Завещание предков (СИ) - Стрелков Владислав Валентинович. Страница 68

— Давыдов? Э… это ты что, всё-таки собираешься партизанить?

— А что остаётся? С нашими знаниями будет легко. Пять сотен в тылу монгол. Уничтожаем обозы, отбиваем полон, угоняем стада баранов и табуны заводных лошадей. Крушим осадные орудия и запчасти к ним. Как думаешь, что они смогут без всего этого сделать?

— Многое, например — сначала нас уничтожить. — Дед Матвей задумался, потом медленно произнёс:

Ну, слава Богу, хоть из депрессии вышел, теперь легче будет. Я толкнул его кулаком в плечо.

— Видишь, поэты за нас всё решили.

Кубин взглянул на меня и, улыбнувшись, вдруг продекламировал:

Глядя на моё удивление, спросил:

— Что, не слышал такого Давыдова?

— Слышал, но от тебя, Власыч, не ожидал. Ну, так как, ты со мной?

Кубин улыбнулся и толкнул кулаком уже меня.

— А куда мне деваться? На постели господином, ждать конца под балхадином? С тобой, конечно, поганых бить.

— Вот и хорошо, что шутить начал. Так что встаньте, поручик. Офицеру не пристало отчаиваться. Нас ждёт наше войско.

Кубин улыбнулся:

— Партизаны не войско, ополчение, а… ты и я, как Минин и Пожарский!

— Ну, Власыч, ты и жук! Ты, значит, князь Пожарский, а я простой купец-посадник Минин по прозвищу Сухорук?

Дед Матвей прищурился:

— А чем тебе имя национального героя Минина не подходит? Он ведь первый говорится: «Минин и Пожарский», Велесов и Кубин.

Ага, Тарапунька и Штепсель.

— Бояре, вы не Велесов и Кубин будете?

Это ещё кто? Мы обернулись к подошедшему коренастому мужику.

— Ну, мы.

Мужик показал на причалы:

— Лодия пришла.

Мы поднялись и пошли к привязанным коням, а я обернулся и спросил:

— А сам Кузьма Ерофеевич на ладье?

— Кузьма Ерофеевич, сначала в крепостницу отъехавши, там он узнал, что вы к реке направились и у пристаней стоите, вот меня к вам послал, а сам остался бой смотреть.

— Какой бой?!

Мы выкрикнули одновременно и сразу развернулись в сторону крепости. Над кремлём кружилась огромная стая галок. Мать ети! Что там творится? Замелькали тревожные мысли — Демьян Горин и братья Борзовы, Братья Борзовы и Косая сажень! Трое упёртых и непримиримых к поражению. Охолонить их есть кому, но почему-то показалось, что дела, возможно, совсем плохи. Похоже, мысли летели у нас с Кубиным одинаково — мы переглянулись, синхронно запрыгнули в седла, рванули поводья и галопом понеслись по дороге на холм.

Дед Матвей на одном из поворотов вырвался вперёд, ну да, мне до его кавалеристского стажа как до страны Цзинь на карачках. Тоже беспокоится за своего любимца, ведь двое против одного! Хотя, учитывая подготовку Демьяна, я бы больше за братьев Борзовых беспокоился, Но тут другие проблемы — не придётся ли платить виру за выведение из строя двух непутёвых новиков. Мысль вкупе со звуком, похожим на мощные удары об щит, прилетевшие из-за близкой у этого поворота стены, придала мне такой импульс, который я очень сильно передал коню, что махом настиг и перегнал ушедшего вперёд Кубина.

У главной посадской башни промелькнули удивленно-испуганные лица стражников. Центральную улицу пролетели на полной скорости, благо, что людей было мало, а все встречные шарахались от укушенных бояр в стороны. Стая галок над кремлём поредела, часть птиц разлетелась по соседним башням. Стража у кремлёвской башни так же несла службу плохо. Часовые на стенах смотрели не туда куда надо, а внутрь. Те, что внизу — кучковались больше у внутренних ворот. Это значит — ничего ещё не кончилось? Башенная стража только-только успела посторониться и мы влетели в крепость на полном скаку, повернув к толпящемся народу.

Перед толпой слишком резко осадил коня, да так, что он встал как вкопанный, лишь чуть наклонившись и качнувшись вперед, а я, по инерции вылетел из седла. По счастливому случаю, не сделав кульбит, а просто пролетев и встав на ноги, и не потеряв силы инерции, я слишком сильно влетел в толпу, успев крикнуть:

— Поберегись!

Вынырнув из толпящихся, остолбенел. Как говорится — картина маслом: в стороне куча разбитых щитов и брошенные тренировочные дубовые сабли, на чурках сидят взмыленные братья Борзовы и Демьян Горин, но почему-то все трое улыбаются. А на середину выходят Илья Лисин, Третей и двое незнакомых мне парней. У всех в руках луки.

— Что тут творится? — Это Кубин, тяжело выдохнул, вынырнув прямо за мной.

— А это мы тут об заклад бьёмся кто лучше, Володимир Иванович.

А я и не заметил что, вынырнув из толпящихся ратников, раздвинул в стороны Дорофея Семеновича и Владимира Юрьевича, которые улыбаясь смотрели на нас.

— Вот, ваш молодец уложил обоих Борзовых. А я три гривны проиграл.

Княжич, похоже и не жалеет о проигрыше и выглядит весьма довольным. Я ещё раз оглядываю площадку, где уже приготовились стрелять из луков четыре стрелка и облегчённо вздыхаю. Блин, а чего в голову-то не придёт. Это всё тот мужик: «бой, говорит, смотреть», тьфу, мы тоже хороши, только о худшем привыкли думать. Подошел довольный Демьян:

— А я все бои выиграл, боярин. Почитай одну-две лишних гривны заработал.

Дед Матвей смерил его строгим взглядом и сказал:

— Вот лишнюю гривну в дружинную казну и отдашь.

Я кивнул, соглашаясь с Кубиным, а княжич и воевода засмеялись:

— Строги вы, бояре.

Отсмеявшись, княжич и воевода переглянулись и Владимир Юрьевич, уже серьёзно сказал:

— Пройдёмте, бояре, в светлицу мою. Поговорим.

Княжич приоткрыл окно, и светлица наполнилась октябрьской прохладой. Немного постоял, всматриваясь на разворачивающееся снаружи действо, потом развернулся к нам.

— Отец весть прислал. Повелел мне к нему срочно прибыть. Мыслю, слухи о собирающейся рати достигли и его. Поэтому я отбываю завтра. За крепостницу остается в ответе Дорофей Семенович. Куда ты, Володимир Иванович, бояр отправляешь?

— Дальше по Оке, мимо Мурома до Городца-у-Рязани. Так мы с купцом условились.

А хорошая идея пришла мне в гостях у купца. Не додумавшись до того, что ещё можно купить на оставшиеся по долгу гривны, я предложил использовать ладью купца, чтоб доставить группу ратников в нужное нам место.

— Добре, до Вязьмы вместе пойдём.

Владимир Юрьевич подошел и оперся о стол.

— Что ж, бояре, много я узнал о вас и на многое вы мне открыли глаза. Не всему я верил, что о вас говорили, и отец тоже не верил. — Он помолчал немного. — После вести о Китеже и гибели поместного ополчения, он долго горевал и молился. Ведь град был для него дороже всего.

Княжич вдруг повернулся и посмотрел на меня: