как быть?

— Тогда остаётся только одно: разобраться самому.

— Пробовал… Не получается… Думаете, это так легко?

— Знаю, что не легко. Со мной ведь тоже так было: надо решать, а спросить некого… И лет мне тогда было… Да одиннадцать и было, как тебе сейчас.

— И как же Вы?

— Разбирался сам, раз спросить было некого. Вот и ты попробуй ещё раз. Если хочешь, я помогу.

— Давайте, помогите.

— Ты считаешь себя рабом только потому, что тебя так назвали?

— Ещё чего, — хмыкнул Серёжка. — Нет, конечно. Раб, это тот, кто согласен, что он раб.

— А ты никогда с этим не соглашался, верно? Так почему ты тогда решил, что ты раб?

— Потому что согласие это не всегда слово, правильно? Тебе говорят: "Делай это", ты делаешь. Пусть молча, но, всё равно, не сопротивляешься. Значит, ты согласен.

— А когда тебя заставляли идти в караване, ты разве не соглашался? Пусть молча, но соглашался.

— Соглашался. Но это как бы можно… А развлекать — нельзя, это позорно… Ну, не знаю я, как объяснить.

Окончательно смешавшись, мальчишка смолк.

— Я понимаю, — кивнул старик. — А теперь представь себе, что прыгнуть нужно было бы не ради Шипучки, а ради себя. Ты бы прыгнул?

Серёжка отрицательно мотнул головой.

— Уверен?

После короткой паузы мальчишка твёрдо ответил.

— Уверен.

— Ну, и о какой трусости ты тогда говоришь? Трусы, Серёжа, всегда думают о себе, а не о других. И спасают только себя. Так что, на первый твой вопрос мой ответ будет таким: никакой ты не трус.

— А на второй?

— Ты всё равно считаешь, что поступил неправильно?

Мальчишка помедлил с ответом. Пусть он и не струсил, но воспоминания о том, что случилось на палубе корабля, всё равно злили и смущали.

— Наверное, неправильно. Понимаете, это так противно…

— А когда ты взял на себя вину за перетертый ремень, разве не было противно?

— Было, конечно.

— Но тогда ты так не переживал.

— Тогда я как бы сам…

— А тут ты разве не сам? Меро что ли тебя с рея скидывал?

Не находя слов Серёжка возмущенно засопел.

— Видимость это, Серёжа. Представь себе комнату, из которой дверей много, да все фальшивые. Настоящая дверь только одна. Как не крути, а выйдешь всё равно через эту единственную дверь. А если так, то не всё ли равно, откроешь её самостоятельно, или кто-то это сделает за тебя.

— Не всё равно, — упрямо возразил мальчишка. — Лучше — самому.

— Наверное, ты прав, — не стал спорить старик. — Самому — и вправду лучше. Только, если это всё-таки сделал кто-то другой, то о твоём-то характере это ничего не говорит, правда?

— Правда.

— Ну, вот видишь, ты и сам во всём разобрался.

— Вы помогли. Спасибо.

— Не скромничай. Я помог совсем чуть-чуть. Главное, что ты себе поверил.

— Почему?

— Потому что если бы ты не поверил, то продолжал бы мучаться. И, во-вторых, возможность спросить у кого-нибудь бывает не всегда, сам говорил. А вопросы иногда возникают неожиданно и требуют быстрого ответа. Так что, Серёжа, всё равно тебе придётся решать самому. И отвечать за своё решение.

— А я не боюсь отвечать, — вскинул голову мальчишка. — Только я не хочу ошибаться, понимаете?

— Понимаю… Только вот, не очень ли жестко ты себя оцениваешь? Требуешь от себя прямо такого безупречного поведения, чтобы никакой ошибки, никакой слабости.

— Так ведь я же пионер, — смущенно пробормотал Серёжка. — И звеньевой… И если не требовать, то только слабости и будут. Нет?

— Нет. Требовать о себя слишком много так же плохо, как и не требовать ничего. Тут нужна золотая середина. Хоть ты и звеньевой, но ведь живой человек, а не герой из книжки, правильно?

Серёжка усмехнулся. Да уж, до книжного героя ему далеко. Писатели для своих книг наверняка найдут кого-нибудь по-настоящему правильного.

— Вот. А обычный человек не может прожить жизнь без ошибок, без падений. Но многие ошибки можно исправить, не надо сразу так вот ставить на себе крест. Пока живёшь — ещё есть шанс изменить ситуацию к лучшему. Вот за это изменение и надо бороться, а не сидеть сложа руки и не ругать себя: "я плохой", "я никудышный".

— Но ведь и ошибки, которые не исправишь, верно? Как узнать, можно исправить или нет?

— Не надо узнавать, Серёжа. Если ошибка совершена, её надо просто исправлять. А там уже видно будет.

— А если ещё не совершена?

— Тогда… Тогда, просто скажи себе: "Я — Серёжка Яшкин, такой, какой я есть". А потом представь себе, сможешь ли сказать так после того поступка, который хочешь сделать. Именно сам себе сказать, не так важно, что скажут другие. Если считаешь, что прав, поступай так, как считаешь нужным.

— Спасибо…

Серёжка вскинул голову, чтобы посмотреть в лицо собеседнику и… крепко ударился о стенку каюты…

Ударился он действительно сильно: аж слёзы на глаза навернули. Зато сон помнился до мельчайших подробностей.

Нестыковок в нём хватало, на то он и сон, но главную мысль Серёжка уяснил крепко. Ошибаться можно, сдаваться — нельзя. Ну, так он и не сдаётся. Всё ещё впереди, наверняка, чтобы выбраться на свободу, потребуется ещё не раз доказать, что он не трус и не раб. Вот к этому и надо быть готовым, об этом нужно думать, а не изводится, правильно он сделал или неправильно, выполнив приказ Меро. Верно во сне сказал ветеран, Серёжка — не книжный герой, чтобы всё всегда делать правильно. Книжный, может, и нашел бы выход, чтобы и наёмников не развлекать, и Шипучку риску не подвергнуть. Серёжка такого способа не знал. Так уж лучше пусть эти сволочи позабавятся, чем доказывать свою смелость Шипучкиной кровью.

Мальчишка перевернулся на спину, закинул руки за голову, попытался рассмотреть в темноте потолок. Ничего из этого не получилось: темнота в каюте стояла кромешная, хоть ножом на куски режь. Из её глубины доносилось похрапывание и посвистывание крепко спящего ящера. Глаза слипались. Серёжка зевнул и снова повернулся на бок. "Наверное, снаружи ещё глухая ночь, можно спать и спать", — подумал мальчишка и почти тут же заснул.