Алмаз темной крови. Книга 1 - Арден Лис. Страница 11

Гарм… неуемный, непоседливый, вечный шалопай и озорник, чьи шутки порой граничили с оскорблением (Фенри вспомнил осу, засунутую в его перчатку… дохлого вонючего спрута, подвешенного под потолком его комнаты вместо люстры), но кто неизменно брал на себя вину за все их общие проделки. Гарм… постоянно щеголявший пятью минутами старшинства, показушник и похвальбишка, бессовестно использовавший доверчивость брата, – он всегда защищал Фенри, исправлял все его ошибки, а если и сердился по-настоящему – то быстро прощал. Гарм. Последний из Богов, в котором тлела искра крови Хакона. Дух противоречия. Беспокойство и сомнение. Ему только дай волю, он все с ног на голову поставит, чтобы убедиться – а не лучше ли так? Все накопленное растранжирит, пустит по ветру все семейное золото, чтобы полюбоваться – а красиво ли летит? Ни покоя с такими, ни уверенности… и веры таким тоже нет. Гарм Разрушитель. Как же спокойно будет без тебя…

– Брат, что делать-то будем? – растерянно спросил Фенри, глядя на непривычно спокойное лицо Гарма. Сколько раз задавал он ему этот вопрос… Боги, рожденные в Обитаемом Мире, наделенные могуществом и силами, слишком часто слышали от старших богов о великолепии и безмерности Прежнего Мира – немудрено, что их обиталище стало казаться им тесным. Особенно Гарму. От скуки братья нередко совершали выходки, недостойные не то что богов, но даже и магов средней руки. А потом и звучал тот самый вопрос.

Сейчас Фенри предстояло решить, что же для него важнее – воля матери или жизнь брата. Он понимал, что если решится снять проклятие, то в лучшем случае утратит значительную часть своих сил, рискуя угаснуть совсем. Каково это для бога – умереть?.. Или остаться одному? Один мир – один бог. И никто не помешает хранить его покой…

Фенри наклонился к брату, отвел с его лица все еще влажную прядь волос, погладил холодную щеку. А потом медленно, но не раздумывая, достал свой кинжал – близнец гармова, оставленного в Восточных Вратах, – и обвил левую руку спиральной, поднимающейся от локтя к запястью, нитью пореза. Встал на колени над телом Гарма, опустил руку так, что пальцы замерли невысоко над еле дышащей грудью. В воздухе запахло полынью.

Кровь капельками стекала по пурпурной линии и сбегала вдоль пальцев, замирая на их кончиках.

– Гарм! Прими мой дар!.. – и Фенри роняет искупление на грудь брату, отдавая ему свои силы, свое могущество и власть.

Падают капли, светло-карминные, пахнущие свежо и пронзительно – молод еще отдающий их бог. Молод и нерасчетлив. Не замечает, как подкрадывается к нему самому серая бледность, вползая все выше по его щекам, как карабкается по его рукам слабость. Плечи Фенри дрожат, странно блекнут блестящие волосы цвета грозовой тучи, лиловеют губы.

– Хватит! – кто-то перехватывает окровавленную руку и Фенри падает без сил. Но не на землю, а в объятия Гарма. Тот еле успел приподняться, встать на колени – и обнять брата, поддержать его, не дать упасть.

– Дурачок… – все еще тяжело дыша, Гарм крепко обнимает Фенри. – Зачем мне столько… Куда я без тебя…

Позже они сидят на краю обрыва, свесив ноги и изредка швыряя в воду камешки. Оба бледны и невеселы.

– Сколько у нас осталось? Ты как думаешь? – спрашивает Фенри.

– Ну… я так думаю, поровну. Пара огрызков… – и Гарм усмехается.

– Что будем делать? Огрызки или нет, но мы все еще боги. – И Фенри морщится, неловко задев левую руку.

– Я домой. – Гарм швыряет камешек далеко-далеко.

– Зачем?

– Посмотреть, что там осталось – и что сталось. Ты со мной?

– Пожалуй… да.

Когда боги возвращаются на место их прежнего дома, то вместо океанских волн их встречает пустыня. Сами развалины переместились вглубь континента. Прежние леса обернулись цепью ржавых скал, крошечные оазисы, прячущиеся в бескрайних песках, – вот все, что осталось от волшебных садов Нимы. На месте прежнего дома – жуткий каменный остов скалит выщербленные клыки, не мигая, смотрит провалами бывших дверей и окон. От него веет смертным холодом; даже боги не решаются вот так сразу подойти к нему.

Гарм и Фенри выбирают местечко возле ржаво-красной скалы, садятся прямо на песок.

– Вряд ли этим все закончится, – Гарм кивает в сторону развалин, – слишком много силы пролилось зазря. Чувствуешь? Земля напитана ядом …интересно, что она породит?

– Не знаю. – Мрачно смотрит себе под ноги его брат. – Дурное место. Сердце зла.

– Сердце зла? А что, неплохое название… особенно на шаммахитском. Арр-Мурра. Так и назову.

– Зачем? Ты же знаешь, мы даем имена только тем местам, где живем сами.

– Значит, я буду жить в Арр-Мурра. – Гарм подмигивает брату.

– Твоя воля… – Фенри тяжело вздыхает, но он не особенно удивлен. С самого начала он предчувствовал, что его брат останется здесь. – Ты… остаешься?

– Да. А ты?

– А я ухожу. Не по мне все это. Отец с матерью друг друга поубивали… мать тебя прокляла… дядя мне вслед молнией шаровой запустил – из-за тебя, наверно. Нет, брат, я в такие игры более не играю. Хватит.

Фенри встает и задумчиво оглядывает себя. Потом встряхивает кистями, будто воду разбрызгивает, – и весь его внешний облик меняется. Исчезает черная строгая одежда, двузубый венец… вместо них появляются широкие, яркие одежды, а волосы сами собой заплетаются в бесчисленные косички, перевитые серебряными колокольчиками. Бог переступает босыми ногами и колокольчики заливаются тихим, щекочущим смехом. На лице Фенри появляется довольная улыбка.

– Так-то лучше. Знаешь, Гарм, я, пожалуй, имя тоже сменю. Прежнее мне теперь не по рангу – силы не те, так возьму какое позвонче… почуднее…

– Почуднее – это на старосуртонском. – Гарм одобрительно смотрит на брата.

– Хорошо. Пусть будет… Лимпэнг-Танг!

– Лимпэнг-Танг? Динь-Дон?! Трень-Брень?! – смеется Гарм. – Ничего себе имечко для бога…

– Это ты от зависти. Звон беспечального колокольчика – самое лучшее имя для бога шутов и артистов.

Лимпэнг-Танг, улыбаясь, смотрит на брата. Он похож на студента, сдавшего ненавистные экзамены и готового удрать на каникулы.

– Я приведу в мир шутов и немного веселья. У меня будут лучшие артисты… я смогу танцевать вместе с ними. Довольно мы докучали Кратко Живущим нашим могуществом. Вот ведь скукотища… А ты, Гарм?

– Я? – Гарм встает. – Я же сказал. Мое место здесь. И имя мое останется прежним. Что силы? Восстановлю как-нибудь.

– Что же ты будешь делать здесь, в Арр-Мурра?

– Искать выход. Восточные Врата нельзя разрушить… Да и камень отцов поищу. Одним словом, буду доигрывать один.

– Решение, достойное бога… – братья смотрят друг на друга и смеются. Что-то произошло с ними после падения дома богов, будто надломилось что-то. Они ни слова не говорят о бесследно исчезнувших родителях, память о прежних днях покинула их. И, продолжая любить друг друга, они тем не менее расстаются легко и беззаботно, признавая право каждого на свой путь. Один уйдет в мир Смертных, чтобы развлечься самому и развеселить почитающих его. Другой – останется в проклятой земле, искать выхода за пределы мира; он по-прежнему считает его клеткой и сделает все, чтобы разрушить ее и обрести свободу.

Братья обнимаются… и расходятся. Лимпэнг-Танг доходит до расщелины в скале и исчезает. Гарм, помедлив минуту, направляется прямо к развалинам. Песок гасит звук его шагов; тень полуразрушенной стены накрывает бога, меняя его облик. Исчезают пестрые краски одежды, стираются рисунки на коже… теперь Гарм одет в черное, просто и строго, светлые волосы стянуты в хвост и спадают тремя косами на спину. Когда он ступает на высокий каменный порог, за плечами его появляются два меча. Гарм прижимает правую руку к груди и легко кланяется, будто приветствует кого… и входит в дом.

Хроники дома Эркина

– …Что тут скажешь… неплохо, мальчик мой, неплохо. – Старик ободряюще улыбнулся. Мальчишке, к которому были обращены и слова, и улыбка, было лет двенадцать. Он сидел напротив старика прямо на земле, уже успевшей промерзнуть ко дню Самайна, но замерзшим не выглядел, хотя волосы его заиндевели.