Завещание предков (СИ) - Стрелков Владислав Валентинович. Страница 45

Дед Матей показал вниз.

— Посмотри. Следы ведут до воды. Поехали.

Мы спустились к озеру. Проехали, внимательно осматривая берег. Такое ощущение, что всадники съехали к озеру, потоптались тут и уехали обратно. Следы были только от копыт. Других следов не было.

— Не понимаю. Куда люди делись? Они явно сюда пришли. Иначе поганые сюда бы не поехали.

Я кивнул:

— Их следы монголы и затоптали на своих лошадях. О! Смотри, вот.

Я присел у кромки воды и показал на единственные следы, оставленные человеком и не затоптанными лошадьми. Они шли вдоль берега, по самому краю и терялись в воде. Кубин посмотрел на след и сказал:

— Как будто в воду прыгнул. Знаешь что? Давай вокруг озера пройдем и посмотрим — вдруг они где-то здесь прячутся.

Мы привязали коней и пошли по еле заметной тропе вдоль берега. Мы смотрели под ноги и по сторонам. Тщетно. Следов не было. Обойдя озеро, остановились у привязанных лошадей. Кубин ещё раз прошелся по краю берега и посмотрел на единственные человеческие следы.

— Как сквозь землю провалились.

Я смотрел на ровную гладь воды.

— Власыч, а люди не того… случаем, не утопились? Следы-то в воду ведут.

Он даже перекрестился:

— Да ты что? Это ж грех. Нет. Не могли.

— Ну, тогда не знаю. Может, схрон тут какой. Нет, вряд ли. На столько народу схрон не выроешь.

Я достал последнюю пачку сигарет. Закурили.

М-да. Китеж сгорел, а не скрылся в водах Светлояра. И как бы он там скрылся? Сам видел, где город стоял. И до озера верста. Скрыться Китеж мог только в водах реки Люнды. Добавилась ещё одна загадка. Куда делись люди? То, что они были, сомневаться не приходится. Когда поворачивали от реки, то видели их следы, ведущие от сгоревшего моста в сторону озера. Потом их перекрыли следы от монгольской конницы. По дороге мест, куда могли свернуть жители, не было. Они просто пропали. А монголы дошли до озера, постояли и ушли. Почему? Что они такое увидели, что и дальше не поскакали?

Гадать можно долго. Но можно спросить у монгол. За всё спросить. Я поднялся.

— Поехали, Власыч. Долг зовёт.

Сели на лошадей и выехали на вершину холма. Я обернулся и взглянул на озеро.

О, господи! По спине пробежал мороз. Мгновение, и видение исчезло, оставив в памяти образ Богородицы, парящей над градом, и эхо далекого перезвона колоколов. Я проморгался. Ровная гладь озера отражала плывущие облака.

— Что? Что там?

— Ничего. Показалось.

Обратно к реке доскакали быстро. Но у реки остановились. Вода в реке поднялась и с этого берега было видно, как вода постепенно заливает часть поля вокруг догорающего города.

— И как мы попадём на тот берег? Мочиться не с руки.

Кубин махнул рукой вдоль берега:

— Через пять вёрст есть брод, но завалы такие, что ноги переломаешь.

— А там что, мелко?

— Перекат. Камни сплошные. Поехали.

Завалы пришлось обходить. Нанесённые половодьем старые стволы деревьев и мусор были просто непроходимыми. К перекату пришлось идти пешком, ведя коней вповоду. Кубин, переходя бурлящий поток, побурчал:

— Странно, с чего вдруг вода так поднялась?

— Может, дожди в верховьях идут?

Углубились в лес. Опять опостылевшее петляние. Надоело, блин. Едешь, наклоняясь к самой гриве. Наконец плотные стены елок расступились, и мы выехали на поляну, в центре которой росла ветвистая берёза. Кубин перекрестился:

— Господи, помилуй!

На ветке, почти рядом со стволом, спиной к нам, висел человек. На краю поляны пасся конь. Мы подъехали ближе и посмотрели на повешенного.

Это был Григорий Лисин по прозвищу «Кутерьма».

Вот так. М-да, история не изменилась, и легенда в этой части правдива. Предатель все-таки он. Только как он монголам попался, пока загадка. И чем его напугали, что стал им помогать? Кубин смотрел на Кутерьму и что-то бормотал, потом сплюнул и сказал:

— Посмотри. Вон там, на груди.

Я присмотрелся и увидел деревянную бляху на кожаной верёвке. Вот, блин, это ж пайцза! Я ошарашено повернулся к Кубину.

— Власыч. Насколько я знаю, пайцзу давали только лояльным. Что же он такого сделал, что ему выделили эту деревяшку?

Кубин опять сплюнул.

— Плевать, что он там сделал. Повесили, или сам повесился? В ад ему, иуде, и дорога.

Он спрыгнул и направился к коню Кутерьмы. Я подъехал и сорвал деревянную бляху с висельника. Вгляделся в написанное — сверху вниз шла замысловатая вязь. Хм, с монгольской письменностью я не знаком. Да и на пайцзе было написано не по-монгольски. Это скорей на арабский похоже. Кубин привязал к седлу коня Кутерьмы, и обернулся.

— Поехали, Володя.

13

В моей земле опустошенной,
Жестоким, яростным врагом,
Дома, леса, поля сожжены,
И люди угнаны в полон.
Прости ты нас земля родная,
Что мы изранены в боях,
Вернёмся мы изнемогая,
Не со щитом, а на щитах.
В столбах дымов, в жестокой сече,
Сражены в грудь мечем, стрелой,
Ложимся в землю мы навечно,
И покрываемся мы мглой.
Но сила предков нас поддержит,
А память внуков вознесет,
И над землёю воссияет.
Свободы солнечный восход.
И верим мы, что Русь воспрянет,
И вера наша так крепка,
Из пепла наш народ восстанет,
И это будет на века!

На окраину леса вышли как-то неожиданно. Дымов от пожара стало меньше. Город почти догорел. Вышедшая из берегов река залила половину поля, и хорошо, что залила. Ещё чуть, и высохшая трава вспыхнула бы, а там недалеко и до лесного пожара. Насмотрелся я на них в своём времени. А из леса мы вышли ближе к реке, метров на триста от того места, где оставили троих китежан. Сейчас там горели костры. Вокруг них толпились больше десятка ратников. Мы подъехали. Нам навстречу вышел Садов. Мы спрыгнули с коней. Ратник, чуть виновато опустив голову, сказал:

— Простите меня, бояре, за слабость мою.

Кубин прервал его:

— Ничего, Тимофей Дмитриевич, мы всё понимаем.

Я показал на людей, толпившихся у костров.

— Откуда они?

Садов, прокашлявшись, махнул рукой в сторону дороги:

— Я как в себя-то пришел, сначала опять к граду кинулся, но вижу, не спасти там никого. Потом поскакал к крепостнице. А там… — Он сглотнул. — А там побиты все лежат. Как будто со спины им ударили. Ворота даже не сорваны, а просто открыты. Я стал кричать, звать: «Есть кто живой?». Вот осьмерых и высмотрел в лесу, как откликнулись. Они мне рассказали, что поганые от города ударили. Потом по дороге и остальные подошли. Как будто кто путь им указал.

Ратники, толпившиеся рядом, согласно закивали:

— Как есть правда.

— Тихо от города пришли и ударили.

Садов заскрипел зубами:

— Попадись он мне. Голыми руками удавлю.

Кубин хотел меня остановить, но я выпалил:

— Удавился сам, иуда этот.

Все чуть ли не одновременно выдохнули:

— Кто?

— Лисин Григорий.

Все уставились на Кубина.

— Кутерьма?

— Не может быть!

— Он же славным боярином был.

Я оглядел всех и сказал:

— Может. Сами видели его. Он недалеко на берёзе висит.

Кубин добавил:

— Совесть иуду заела. Сам повесился.

Садов сплюнул:

— Жаль, не попался он мне. Пусть теперь в аду горит вечно.

Потом, помолчав, спросил:

— Что же теперь делать нам?

Мы с Кубиным переглянулись. Я поднял руку и сказал:

— Есть у нас только одно дело. Поганых бить.

Ратники загудели:

— Где теперь их искать?