Глаза ворона - Русуберг Татьяна. Страница 101

— Великолепная острота, дорогой брат! — приторно улыбнулась Анира, легонько хлопая в ладоши. — Ты говоришь так, верно, потому, что сам положил глаз на Аджакти. Боюсь только, что здесь для тебя ничего не светит. Этот мальчик более мужчина, чем твои амбалы-телохранители, а в его лице по крайней мере больше жизни, чем в постных физиономиях твоих смазливых дружков. Или, прости, я должна была сказать «подружек»?

Красивые брови Омеркана сошлись на переносице, но он нашел в себе силы улыбнуться:

— Знаешь, в чем разница между нами, сестренка? Честь дома амиров для меня не пустые слова! Кого бы я ни брал в свою постель, я никогда не унижался до того, чтобы спать с рабами, — губы принца гадливо скривились, — с гладиаторами!

— О, да! Ты довольствовался тем, что перепортил всех носящих штаны отпрысков аристократических домов. Подвиг, достойный уважения!

Глаза принца сверкнули. Он сделал быстрый шаг в сторону Аниры и обхватил ее за плечи. Со стороны его движение выглядело жестом братской заботы, но длинные холеные пальцы больно сдавили руку принцессы:

— Поберегись, сестра! — прошипел Омеркан в ее ухо. — Ты ступаешь на зыбучий песок. Я еще не забыл историю с Барсом! Твоя глупость и похоть лишили школу Ягуара фаворита, бросили позорную тень на царствующий дом! Еще одна подобная… подобная, — принц шумно втянул воздух в легкие, подбирая слово, — выходка, и…

— И — что? — прервала его Анира с широкой улыбкой. Глаза ее метали молнии, но зрители на трибунах должны были видеть только нежность сестры, отвечающей на ласку брата. — Не забывай! Церруканом пока правишь не ты, а отец! А я — его любимая дочь!

— Не забывай и ты: отцу уже недолго осталось! Когда я взойду на престол, я не потерплю рядом с собой шлюху, которую называют «королевой обесчещенных»!

— Бедный брат! Неудивительно, что ты похудел: тебя гложет зависть. Ты еще не амир, а я уже королева! — рассмеялась Анира в лицо принца, легко выгибая спину и сбрасывая его руку с плеча.

Вся краска отхлынула от лица Омеркана: на этот раз удар попал точно в цель. Но тут между братом и сестрой втиснулся Ашрот, уже некоторое время безуспешно пытавшийся привлечь внимание принца:

— Сиятельный, твой Солнцеподобный отец э-э… задумался о государственных делах, а арбитр ожидает решения, спорный бой… Публика волнуется…

Омеркан замахнулся. На мгновение Анире показалось, что он собирается ударить своего любимца, но принц только резко выбросил руку перед собой, опустив большой палец. На арену он даже не взглянул. По трибунам пронесся недовольный ропот: вероятно, несчастный гладиатор был не так уж плох. Он умер, так и не поняв, что просто попал под горячую руку. Впрочем, Анире было все равно. После Аджакти она уже ни на кого не хотела смотреть. Принцесса развернулась и покинула ложу под горящим взглядом брата.

Скавр сидел за массивным столом темного дерева, гоняя косточки на столь же массивных счетах. Результаты вычислений он запивал вином из стоящего под рукой кубка. Мясник выглядел удовлетворенным, и Кай надеялся, что это смягчит уготованную ему выволочку. Что владелец школы мог вызвать его к себе для чего-нибудь еще, кроме наказания, ему и в голову не приходило. Гладиатор стоял в нескольких шагах от стола и молча ждал, пока Скавр покончит с расчетами. Внезапно мясник оторвал взгляд от своих табличек и глянул прямо на посетителя:

— А, Аджакти, — церруканец произнес новое имя нарочито протяжно, будто пробуя его на вкус. — Как там Горец? Еще жив?

— Лекарь говорит, он выздоровеет. К нему еще никого не пускают: он слаб, и ему нужен покой. Но Чеснок уверен: Горец поправится.

— Так-так-так. А сражаться он сможет? Вот и хорошо. Жаль было бы потерять такого бойца. — Мясник замолчал, изучая гладиатора. В его глазах играли смешливые искры, хотя лицо оставалось серьезным. — Догадываешься, зачем я звал тебя?

— Справиться о здоровье Горца, сейджин? — Кай позволил себе маленькое удовольствие — позлить Скавра, разыгрывая перед ним идиота. Но мясник только расхохотался над его словами, будто над удачной шуткой.

— Я доволен тобой, Аджакти! Более того, сам амир, как ты слышал, высказал удовлетворение твоим боем. Между нами мальчиками, старая калоша обычно дрыхнет все игры напролет, но тебе удалось его разбудить! — Скавр хохотнул и потер руки. — Да, ты заслуживаешь награды. Тебе еще запрещен выход в город, но ты можешь просить у меня чего хочешь — конечно, в разумных пределах, — а я позабочусь о том, чтобы ты получил желаемое.

При виде искреннего замешательства на лице Кая, церруканец снова рассмеялся:

— Ну, чего бы тебе хотелось? Красивую одежду? Может, мяса? Говорят, вы, северяне, его любите. Статую твоего бога? Женщину? А, Аджакти? Аппетитную бабенку в самом соку? Или, может, тебя уже развлекает эта рыжая, как ее, Тигровая…

— Мне ничего не нужно, сейджин, — поспешил заверить Кай.

Брови Скавра взлетели на лоб:

— Ничего не нужно? Какая скромность… Я не буду повторять свое предложение, Аджакти. Откажешься сейчас, можешь забыть об этом разговоре. Подумай еще раз: ну чего у тебя нет, чего тебе не хватает?

Кая так и подмывало ответить «свободы», но, немного подумав, он сказал:

— Можно ли раздобыть в Церрукане хорошую лютню? — и поспешил добавить, внезапно смутившись: — Конечно, если это не очень дорого стоит…

— Лютню?! — переспросил Скавр, будто сомневаясь, правильно ли он расслышал. Гладиатор молча кивнул. В горле у мясника заклокотало. Он разразился громогласным хохотом, раскачиваясь в кресле и хлопая ладонями по столу так, что вино выплескивалось из кубка на полированную поверхность.

Кай хмуро потупился: глупо было надеяться, что Скавр выполнит его просьбу. Отсмеявшись и утерев слезы, мясник сложил руки на животе и с любопытством уставился на парня:

— Лютню… Хм. Зачем тебе лютня, Аджакти? Решил сделать карьеру трубадура?

— Так могу я получить лютню или нет? — упрямо повторил тот, глядя в пол.

— Ладно, получишь ты свою лютню, ягуар тебя задери! Лучшую, какую только можно найти.

Кай вскинул на Скавра глаза: не шутка ли это? Но на этот раз на лице мясника не было улыбки.

— Благодарю, сейджин.

— Теперь иди, отдыхай. Яра покажет тебе твою новую комнату. Вы теперь переведены в крыло ветеранов.

Скавр снова уткнулся в таблички и расчеты, показывая, что разговор на этом окончен. Однако Кай не двинулся с места. Через пару минут мясник раздраженно поднял глаза:

— Ты все еще здесь?

— Сейджин, ты обещал, если я выиграю бой, сказать, кто этот человек — адепт Мингарской школы.

Скавр откинулся на спинку стула и прищурился на Кая, постукивая стилом по краю стола:

— А ты не догадался?

— Нет, — честно ответил он.

— Фламма.

Кай спокойно кивнул:

— Конечно, Фламма.

Он развернулся и вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Когда Токе открыл глаза, первое, что он увидел, был Кай Некоторое время раненый лежал неподвижно, разглядывая посетителя через полуприкрытые ресницы. Аджакти сидел на грубом табурете у изголовья постели, облокотившись на собственные колени. Встрепанные волосы свесились на лицо, мокрые пятна расплылись на боках и груди его туники: наверное, он пришел в лазарет в перерыве между тренировками. Дневной свет, просачивавшийся через узкое окно, падал золотым клином между пациентом и его гостем, высвечивая длинные красные рубцы на предплечье Кая, похожие на следы чьих-то когтей. «Видно, не вся кровь тогда была чужая», — подумал Токе, вспомнив вид товарища после «мясорубки». Взгляд его скользнул дальше, и он увидел, что рука Кая лежит на краю постели поверх его собственной. Осознание этого прикосновения заставило пальцы Токе невольно дрогнуть. Почувствовав это движение, Кай вскинул голову. Их взгляды встретились.

Пробуждение товарища, очевидно, застало Кая врасплох. Горца поразило, каким усталым, даже измученным было его лицо без привычной «мне на все наплевать»-маски. Посетитель виновато улыбнулся и убрал руку, неловко сунув ее в карман штанов.