Глоток мрака - Гамильтон Лорел Кей. Страница 66

Если она еще раз успеет применить свою магию, второго чуда, которое спасет нас, может и не быть. Богиня помогает тем, кто сам не плошает. Мы вооружены автоматическим огнестрельным оружием и постараемся не оплошать.

Я слышала возню солдат в темноте – наверное, они готовили оружие. Орландо еще раз сжал мою руку напоследок и разорвал нашу сцепку. Он готовился убить мою королеву. Но стоит ли она на том же месте?

– Королева может оказаться не там, где мы видели ее в последний раз, – сказала я.

Доусон отдал команду перестроиться в кольцо, потому что другой защиты, кроме темноты, у нас не было. Исчезнет эта завеса – и мы окажемся у всех на виду.

Мы вышли на лунный свет. Он показался невыносимо ярким, таким ярким, что я зажмурилась. Я еще щурилась на свет, когда вокруг загремели первые выстрелы. Я вздрогнула, а олень дернулся так неистово, что я испугалась, что он ранен. Но он высвободился и рванулся прочь размытым белым пятном, уносясь от грохота, от выстрелов, от войны.

Я его звала. Не могла удержаться. «Холод!» – кричала я, но в теле оленя не осталось того, кто прислушался бы к словам. Олень исчез в лесу, и я опять осталась одна.

Рядом кричал Доусон:

– Сектор обстрела – черная завеса! Автоматы: прижмите их очередями, чтобы не высунулись! Пулеметы: десять секунд шквального огня. Она там!

Я оглядела поле боя и снова повернулась к своей тетке, кузену и прочим знатным сидхе того двора, за чей трон я вроде бы сражаюсь, и больше жалела об убежавшем олене, чем об их возможной смерти.

Андаис призвала тьму, черной завесой скрывая себя, Кела и придворных. Доусон с солдатами стреляли по этому темному сектору. Если сидхе еще там, пули их настигнут, но как узнать, что там, в этой тьме? Может, тетушка давно сбежала?

Я оглянулась: солдаты, которым поручили прикрывать тыл, именно это и делали. Они давали возможность товарищам палить по тьме, но внимательно приглядывались на случай, если темная завеса – только обманка, а враги пытаются подобраться к нам исподтишка.

Чем же я могу быть полезна?

– Сзади! – раздался крик, и я повернулась в ту сторону.

И едва успела отбить к земле автоматный ствол и загородить собой линию стрельбы. Можно было крикнуть, но при виде вырастающих из темноты Красных колпаков я поняла, что никакие слова от стрельбы по ним солдат не удержат.

Красные колпаки – великаны от семи до двенадцати футов ростом, все в тесных шапочках, из которых по лицу и плечам льется свежая кровь. Пока в волшебную страну не вернулась магия, их шапки оставались сухими, и только в крови свежеубитой жертвы они могли их намочить. Моя рука крови вернула им их собственную магию. Но объяснять все это посреди боя не было никакой возможности, так что мне оставалось только одно: встать между двумя группами, широко раскинув руки. Это удержало солдат от стрельбы и дало время Доусону разобраться и отдать приказ.

Я крикнула:

– Это друзья, это наши!

– Ни хрена себе! – сказал кто-то с испугом.

Его можно было понять. Кажется, все до одного Красные колпаки царства гоблинов направлялись к нам через поле. Несколько дюжин великанов, вооруженных до зубов и залитых кровью. Если бы я не знала на сто процентов, что они на моей стороне, я бы сама в них стала стрелять. Пальнула бы и помчалась наутек.

Убедившись, что никто из моих солдат так не поступит, я пошла навстречу Колпакам. Первым шел Джонти – почти десять футов роста, чешуйчатая серая кожа, голова шириной с мои плечи. Но почти безгубый рот с острыми неровными зубами казался теперь красивей, ближе к человеческому. Это моя магия придала Красным колпакам более Благой облик, хотя я ничего такого делать не собиралась. Джонти был не самый высокий из Колпаков, но его я заметила первого. Может быть, из-за нашего с ним личного знакомства другие Колпаки без возражений согласились на его лидерство. Для гоблинов всего важнее сила – они до предела довели принцип «выживает сильнейший», а Красные колпаки – самые свирепые и самые помешанные на силе из всех гоблинов. Если они все спокойно решили отдать лидерство Джонти, значит, не только мои глаза видели в нем силу и решительность. Ну, уточним: я его силу просто чувствовала, а Красные колпаки наверняка заставили доказывать в драке.

Доусон пошел к Джонти вместе со мной. Колдун мне доверял, но вооруженных солдат на всякий случай прихватил. Джонти улыбнулся мне сквозь кровавую маску. Я попыталась представить, какое впечатление производит эта улыбка на Доусона и других людей. Наверное, пугающее. Я-то видела ее совсем по-другому. Это был Джонти, моя рука крови реагировала на кровь, что текла из его шапки, и я подала ему именно эту руку. Он взял ее в свою большую ладонь, и пролилась магия, шипя и искрясь, словно теплое, чуть наэлектризованное шампанское.

– Что это было? – спросил Доусон – он тоже что-то ощутил.

– Магия, – сказала я.

Кровь с колпака Джонти потекла быстрей и гуще. Вытирая ее с глаз, он рассмеялся рокочущим радостным смехом. К нему подтянулись другие Колпаки – каждый хотел дотронуться до этой крови. У тех, кто дотронулся, кровь тоже потекла живей.

– Что это такое? – спросил кто-то из солдат.

– Я обладаю магией крови, а Красные колпаки на нее реагируют.

– Она слишком скромная, – сказал Джонти. – Она наша хозяйка. Первая сидхе за целые века, кто полностью владеет рукой крови. Мы услышали, как она зовет нашу кровь, и пришли драться вместе с вами. – Он нахмурился недоуменно: – Больше никто из гоблинов зов не ощутил.

– У меня с Курагом договор. Он все равно должен был послать войско.

– Царь гоблинов знает, с кем ты сражаешься. Он не осмелился выступить против королевы.

– Трус, – пробурчал кто-то из Колпаков.

– Значит, вы пошли против приказа вашего царя, – сказала я.

Джонти кивнул.

– Нам нет дороги обратно в холм гоблинов.

Я посмотрела на несколько дюжин самых опасных воинов гоблинского двора и попыталась представить, как они поселятся посреди Лос-Анджелеса. Представить не удалось. Но не оставлять же их скитаться без крыши над головой? Они проявили куда больше верности, чем многие сидхе. Верность надо награждать, а не наказывать.

– Тьма редеет! – крикнул Орландо.

И в самом деле, повернувшись, мы увидели, как тьма редеет и исчезает, будто грязный туман. Андаис скрылась, прихватив с собой Кела и еще нескольких, но не всех. Бросила в наказание или просто не сумела переместить всех? Сила королевы росла, как у большинства сидхе, но явно не достигла прежнего ее уровня, когда по слову Андаис появлялись и исчезали целые армии. Пусть она выдвигает любые доводы – наверняка она бросила союзников Кела просто потому, что ей не хватило силы их спасти. А она была уверена, что оставляет их на смерть – на моем месте она их убила бы непременно.

Но только одно существо интересовало меня среди всех, кто остался там. Умрут или останутся жить все прочие – наплевать. Значение имеет только Дойл. Если он жив – все хорошо, если нет – я не знаю, что сделаю тогда. Я не загадывала дальше необходимости перейти поле и узнать, бьется ли его сердце.

Доусон пустил меня туда первой и послал вперед нескольких автоматчиков с оружием, направленным на раненых сидхе. Джонти пошел рядом со мной, а другие Красные колпаки – следом за нами. Я хотела сказать, что вперед надо поставить Колпаков, их убить куда сложнее, чем людей, но мы уже почти пришли, и я ничем не хотела оттягивать встречу с Дойлом. Я забыла сейчас, что возглавляю войско, осталась только женщина, которая спешит к своему возлюбленному. Теперь я поняла, что любовь так же опасна, как ненависть – она заставляет забыться, делает слабой. Я не растолкала солдат и не бросилась к Дойлу, но для этого мне пришлось собрать все остатки самообладания. Больше ни одной мысли не осталось, только страх, сжимавший сердце, и острое до боли в руках желание к нему прикоснуться. Если он мертв, я хотела его обнять, пока он на ощупь еще остается прежним. Остывшее тело – это уже не тот, кого ты любила. Трогать его – все равно что куклу. Нет, не так. Не знаю, как передать ощущение, когда ты прикасаешься к любимому телу, утратившему тепло жизни. При всех чудесных воспоминаниях об отце только одно запало в память и мучило меня годами – ощущение его кожи под пальцами, холодной и неподатливой кожи трупа. Я не хотела, чтобы от Дойла у меня осталась такая же память. Я молилась на ходу. Молилась, чтобы он был жив, но в глубине души молилась хотя бы о том, чтобы он еще не остыл. Значит ли это, что я уже знаю горькую правду? Значит ли это, что он уже ушел, а я выпрашиваю лишь возможность в последний раз прикоснуться к теплой руке?