Странники Гора - Норман Джон. Страница 84

– Самое главное, что Африз снова с нами, что она цела и невредима, – миролюбиво сказал я.

Некоторое время мы ехали молча, затем я снова спросил:

– А все-таки, Камчак, просто ради уточнения факта, сколько ты заплатил, чтобы её вернуть?

Лицо Камчака побагровело от ярости. Он посмотрел на невинно улыбающегося Гарольда и затем бросил взгляд на мое лицо, выражавшее невинное любопытство. Кулаки его, сжимавшие поводья, побелели от напряжения.

– Десять тысяч золотых, – выдавил он из себя.

Я невольно остановил каийлу и изумленно посмотрел на него.

Гарольд едва не сполз с седла от душившего его хохота.

Брошенный Камчаком на него взгляд, казалось, должен был испепелить юного тачака.

– Ну, что – нормально, – произнес я, изо всех сил стараясь, чтобы в голосе моем не прорвались нотки легкого злорадства.

Глаза Камчака метнули молнии в мою сторону.

Он тяжело вздохнул – и выражение мрачного бешенства на его лице сменилось добродушием.

– Да, Тэрл Кэбот, до сих пор я даже не представлял, что я такой дурак, – признался он.

– И все же как бы там ни было, Кэбот, – подметил Гарольд, – принимая в расчет положение вещей в целом, разве ты не считаешь, что за исключением некоторых мелочей у нас, тачаков, великолепный убар?

– В целом, – согласился я, – за исключением совсем незначительных, даже вполне простительных мелочей у тачаков действительно великолепный убар.

Камчак хмуро посмотрел на меня, затем на Гарольда и, опустив голову, задумчиво почесал за ухом.

Потом, тяжело вздохнув, он снова окинул нас обоих задумчивым взглядом, и мы все трое, не сговариваясь, дружно расхохотались. У Камчака даже слезы побежали по щекам.

– Ты, конечно, не забыл, – задыхаясь от смеха, пробормотал Гарольд, – что это не тачакское, а тарианское золото.

– Верно! – воскликнул Камчак. – Тачаки все равно ничего не потеряли: это золото тариан!

– Кто может сказать, что это большая разница? – риторически спросил Гарольд.

– Вот именно! – подхватил Камчак.

– Но я лично, – закончил Гарольд, – этого бы не сказал.

Камчак выпрямился в седле и задумался.

– Я бы тоже, – недовольно крякнул он.

И снова мы дружно расхохотались и пришпорили своих каийл, торопясь поскорее добраться до фургонов, где каждого из нас дожидались дорогие нашему сердцу женщины: Гарольда – желанная, манящая к себе Херена, некогда удостоенная чести пребывания в первом фургоне убара тачаков, Камчака – Африз, удивительная, с миндалевидными глазами красавица, некогда одна из богатейших и самых очаровательных женщин Тарии, и меня, воина из Ко-Ро-Ба, – стройная, грациозная, темноволосая Элизабет Кардуэл, некогда гордая и неприступная жительница Земли, а теперь беспомощная, но оттого не менее красивая рабыня с золотым тачакским кольцом в носу и выжженным на бедре клеймом, в ошейнике, на котором выгравировано мое имя. Помню, когда той прощальной ночью она выскользнула у меня из объятий, то упала лицом на ковер и разрыдалась.

– Я люблю тебя, Тэрл Кэбот, – захлебываясь слезами, кричала она. – Но я отдала тебе все! У меня больше ничего нет!

– Ты отдала все, что могла, – успокоил я её. – Этого достаточно.

Она подняла на меня мокрые, светящиеся радостью глаза.

– Доволен ли мной мой господин? – спросила она.

– Да, – ответил я. – Да, Велла, моя кейджера. Я доволен, я действительно доволен.

Я спрыгнул с каийлы и побежал к фургону, и женщина, ждавшая меня, радостно вскрикнула и бросилась ко мне, и я обнял ее и наши губы встретились.

– Ты жив! Ты жив! – кричала она.

– Да, – сказал я. – Я жив и ты жива и мир спасен!

Тогда я верил в то, что говорил.

Глава 27. СПАСЕНИЕ ДОМАШНЕГО КАМНЯ ТАРИИ

По-видимому, лучший сезон охоты на тамитов – огромных бескрылых плотоядных птиц южных равнин, был не за горами; Камчак, Гарольд и другие, казалось, с огромным нетерпением ожидали его. Отомстив за Катайтачака, Камчак больше не интересовался Тарией, однако хотел, чтобы город был восстановлен, возможно для того, чтобы народам фургонов было где, если набеги на караваны окажутся неприбыльными, обменивать шкуры и рога на блага цивилизации. В последний день перед тем как народы фургонов собирались покинуть Тарию, город девяти врат и величественных стен, Камчак устроил прощальный пир во дворце Фаниуса Турмуса. Убар Тарии и Камрас, чемпион Тарии, закованные в цепи, стояли у дверей, чтобы обмывать входящим ноги.

Тария являлась богатейшим городом, и хотя значительное количество золота было выплачено тарнсменам Ха-Кила и защитникам дома Сафрара, это была лишь крохотная часть по сравнению с тем, чем располагали его жители, даже с учетом ценностей, унесенных с собой тарианскими беженцами, которым Камчак позволил оставить город. Одних лишь ценностей, хранившихся в подземных кладовых Сафрара, с лихвой хватило бы, чтобы сделать каждого тачака, а возможно и катайя, и кассара, не просто богатым, а очень богатым человеком. И неудивительно: вот уже более тысячи лет Тария не видела в своих стенах захватчиков.

Значительную часть богатств – наверное, третью часть от общего количества – Камчак приказал оставить тарианцам на восстановление города.

Оставаясь тем не менее настоящим тачаком, Камчак не мог проявить подобное же благородство по отношению к женщинам города и пять тысяч наиболее красивых тарианок были заклеймены и переданы командирам тачакских сотен, чтобы те распределили их между воинами, проявившими в сражении храбрость. Остальным женщинам позволили остаться в городе или покинуть его стены. Кроме свободных женщин, в руки тачаков попали, конечно, и многочисленные рабыни, также переданные впоследствии для решения их судьбы тачакским командирам. Интересно отметить, что наиболее красивые рабыни были обнаружены в Садах Наслаждения Сафрара. Оказавшихся среди них невольниц из народов фургонов отпустили, конечно, на свободу.

На прощальном торжественном пиру, проводимом во дворце Фаниуса Турмуса, Камчак восседал на троне тарианского убара с небрежно наброшенной на плечо поверх традиционного кожаного тачакского одеяния алой мантией Турмуса. Он уже не сидел с мрачным выражением лица, погруженный в невеселые думы, а выполнял свои обязанности с видом радушного хозяина, охотно поддерживая разговоры присутствующих и частенько отвлекаясь, чтобы приложиться к стоящему возле него кубку с вином или бросить кусок мяса своей привязанной у трона каийле. Здесь же, у трона высилась целая гора драгоценностей и как часть захваченных трофеев стояли на коленях несколько самых красивых тарианских девушек, обнаженных и закованных в цепи, а по правую руку тачакского убара стояла на коленях Африз, освобожденная от цепей и одетая в кожаную тунику кейджеры.

Наступило время торжества, и возле трона выстроились командиры тачаков и некоторые из наиболее храбрых воинов, многие из которых были со своими женщинами. Рядом со мной стояла Элизабет Кардуэл, одетая не так, как тачакская кейджера, хотя и была в ошейнике, а в короткую тунику свободной женщины-кочевницы. Таким же образом была одета и стоящая слева от Гарольда Херена: она была единственной из девушек народов фургонов, не получившей в этот день освобождения от рабства. Лишь она продолжала оставаться невольницей и останется ею до тех пор, пока освободить её не пожелает её хозяин Гарольд.

– Мне больше нравится видеть её в ошейнике, – однажды заметил он, наблюдая как она по его приказу готовит пищу для нас с Камчаком и стоящих рядом на коленях Африз и Элизабет, или Веллы, как я иногда её называл. Однако тон, которым он это сказал, наводил на мысль о том, что гордая Херена сама вовсе не прочь оставаться его рабыней! Одного за другим к трону Камчака подводили ещё недавно могущественных людей Тарии, закованных теперь в цепи и одетых в короткие туники рабов.

– Ваше имущество и женщины принадлежат теперь мне, – обратился к ним Камчак. – Значит, кто является хозяином Тарии?