Врата тьмы - Хафф Таня. Страница 3

— Я не дефективная, — сказала она ему в первый день как бы в ответ на его снисходительный голос и поведение. — У меня умственная ограниченность. — Длинные слова она произносила медленно, но очень правильно.

— Вот как? — удивился он. — А кто тебе это сказал?

— Дару, моя ведущая из отдела социального обеспечения. Но мне больше нравится, как называет меня миссис Рут.

— И как же?

— Простая.

— Хм. А тебе известно, что это значит?

— Да. Это значит, что у меня меньше частей, чем у других.

— Ах так!

Ничего другого он в ответ не придумал. Она улыбнулась.

— А это значит, что я целостнее других.

И что забавно, вспоминал Роланд, будучи неопровержимо дефективной, Ребекка действительно была целостнее многих. Она знала, кто она и что она. «Что ставит ее на две ступени выше меня», — хмыкнул он про себя. А иногда Ребекка несла дичайшую дичь, и в ней вдруг открывался смысл. С некоторым удивлением Роланд обнаружил, что в обеденный час высматривает ее улыбку посреди нахмуренных рыл.

Перейдя к последнему куплету, Роланд увидел, что она подпрыгивает на месте, поднимается на цыпочки и опускается, снова поднимается, будто хочет сказать ему что-то важное. В прошлый раз такой важной вещью оказался жуткий оранжевый свитер, который она намотала себе вокруг пояса («Я его сама купила у Гудвилла всего за два доллара».) Он подумал, что ее обсчитали, но она так гордилась покупкой, что он ничего не стал говорить. Сегодня поверх пурпурной майки и джинсов он смотрелся еще хуже обычного.

Роланд допел песню, благодарно улыбнулся мужчине лет сорока в кричащей гавайке — тот бросил ему в футляр мелочи — и повернулся к Ребекке.

— Что случилось, детонька?

Ребекка перестала подпрыгивать и шагнула к нему.

— Роланд, ты должен помочь. Он у меня в кровати, а я не знаю, что делать. И как кровь остановить.

— ЧТО?

Она попятилась. Столько было вокруг всяких вещей — слишком много машин, слишком много людей, и все это очень ее беспокоило. Это все раздражало, пинало, толкало ее углами, но она знала, что не может скрыться в укромном местечке, если хочет спасти друга. Она снова шагнула вперед и вцепилась в руку Роланда.

— Помоги. Пожалуйста, — взмолилась она.

Роланд считал себя неплохим психологом — поневоле станешь, если хочешь выжить на улице. Ребекка определенно была напугана. Он неуклюже потрепал ее по руке.

— Не беспокойся, детка. Я уже иду. Вот только соберусь.

Ребекка кивнула, и по резкости ее движений Роланд понял, что она на грани паники, поскольку обычно девушка двигалась медленно и выдержанно. «Куда, к черту, девалась ее кураторша из социального отдела? — спросил он себя, сметая мелочь в кожаную сумку. — Это ей полагается мчаться на выручку, а не мне. — Он уложил гитару, сумку приткнул к грифу и закрыл футляр. — И что там за дьявольщина? У кого кровь остановить? Господи, только этого мне и не хватало. Простак Симон закалывает булочника. Кино в одиннадцать».

Он выпрямился, влез в вельветовую куртку — ее было легче надеть, чем нести, — и так и так жарко, — поднял футляр и протянул Ребекке руку.

— Ладно, — он старался придать своему голосу спокойную уверенность, — пойдем.

Она схватилась за предложенную руку и потащила его вперед через Йонг и на восток по Квин-стрит.

Светофор, к счастью, был зеленым, поскольку Ребекка уже ни на что не смотрела, и Роланд подумал, что не смог бы ее остановить. Он подозревал, что, если попытается освободить руку, Ребекка расплющит ему пальцы и даже не заметит этого. До чего же она сильна!

«Погоди-ка! Она ведь сказала, что он у нее в кровати?»

— Ребекка, на тебя напал мужчина?

— Не на меня. — Она тянула его дальше.

У него было чувство, что она не поняла вопроса, но, не зная, понимает ли она вообще, что такое изнасилование, он не мог сообразить, как это перефразировать. Беда в том, что при разуме двенадцатилетней девочки у нее было тело молодой женщины — ладной, красивой молодой женщины, по-своему довольно привлекательной. Роланд помнил, как сам был разочарован, когда увидел выражение лица над всеми этими округлостями, хотя и понимал, что оно может отпугнуть многих, но кого-то — вдохновить. «В мире, — вздохнул он про себя, — чертова уйма сволочей, и большая часть из них — мужчины». Ребекка не то чтобы выглядела невинной — слишком много было в ней бессознательной чувственности, чтобы можно было применить это слово, уж скорее она обладала невинностью, хотя Роланд, припри его к стенке, вряд ли смог бы объяснить разницу… От всей этой темы его прошиб пот, и он постарался думать о другом.

За время знакомства с Ребеккой одно он узнал точно: она никогда не лжет. Иногда ее вариант правды бывал несколько искажен, но если она говорила, что кто-то истекает кровью в ее кровати, то она верила, что так оно и есть. «Конечно, — думал он, глядя на разметавшиеся по плечам кудри, — она верит и в то, что под виадуком Блур живет тролль». Он никак не мог решить, стоит ли ему тревожиться уже сейчас или подождать, когда станет очевидно, что тревожиться есть о чем.

На Черч-стрит Ребекка пошла медленнее. Здесь она ходила каждый день, и знакомые места ее успокоили.

«Девять бьет, — сказал ей Сен-Мишель, когда они проходили мимо. — Де-вять, де-вять, де-вять. Спе-ши, спе-ши, спе-ши. Поздно, поздно, поздно».

Она выпустила руку Роланда и побежала чуть впереди — ей было невмоготу приспосабливаться к его темпу.

Роланд разжал пальцы и почувствовал, как восстанавливается кровообращение. Он не мог не улыбнуться, видя, как она забегает вперед, оглядывается, не отстал ли он, и снова убегает вперед. Как в старом фильме про собаку Лесси. Даст бог, ничего не будет серьезнее, чем малыш Тимми, попавший в раздувшийся ручей. На это он надеялся. Но сомневался.

Когда они подходили к дому, Ребекка стрелой пролетела по дорожке и схватила коричневый пакет из-под корней дерева. Заглянула и, довольная, протянула Роланду посмотреть.

— Молоко. Я его здесь оставила.

— Теплое будет, детка.

Тронув картонный бок, она качнула головой.

— Нет. Пока еще холодное.

Тут она повернула пакет и показала красно-коричневое пятно.

— Смотри.

Роланд наклонился. Похоже на…

— Господи, да это кровь!

Кто-то истекает кровью в ее кровати… Господи Иисусе! А он тут стоит, прибежал спасать, называется… Как только она появилась, надо было звать полисмена.

Сунув ему молоко, — он его взял, как ежа, не в силах оторвать глаз от пятна, — Ребекка открыла дверь и пошла вверх по лестнице.

— Я с ним Тома оставила, — объяснила она, остановившись возле квартиры. Толкнула дверь, и та бесшумно распахнулась.

Роланд взирал на сцену вселенского хаоса, и у него постепенно отвисала челюсть. Скособоченная штора дергается на сквозняке из открытого окна. Другая — разорвана в клочья и разбросана по всему полу. Табуретка, облитая водой и усыпанная обрывками комнатных растений, опрокинута, рядом — разбитая ваза. Всюду стебли и грязь.

Посреди разгрома сидел большой дымчатый кот и вдумчиво вылизывал белый кончик хвоста. Нос и ухо бороздил безобразный красный рубец, явно свежий.

— Том! — Ребекка шагнула в комнату через груду зеленой шерсти, бывшей, по предположению Роланда, ковриком, пока кот со своим партнером по играм до него не добрались. — Ты не ранен?

Том завернул хвост вокруг лапок и посмотрел на нее немигающим взглядом. Потом он заметил Роланда и зашипел.

— Это свой, — успокоила его Ребекка. — Я его привела посмотреть. Он знает, что делать.

Том оглядел Роланда сначала с ног до головы, потом с головы до ног, повернулся и стал вылизывать основание позвоночника — жест явного презрения и недоверия.

— Ах так? Сам ты это слово, — проворчал Роланд, проходя мимо него к кровати. Он терпеть не мог кошек — круглых пушистых ханжей. — Ладно, Ребекка, посмотрим, где этот…

Он недоговорил. Ребекка сидела на краю кровати, положив руку на маленького человечка ростом не больше фута. Хотя тот был одет в почти флюоресцентно яркую желтую рубашку и зеленые штаны, на сцене господствовал красный цвет. Волосы, брови и борода человечка под ярко-красной шапочкой были почти оранжевыми, и под цвет им были алые пузыри, возникавшие у него на губах при каждом выдохе. Но взгляд притягивало багровое пятно под рукояткой торчащего в груди черного ножа.