Инквизитор Светлого Мира - Плеханов Андрей Вячеславович. Страница 12

– Крепко дрыхнет, – тихо произнес я, обращаясь к Цзян. – Это хорошо. Надеюсь, мы его не разбудим. Лишние свидетели нам ни к чему.

– Ага, – согласилась девушка и тут же пощекотала грязную подошву спящего соломинкой. Нога дернулась и исчезла под рогожкой. Храп немедленно прекратился. Я едва сдержался, чтобы не обругать мою попутчицу неприличными словами. Я схватил ее за руку, намереваясь сбежать и спрятаться где-нибудь в придорожных кустах.

Впрочем, я опоздал. Человек в телеге резко принял сидячее положение, рогожка слетела с его головы и явила миру розовощекую заспанную физиономию, светлую шевелюру, невероятно взъерошенную и напоминающую сорочье гнездо, и два маленьких, сонно моргающих глазика бледно-голубого цвета. Если бы это существо, столь похожее на поросенка, начало хрюкать, я бы нисколько не удивился. Но оно запустило здоровенную лапу в спутанные волосы, почесало затылок, и сказало:

– Здорово, Зян. Ты чево? Уже тово? А тырки?

– Ага. – У Цзян столь сложная фраза, преисполненная тайного смысла, не вызвала ни малейшего удивления. – Доброе утро, Трюф. Как спалось?

– Хорошо дрыхлось. – Круглые глазки здоровяка изучали меня с некоторым недоверием. – Я говорю, тырки купила?

– Да купила я твои тырки! – Девушка протянула парню связку каких-то желтых палочек, перевязанных бечевкой. – Шустряк, познакомься, это Трюфель. Мой друг.

– Здравствуйте, господин Трюфель, – церемонно произнес я, приложил руку к сердцу и слегка поклонился. – Безмерно рад засвидетельствовать свое глубокое почтение…

– Господин, скажешь тоже!.. – Трюфель развязал бечевку, сунул в рот сразу несколько палочек из связки и захрустел ими с безмятежным удовольствием, как мальчишка. – Хорошие тырки! Сладкие! Почем брала?

– Три флориньи за пучок.

– Три?! – Светлые, едва обозначенные бровки Трюфа изумленно поползли вверх. – Да они там очумели совсем! Гадкие жадины! Гадкие!

– Ладно, Трюф, успокойся! – Цзян полезла в телегу. – Это мой подарок тебе. Я вам всем по связке купила. Кушайте на здоровье.

– Три флориньи… Гадкие жадины! – бормотал парень, выбираясь из-под своей рогожки и усаживаясь поудобнее. – Да я за три флориньи… Эй, ты, как тебя там? Шустряк! Чево стоишь? Садись. Поехали.

Он лениво хлестнул лошаденку по крупу вожжами. Телега заскрипела всеми колесами и медленно тронулась с места. Я плюхнулся в душистое сено, лег на спину. Повозка двигалась по дороге, перекашиваясь на неровностях и подпрыгивая на ухабах. Я жевал соломинку и смотрел в небо.

– Слышь, Шустряк, а ты что, взаправду всех в этом году победил? – Трюфель чавкал своими палочками и я с трудом разбирал его речь. – Чемпиёном, сталбыть, стал?

– Взаправду.

– Тут вчера вечером промимо меня один кожевник проходил. Он говорил, что Бурбосе пятьдесят плетёв врезали. А потом в енквизицию забрали. За то, что он демоника укрывал. Тебя, сталбыть.

– Так ему и надо, – заметил я.

– Нет, это все равно нечестно! – произнес Трюфель со всей горячность, на которую только была способна его флегматичная натура.

– Что нечестно?

– Вот он, к примеру, демоника укрывал, и ему, как господину, только пятьдесят плетёв. А ежели узнают, что я, крестьянин, демоников прячу, то с меня енквизиторы шкуру живьем сдерут! Это что, честно? Я, может, тоже только плетёв хочу? Мне чево пятьдесят плетёв? Тьфу!

– А чего же ты тогда нас прячешь? – поинтересовался я.

– А кого хочу, того и прячу, – заявил Трюфель с неожиданным упрямством. – По мне, так вы, демоники, на хороших людей похожи встократ больше, чем эти благородные вонючки. Вон, Зян, к примеру… Как увижу ее, так просто дух внутри перешибает от приятности. Зян, ну так ты замуж пойдешь за меня? В который раз спрашиваю! Иди, не пожалеешь! У меня знаешь сколько еды! За месяц откормлю тебя – толще меня будешь!

– Не пойду, – сонно отозвалась Цзян.

– А чево?

– Не хочу быть толще тебя.

– Да я пошутил! Не хочешь, не ешь. Мне, может, худенькие нравятся?

– Трюф, отстань. – Цзян проснулась окончательно, потерла кулачками глаза. – Шустряк, ты не спишь?

– Нет.

– Как ты себя чувствуешь? – Девушка передвинулась ко мне поближе и положила голову на мою грудь.

– Так себе… Главное, жив остался. Это многого стоит.

– Ты живой, милый мой. Слава Богу! Я думала, что не успею.

– Ты успела.

Я протянул руку и накрыл ладонью тонкие пальчики девушки. Чувствовал я себя так, словно вырвался из молотилки – каждая мышца отзывалась на движение надсадной болью. К тому же левый глаз заплыл тонкой щелкой и еле видел, а нижняя челюсть ворочалась при разговоре со скрипом. Но это было не так уж и важно. Главное состояло в том, что Цзян нашла меня. А я нашел ее. Конечно, я не помнил прошлой своей жизни, но мне казалось, что там, в моем мире, я не видел эту чудесную девчушку в течение долгого времени и безумно соскучился по ней.

– Цзян, ты скучала по мне?

– Да. Очень.

– Я тоже. Мне так кажется… Давно ты обитаешь в Кларвельте?

– На двадцать дней дольше тебя.

– Ты неплохо освоилась здесь.

– Ты освоишься не хуже, – уверенно сказала Цзян. – Это не так уж и трудно. Просто тебе не повезло с самого начала. Когда ты провалился в Кларвельт, то появился в одном из маленьких городков. Прямо на площади. Ужасно! Тебя сразу схватили святоши. Ты ничего не соображал, само собой. Сразу было видно, что ты демоник.

– А ты?

– Я появилась на ферме. И даже более того – на одной из Дальних ферм. Трюф увидел меня первым, и спрятал меня. Не давал мне выйти из сарая, пока ко мне не вернулась память. Удивительно, как сарай выдержал… – Цзян смущенно улыбнулась, посмотрела на свои руки со следами заживших ссадин. – Я чуть не разнесла этот хлев. Решила, что меня откармливают, чтобы съесть. Знаешь, как он меня кормил…

– Вот так-то, – отозвался Трюфель. – Вот она, неблагодарность-то, значиться. Я ее самым лучшим потчевал, даже барана зарезал, чтоб отказа ни в чем не знала. Вино, сыр, фрукты и всякое такое – как благородину какую. А она там бушевала в сарае, прямо по стенам бегала. Я ей говорю: "Да не бесись ты, демоничка дурная, людей привлечешь! Тебе пересидеть свой срок надо!" А она знай себе колотит в стены да орет блажь всякую. Страсть, что было. Думал, загребут ее святоши…

– Знаешь, сколько платит инквизиция за выдачу демоника? – сказала Цзян. – Пятьдесят флоренов. Для крестьянина это целое состояние.

– И чего же ты, Трюфель? – поинтересовался я. – Почему ты не продал ее? Знаешь, сколько своих тырков ты бы купил на эти деньги? Целую телегу…

– Не в тырках счастье, – философски заметил здоровяк. – Да я… Я и за сто флоренов ее бы не отдал! – выпалил он, заметно раздуваясь от гордости.

– А за двести?

– Не-а! Подумаешь, двести!

– А за тыщу?

– За тыщу?!! – Лапа крестьянина озадаченно полезла в соломенную макушку и застряла в путанице волос. – За тыщу… Тыщу флоренов. Это ж сколько тырков получается… Двадцать телег… Или две телеги шкамра, самого свежего… Нет. Не пойдет…

– Что не пойдет? – ехидно встрял я. – Мало тебе?

– Да я же сказал тебе, демоник ты чертов! Не отдал бы я ее! – рявкнул Трюфель. – Ни за какие деньги!

– А меня отдал бы?

– И тебя бы не отдал!

– А меня-то почему?

– А потому что я этих самых енквизиторов терпеть не могу. Они весь наш мир изгадили. И город испоганили до такой невозможности, что и войти туда противно. И Госпожу нашу они отравили – самое святое, что у нас есть. Превратили Светлый Мир в помойную яму! А поэтому делаю я все не так, как велят святоши, а в точности наоборот. И все наши, Дальние, так делают! И будут делать! Подумаешь, енквизиторы! Жрать-то им всем надо! А ежели стражники к нам полезут, так мы своим дрекольем так отчешем, что мало не покажется…

– Крамольные мысли, однако… – покачал я головой. – Не боишься, Трюфель, что госпожа тебя услышит? И накажет! Накажет оцепенением, и болезнями, и чем-то там еще, чем положено по Книге Дум?