Зелье - Катерли Нина. Страница 7

- Ну, пей, пей, - настаивал Мокшин, - какая там отрава, интересно же!

- Да выпью, все сделаю, что ты хочешь. Ох, как я испугалась, думаю все!

Она взяла из его рук бутылку и стала пить прямо из горла. Мокшин пристально за ней наблюдал. Пьет. До самого дна выпила.

- Тьфу, какая гадость. Ну и что теперь будет? - Варя протягивала пустую бутылку Мокшину.

- Сейчас начнешь говорить. Правду! Только правду. Одну правду. Всю правду, и да поможет тебе бог!

Обычно Варя говорила мало, больше любила послушать, а длинных объяснений и признаний по поводу чувств, как правило, избегала. А тут ее прямо-таки понесло, точно она решила разом высказать все, что держала при себе эти десять лет. Мокшин узнал, что, оказывается, она не просто его любит, а любит больше всего на свете, даже маму так не любила, а о бывшем муже и говорить смешно, что кроме него у нее по существу ничего больше в жизни нет, и никого нет, что все эти годы она только и жила их встречами, а промежутки между ними были сплошным мучением.

Еще он услышал, что те три лета, когда они ездили вместе в отпуск, были самыми счастливыми в ее жизни, а когда он уезжает один - хоть в командировку, хоть зимой на лыжах в Бакуриани, хоть на юг, - она с ума сходит тут от тоски и ревности, да, да, что, я не знаю, сколько их выросло, молоденьких, да умных, да образованных, не то что я!..

Насчет тоски и ревности - это для Мокшина была новость. Обычно, когда они с Варей встречались после большого перерыва и он спрашивал, как, мол, ты тут без меня, она всегда с ясной улыбкой докладывала, что все было замечательно, конечно немного скучала, но это не страшно, а вообще жила интересной жизнью, ходила два раза в театр - пригласили, а еще в кино и на выставку моделей одежды.

Теперь выяснилось, что все эти приглашения в театры она выдумывала, а кино и модели видала в гробу, а на самом-то деле ей вообще ничего не нужно, кроме как сидеть около него и смотреть, и еще слушать, потому что он же ужасно красивый, умный и необыкновенно тонкий человек, она никогда не могла понять, за что ей досталось такое счастье в жизни.

Все это было, наверное, более или менее естественно с ее стороны, хотя, конечно, чтоб через десять лет и настолько... но допустим. Но главное - с нарастающим беспокойством слушал Мокший, - ей необходима уверенность, что он никуда не уйдет. Нет, не расписка, не гарантии на сто лет вперед, а просто знать, что сегодня он будет с ней. И завтра. Или хоть до утра, потому что очень страшно всегда ждать: вот сейчас он скажет: "Ну, мне пора", а домой к нему ей нет хода, и она опять останется одна в своей постылой комнате и будет ждать, ждать, ждать...

И потом: все эти годы она, оказывается, была уверена, что он не женится на ней только из-за матери, считала причину вполне уважительной, готова терпеть хоть до старости, хотя, конечно, ей очень бы хотелось иметь ребенка, но - что уж тут поделать! - Олег ей нужнее всякого ребенка, и она надеялась, что хоть когда-нибудь, хоть не скоро, а все равно они будут вместе, поэтому одна мысль, что может быть как-то иначе, для нее ужас, трагедия, чуть ли не повод к самоубийству, ей ведь совсем недавно бывший муж предлагал помириться (а молчала!), но она сказала - нет и никаких разговоров быть не может, все девчонки говорят, что она дура, но ей даже в голову... И вот сегодня, когда она услышала...

- ...Решила, что я подлец.

- Нет, нет! Я знаю: ты очень хороший, благородный, лучше всех! Просто ты выпил этой гадости. Это отравление, яд действует на головной мозг... и вдруг ее взгляд остановился на бутылке из-под зелья, и она внезапно умолкла. Не отрываясь и медленно бледнея, она смотрела на бутылку, на _пустую_ бутылку, пустую, потому что...

- Но я ведь тоже... - зачем-то она поднесла руку к горлу. - Я выпила и - ничего? Значит...

- Что - "значит"?

Варвара поднялась с дивана. Очень бледная и прямая, стояла она перед Олегом.

- Ты меня любишь?

Не чувствовал он сейчас никакой любви. Он чувствовал усталость. И еще какую-то обреченность, как будто на крутом спуске, когда отвернуть уже нельзя, заметил камень, вот перед собой в двух метрах, а скорость - под сто... Варя смотрела ему в глаза и ждала.

- Не знаю, - с трудом проговорил Мокшин. - Сейчас, наверное... Не знаю...

- Тогда уходи. Слышишь, уходи. Только скорее! Скорее! Скорее! - Она говорила очень тихо, почти шепотом. Но получился крик.

И Мокшин ни объяснять, ни возражать не стал. Ушел.

- Ты? - удивилась мать, точно прийти должен был кто-то другой.

- Я же говорил, что приду ночевать.

- Правда? - обрадовалась она. - А я забыла. Неужели ты говорил?

- И даже два раза.

- Сейчас поставлю чайник. Тебе тут звонила девушка. Лариса. Ты голоден? А почему ты не остался у Вари?

...Не хочу я сейчас разговаривать, не хочу никакого чаю, что вы все в душу-то лезете?!

- Варя меня выгнала.

Мать вдруг принялась смеяться.

- Вот так номер! - веселилась она. - _Она тебя_! Ни за что не поверю. Это просто ход, чтобы заставить тебя наконец жениться. А ты-то раскис, вон бледный весь! Ну, беги, беги, умоляй, валяйся в ногах, проси руки и сердца.

- Мама, я ведь говорил. Это мое дело, перестань ты вмешиваться, хватит уже, повмешивалась...

- Ах вот оно как! Я же и виновата. Его выгнали, а мать виновата. Вмешивалась, видите ли, не давала устроить семейное счастье.

- Спокойной ночи.

Олег направился было к двери в свою комнату, но мать встала у него на дороге.

- Я тебе помешала жениться? Так ты считаешь? Да? Скажи честно - я?

- Ну, а кто еще? Сама знаешь. Зачем эта комедия? У меня голова болит, завтра поговорим.

Но у Анны Герасимовны темперамент был - будь здоров.

- Нет, вы только послушайте! - закричала она. - Я мешала! Как только язык повернулся?! Всю жизнь ему отдала, до тридцати пяти лет - за маминой спиной. Обедики, компотики! Все для него, и вот дождалась, спасибо!.. - В голосе ее уже слышались слезы. - Женись, сделай одолжение. Переедешь к ней... да нет, зачем переезжать, приводи ее сюда, а я...

"Умру... Или уйду в богадельню"... Так?

- Не волнуйся, сейчас это, как видишь, не актуально, да и вообще не женюсь я ни на ком, пока...

- Пока я не умру. Ждешь моей смерти. Тебе лучше было бы одному?

- Ничего я не жду. А одному... Да. В каком-то смысле, может быть, и лучше. Проще.

Вот и сказал. Сказал, что думал.

Вся вдруг съежившись, глядя испуганными глазами и слабо отмахиваясь, мать двигалась к двери. Не проронив ни слова, она исчезла в своей комнате. Надо было немедленно идти за ней, что-то говорить, объяснять, оправдываться.

Олег не мог говорить, не было у него сил оправдываться, он ничего больше сегодня не мог.

Ночь прошла отвратительно. Едва заснув, Мокшин тут же толчком просыпался с колотящимся сердцем, вставал, пил воду, ложился, засыпал опять. И опять, вздрогнув, открывал глаза. Душная сухая темень наполняла комнату: кончался апрель, погода уже неделю стояла почти летняя, а топили так, что невозможно было прикоснуться к раскаленным батареям.

...С матерью получилось скверно, хуже некуда. Да и с Варькой. Взаимное вранье стало нормой, и всякая искренность производит впечатление стихийного бедствия. День за днем, с утра до вечера: "Ах, Алечка, мы так давно не виделись, как вы прекрасно выглядите, похорошели, помолодели". И Алечка (Алевтина Яковлевна) сияет, ходит именинницей, а ведь она же _знает_, что за последний год прибавила восемь килограммов, расплылась, разъехалась, как опара, подбородок свисает на грудь и в очереди ее сегодня назвали "мамашей". Все это она знает, помнит, в зеркало смотрится ежедневно, но ни за что не скажет: "Зачем эта глупая лесть?", а напротив, тоже что-нибудь в ответ соврет, приличествующее моменту, и пошкандыбает, страшно довольная, на своих бревнообразных ногах.