Тень шпаги - Раткевич Сергей. Страница 10
И все замерло. Весь дворец застыл, внимая волшебному пению. Никто больше никуда не спешил, никто не суетился, и вряд ли во дворце остался хоть один человек, который бы сейчас о чем — то думал. Даже королева. Даже король. Даже наставник Дэрран. Многие фрейлины плакали от восторга. Да что там фрейлины! Плакали, стыдливо пряча лица, строгие министры и мудрые советники, бравые стражники и опытные придворные лицемеры. Даже сотрудники секретной службы украдкой смахивали слезинки.
Хомяк пел долго, и слышно его было всем. Весь дворец наполнился чудесным пением.
Когда все закончилось, его величество попросил мага унести пока хомяка и позаботиться о том, чтобы с ним ничего не приключилось от переедания.
— Не беспокойтесь, ваши величества, шельмец вполне прилично себя чувствует, — утешил их господин Лигран, забирая зверька и сажая его в испорченную клетку. — Я подумаю над тем, как обезопасить королевские драгоценности. Как сделать, чтобы зверек питался лишь мелким речным жемчугом, как оно и было задумано когда — то моими южными коллегами…
После ухода мага его величество повелел удалиться и всем остальным подданным. Ему предстояло нелегкое дело — утешить расстроенную потерей драгоценностей королеву. Фрейлины лишь надеялись, что королева сейчас наслаждалась пением, как и все прочие, а значит, ей будет легче смириться с потерей.
Когда шаги последних придворных стихли, королева облегченно вздохнула:
— Вот и все. Нет больше никакой проблемы.
— Ты — такая красавица. — Король прижал к себе жену. — Какая досада, что тебе пришлось лишиться всех этих украшений… да и хомяк, увы, ненадолго у нас задержится… мне, право, очень жаль…
— Я еще и разумница, — улыбнулась королева. — А лучшее украшение разумной женщины — хороший пистолет. А также муж и сын. Живые.
— Неужели? — улыбнулся король. — А как же поющий хомяк?
— Продай его поскорее. Когда все вокруг застывают, теряя рассудок, может случиться что угодно.
— Ты права, любимая. Жаль, мы не знаем имени нашего врага, не то я бы ему этого хомяка просто подарил…
— Ужин и ночлег, — сказал Карвен трактирщику.
— Семь медяков с тебя. За пиво и одеяло — отдельно. Подушек не бывает.
— Пива одну кружку, без одеяла обойдусь, — ответил Карвен. — А неужели подушек не бывает? Никогда?
— Никогда, — блеснул зубами в усмешке трактирщик. — С тебя, значит, всего восемь. Присаживайся, еду и пиво сейчас принесут.
Карвен сидел, привалившись к стене и прихлебывая пиво, в желудке его удобно устроился весьма неплохой ужин, и верно можно сказать, что он пребывал на самом верху блаженства, когда случайно услышал один весьма странный разговор.
— Не могу, господин! — говорил кто — то очень испуганный и несчастный. — Никак не могу… такую сумму за один раз! Да вы в уме ли?!
— Ты никак позабыл, с кем разговариваешь, — с угрожающей ленцой процедил его собеседник.
— Ох, помню я… помню… Все помню, господин… — приплясывающим голосом отвечал первый. — А только увольте… такую сумму… да еще сразу… я разорюсь, а столько не соберу… Вам бы подождать недельку… уж я бы тогда… ну, войдите же в мое положение… мне столько и одолжить — то не у кого…
Карвен замер от удивления. Приплясывающий от ужаса голос принадлежал трактирщику, а его собеседник… Его скрывал черный плащ до полу.
— Недельку, говоришь? — угрожающе — насмешливо промолвил скрытый плащом незнакомец. — Ладно. Не хочешь платить — не надо. Другие заплатят. Когда узнают, что с тобой стало.
Незнакомец круто развернулся и шагнул к выходу.
Карвен уже поднялся, чтобы в случае чего помочь трактирщику, но… посмотрев на лицо несчастного, нетрудно было догадаться — тут вряд ли чем — то поможешь.
— Еще пива? — Губы трактирщика прыгали, он явно старался взять себя в руки, но получалось плохо, и в глазах его, словно лесной пожар, ревел страх.
— Если этот… опять явится, вы меня кликните, — все же попытался ободрить бедолагу Карвен. — Я ему по шее дам, враз поутихнет.
В лице трактирщика словно что — то сломалось. И не от того, что он только что услышал, мигом смекнул юноша. А от того, что он за спиной Карвена углядел. В трактир кто — то вошел, и этот кто — то перепугал трактирщика пуще морового поветрия.
— Беги отсюда, мальчик… — жалко кривясь, выдавил трактирщик. — Беги, пока не поздно!
Но было поздно. Трактир как — то враз наполнился людьми. Что с того, что он и раньше пустым не был? Наводнившие трактир чужаки были не из тех, что заходят в трактир поесть, выпить или переночевать в гостевых комнатах. Больше всего они походили на разбойников. Вот только разбойники редко ведут себя столь нагло и… странно. В руках у них были топоры, ножи и факелы, а глаза были пусты, точно у мертвых. Без единого слова они наполняли трактир и внезапно замирали — словно переставали быть живыми, превращаясь в некое подобие вещей.
— Беги — и–и — те! — просипел трактирщик, бросаясь куда — то в подсобку и с треском захлопывая дверь.
— Околдованные! — испуганно ахнул кто — то. Посетители вскакивали, опрокидывая столы, кто — то уже визжал, а кто — то отламывал ножку стола, пытаясь добыть себе хоть какое — то оружие.
«Что ж, родители запрещали обижать только слабых, — подумал Карвен. И огляделся. — Поскольку бежать все равно некуда…» Он нагнулся, быстро развязал котомку и достал из нее отцовский молот. Рукоять привычно легла в руку. «Эх, не для того он думан, не для того делан, а только что ж еще остается? Господь Утра и Богини Вечера, помогите мне…»
Мир качнулся и как — то разом пришел в движение. Страшный хряск топора — и чья — то жизнь захлебнулась кровавым хрипом. Выблеск ножа — и еще одна жизнь обрывается коротким мучительным стоном. Еще чей — то крик, перешедший во всхлип, фонтан крови… Кривая дуга брошенного факела завершается за трактирной стойкой.
— Да что же они делают?! — потрясение выдохнул Карвен. — Они ж… на самом деле людей убивают!
На его глазах творилось нечто для деревенского парня немыслимое. Даже скотину эдак не режут, а уж чтобы людей… о таком даже в самых страшных историях не услышишь! О таком даже прошедшие войну солдаты не рассказывают. На войне все ж таки убивают врагов, а не кого попало да невесть за что. Эти… они только кажутся людьми… не бывает таких людей… не может быть… потому что если такие люди все — таки бывают, тогда… тогда и жить не стоит вовсе, потому что Богов уж точно нет!
«Боги, я в вас верую. И в Утреннего, и в Вечерних. Это не люди. Нет».
Жаркое пламя за трактирной стойкой распрямило спину, словно потягивающаяся кошка, и заплясало страшный беззвучный танец. В потолочную балку с хриплым противным дрязгом воткнулся брошенный кем — то нож.
— Пожар! — с ужасом прошептал Карвен.
Страшный деревенский пожар, пламя, подгоняемое сильным ветром, перепрыгивает с избы на избу, тянет дрожащие жадные руки к скотине и хлебу…
И словно в ответ этому преступному, недозволенному в нормальном мире пламени, белый огонь вспыхнул в его собственной голове.
«Поджигатели!»
Он гневно прищурился и решительно шагнул к разбойнику, размахивающему окровавленным топором. Резкий поворот почуявшего опасность мерзавца, его яростные и бессмысленные глаза, окровавленное лезвие топора — все это мелькнуло, словно искры, брызнувшие от куска расплавленного металла, а потом молот обрушился на наковальню.
Седьмой сын кузнеца Эрвена перешагнул труп первого в своей жизни врага и вновь взмахнул молотом. Иссиня — белое пламя гудело в его голове. Молот искал наковальню.
Еще раз. И еще.
То, что пришло убивать, не должно жить! То, что пришло жечь, должно умереть!
Еще раз. Еще.
Внезапно тонкий грозный свист рассек зловещее безумие, творящееся в месте, которое так недавно было обычным придорожным трактиром. Карвен не знал, не мог еще знать, что такой звук издает шпага в опытной руке настоящего мастера, когда тот одним решительным движением вычеркивает из жизни нечто, имеющее форму человека, но таковым не являющееся. В рассеченное шпагой отверстие ворвался голос. Голос, привыкший повелевать. Голос, от которого замерли на мгновение нападающие безумцы. Голос, от которого вмиг прекратилась паника.