Мой пылкий лорд - Фоули Гэлен. Страница 25

Люсьен поднял брови.

— Ах, неужели вы, мисс Монтегю, художественная натура?

Элис невольно улыбнулась:

— Меня научили мазюкать.

Люсьен тихо рассмеялся, это признание ему понравилось. Художница. Ну разумеется! Такие красивые руки, такой проницательный взгляд. Страстность, бурлящая под холодной, скромной внешностью.

— Каким родом живописи вам больше всего нравится заниматься? — спросил он, когда они шли мимо некогда конических тисов, теперь разросшихся в огромные темно-зеленые глыбы.

— Рисовать лица.

— Вот как?

— Я хорошо делаю портреты углем, но люблю акварель и всякого рода рукоделие. Покрывать лаком, делать причудливые вышивки.

Внезапно он повернулся к ней.

— А вы любите красивые виды? Здесь есть эффектный вид на долину, который восхитит ваш глаз художника, но туда примерно полторы мили в один конец. Как вы думаете, вы сможете проделать такой путь пешком?

Она кивнула с заинтересованным видом.

— Я привыкла каждый день совершать прогулки.

— Вот и отлично! Тогда пойдемте. Я покажу вам дорогу.

Стараясь сдержать свой энтузиазм, Люсьен повел ее по направлению к прогалу в разросшейся зеленой изгороди, где два куста мускусной розы образовали тернистый турникет, обозначая выход из сада на поле под паром и лес за ним. Они остановились, чтобы набрать в легкие восхитительное медвяное благоухание мускусной розы. Вскрикнув с неподдельной радостью при виде столь позднего цветения роз и их красоты, Элис осторожно обхватила рукой в перчатке один из кремово-белых цветков. Люсьен сорвал розу, снял с нее шипы и протянул девушке. Она молча приняла ее, настороженно вглядываясь в лицо Люсьена, потом повернулась и пошла дальше. Люсьен постоял, глядя на нее, надеясь, что не сделал никакого ложного шага.

Они неторопливо шли по лугу и смотрели, как легкий ветерок шевелит высокие золотистые травы, и все время жаворонки в небе пели им серенады. Потом они ступили на извилистую тропу, ведущую в полный шепотов лес. Птицы порхали с ветки на ветку, следуя за ними. Подхваченные ветром листья взлетали перед Люсьеном подобно маленьким завихрениям трепетного восторга, который охватывал его при виде того, как Элис переходит через ручей, изящно переступая с одного замшелого камня на другой.

Пока они шли по лесу, минуты убегали с непререкаемой последовательностью, точно падающие одна за другой костяшки домино, и время шло все быстрее и быстрее. От этого ускорения у него кружилась голова, как и от дымных, преображавшихся облаков, непрестанно и торопливо двигавшихся по вечернему небу. Постепенно Элис расслабилась и стала обращаться с Люсьеном дружелюбнее.

Она все чаще улыбалась ему, когда они болтали ни о чем, указывая друг другу на разные цветы и время от времени появлявшихся обитателей леса. Они видели пухлых белок на деревьях, фазанов в кустах, рогатого оленя и его робких, грациозных подруг, неслышно скользящих в лесном сумраке.

Трижды Люсьен заметил, что Элис смотрит на него дольше, чем следует. Глядя на нее в мягком свете осеннего вечера, он чувствовал себя рассеянным, завороженным и мучительно живым. Ее роскошные волосы ослепляли его. Ее невинность захватывала, ее простодушная чистота исцеляла. Он чувствовал себя, как человек, который вышел из лихорадочного состояния и которого охватил восторг от первого, робкого прилива сил — он все еще оставался слабым, но его уже бодрила надежда на скорое исцеление. Однако болезнь его души предъявляла к нему свои ревнивые требования. Не менее часто и быстро наплывали холодные плотные облачные тени, пролетая над его головой, точно призраки, окрашивая собой пейзаж и погружая Элис в серый полусвет, так что его охватывало желание привлечь ее в свои объятия и укрыть, пока эти тени не пройдут, но он не делал этого. Слишком рано. Она отпрянет. Люсьен прекрасно понимал, что ему удалось пока что только выманить Элис из ее комнаты, пустив в ход угрозу самостоятельно отпереть дверь. И он не мог рисковать, отпугнув ее. Тем временем солнце катилось к западу, как монета, выпавшая из рук скряги. День умирал, запах опавших листьев, всплывавший при каждом его шаге, напоминал ему об этом, пока Люсьен шел за Элис вверх по крутой извилистой лесной тропинке. Твердо, решив завоевать ее доверие, он спрятал нетерпение за добродушной улыбкой, когда она оглянулась на него через плечо.

— Вы идете, ленивец? — бодро спросила она. Лицо ее порозовело от подъема в гору и свежего прохладного воздуха.

— Я ленивец? — усомнился Люсьен.

— Ну а что вы делаете там, сзади? — поинтересовалась она. — Считаете камешки под ногами? — И, продолжая подъем, Элис приподняла подол платья, бессознательно продемонстрировав Люсьену свои хорошенькие ножки.

— Я всего лишь любуюсь видами, — сказал он, наслаждаясь движениями девичьих бедер. Но когда это пристальное внимание привело его к опасно соблазнительным мыслям, он обогнал Элис и решительно возглавил шествие, и его черный шерстяной плащ развевался на ходу. — А вы, сапоги, лучше не отставайте! Опоздавшие лишаются довольствия.

— Сапоги?

— Так на армейском жаргоне называют новобранцев. Поспешите, мы почти пришли. Мы как раз успеем увидеть, как садится солнце.

— Так вы были в армии? — воскликнула Элис, торопясь следом за ним.

— Пять лет.

— Вы шутите?

— Нет, — со вздохом ответил Люсьен, — к сожалению, не шучу.

— Вы — ив армии! — Она рассмеялась. — Это трудно себе представить.

— Мне тоже.

— Мне показалось, что вы не из тех, кто подчиняется приказам. А в каком полку вы служили?

— В сто тридцать шестом пехотном.

— Вот как, — проговорила она с сомнением в голосе.

— Я знаю, что это не особенно модный полк. — Люсьен подал ей руку и помог взобраться наверх по древесному корню, который образовал крутую ступеньку на тропинке. — Мы намеревались вступить в конную гвардию, но Деймиен хотел на самом деле сражаться на войне, а не слоняться по Лондону в красивом мундире, что, уверяю вас, было бы для меня вполне приемлемо.

— Вы с ним вместе вступили в армию?

Люсьен кивнул.

— Мы приняли боевое крещение в Дании, а потом отправились в Испанию.

Она рассмеялась с таким видом, словно не могла в это поверить.

— И в каком же вы чине?

— Капитан.

— Капитан лорд Люсьен! — повторила Элис, громко смеясь. — Вы купили чин или заслужили?

Ошарашенный, он засмеялся, одновременно удивленно и возмущенно.

— Какая дерзость! Уверяю вас, я его заслужил. К вашему сведению, мы с Деймиеном командовали действиями лучшего фланга нашего полка. Я был…

— Нет, не рассказывайте! Лучше я сама догадаюсь. — Насмешливо глядя на него, Элис задумчиво покусывала губу. — Вы не гренадер. Гренадеры рослые, дюжие мужчины, первые в сражении, по крайней мере, мне так рассказывали.

Он поднял бровь, не понимая, оскорбиться или нет.

— Нет, — завершила она. — Вы, наверное, командовали легкой инфантерией. Они находчивы, и стрелки отличные.

— Как вы догадались?

— Я в этом разбираюсь, — сказала Элис рассудительно, а потом повернулась и пошла дальше, совершенно довольная собой.

Люсьен смотрел ей вслед с улыбкой на лице. Помоги ему Бог, он совершенно очарован!

— Откуда вам известно о том, как действуют полки?

— Разумеется, от моего брата, — ответила девушка. И гордо добавила: — Он состоял в сорок третьем.

— Прославленный сорок третий, — согласился Люсьен, на которого это произвело впечатление. — Я наслышан о храбрости, проявленной лордом Гленвудом при Витгории. Это был смелый человек и выдающийся офицер.

— И хороший брат, — тихо добавила Элис. — А вы были при Витгории, Люсьен?

— Нет, я вышел в отставку за год до этого, после битвы у Бадахоса.

— У Бадахоса, — пробормотала она, и ее лицо посерьезнело. — Филипп говорил, что это было самое страшное сражение за всю войну.

Люсьен не знал, как много рассказал Элис ее брат. Когда она мгновение спустя ласково прикоснулась к его руке, он молча посмотрел на нее, осознав, что она впервые сделала это по собственному желанию.