Король терний - Лоуренс Марк. Страница 71

— Могу.

— И читаешь. И пишешь?

— Да.

— Много у тебя талантов, — заметил Роберт. — Я поговорю с лордом Йостом, возможно, нам нужен стражник внутреннего двора. Это будет хорошим началом. Я должен представить тебя Каласади, он любит общаться с теми, кто хорошо разбирается в цифрах. — Роберт улыбнулся, словно удачно пошутил.

— Не знаю, как и благодарить вас, лорд Роберт, — сказал я.

— Не меня надо благодарить, Уильям, а мою сестру. И постарайся доказать, что она в тебе не ошиблась. — Сквозь листву апельсинового дерева он посмотрел на ярко-синее небо. — Отведите его к капитану Ортензу, — сказал лорд Роберт, и стражники повели меня.

Ночь я провел вместе со стражниками в кордегардии, находившейся в западной башне. Капитан Ортенз, чью лысую голову покрывало такое количество шрамов, что непонятно было, как они все там уместились, ворчал и чертыхался, но приказал принести из цейхгауза кольчугу и накидку, затем послал за портным, чтобы он подогнал на меня форму стражника в синих тонах дома Морроу. Также мне выдали меч, облегченный и более длинный по сравнению с боевым, из той же кузницы, что у всех остальных стражников, вероятно, предполагалось, что он своими достоинствами значительно превосходил тот, что лежал в моих грязных заскорузлых ножнах, и, конечно, был более изящным. Таким образом, я был полностью экипирован.

Стражники годами постарше, разумеется, выразили сомнение в моих способностях искусно владеть мечом, заподозрили, что я буду скучать по своей мамочке, и поспорили, сколько времени пройдет, прежде чем капитан вышвырнет меня за ворота. Ко всему прочему, узнав, что я иностранец, они выразили низкое мнение о северных королевствах вообще и об Анкрате в особенности. Похоже, Анкрат они сильно не любили с тех самых пор, когда их принцесса Роуана была там подло убита. Я признался, что скучаю по своей матери, но из-за этого не убегу домой. Затем я признался, что я родом из Анкрата, но из тех его граждан, которые дрались у ворот человека, убившего королеву, и видел, как он заплатил жизнью за это преступление. А сомневающимся в моих боевых навыках я предложил тут же их проверить.

В ту ночь я спал хорошо.

В доме Морроу просыпаются рано, еще до рассвета, чтобы успеть выполнить работы до того, как лето кончится, и благоразумный человек отступит в уменьшающиеся тени. Утром я вместе с четырьмя недавно набранными рекрутами оказался на учебном дворе. После завтрака капитан Ортенз лично пришел посмотреть на нас, пока мы под руководством сержанта упражнялись на деревянных мечах.

Я сдержал порыв устроить представление и ограничился демонстрацией своих основных навыков. Но опытный глаз не обманешь, и я подозревал, что капитан Ортенз покинул учебный двор с более высоким мнением об Уильяме по сравнению с тем, с каким он туда пришел.

Через пару часов стало жарко для работы с мечом, и сержант Маттус отправил нас выполнять другие обязанности, предписанные стражникам. Я всегда считал обязанности стражников, как в Логове, так и в Высоком Замке, скучными и утомительными. Но насколько это соответствует истине я узнал только тогда, когда сам полдня побыл в шкуре стражника. Мне пришлось стоять у Мрачных ворот — железной двери, которая вела на большой балкон, где знатные дамы выращивали шалфей, миниатюрные лимонные деревья и различные цветущие растения, которые отцвели несколько месяцев назад, и теперь зрели семена. Если какой-нибудь незваный гость вздумал бы здесь пройти, я должен был этому воспрепятствовать. Но попасть на балкон можно было единственным способом — свалиться с облака. В случае если какая-нибудь дама пожелала бы посетить сад, я был уполномочен открыть замок двери и пропустить леди внутрь, а после ее ухода вновь закрыть дверь на замок. Мне скучно уже оттого, что я пишу об этом. Итак, я стоял у железных дверей три часа. Новая форма кололась и вызывала зуд, и за эти три часа я не увидел ни единого человека, никто не прошел даже по примыкавшему коридору. В полдень меня сменил один из рекрутов, с которым мы вместе упражнялись утром, и я, испытывая настоящее облегчение, отправился искать столовую для стражников.

— Задержитесь на минуту, юноша.

Я остановился, не дойдя до дверей столовой меньше ярда, и мой живот протестующе заурчал. Я медленно повернулся.

— Мне сказали, что вы умеете считать. — Мужчина вышел из тени сиреневого куста, росшего у самой стены внутреннего двора.

Марокканец темнее тени, завернутый в черный бурнус так, что были видны только его лицо и руки красновато-коричневого цвета.

— Надеюсь, что умею, — ответил я.

Марокканец улыбнулся, обнажая черные зубы, — очевидно, красил их какой-то краской, от их вида мне сделалось жутковато.

— Я Каласади.

— Уильям, — ответил я.

Марокканец выгнул бровь.

— Чем могу служить вам, лорд Каласади? — спросил я.

Он держал себя как истинный аристократ, хотя блеска золота на нем не было видно. Я счел его человеком благородного происхождения по его одежде и аккуратным завиткам волос и короткой бороды. Богатство позволяет быть ухоженным, а ухоженность говорит о богатстве, даже если человек, им обладающий, вкусы имеет скромные.

— Просто Каласади, — сказал марокканец.

Мне он нравился. Нравился без всяких причин. Иногда такое со мной случалось.

Марокканец присел и тонкой палочкой из слоновой кости, которую он извлек из рукава, написал на земле цифры.

— Здесь меня называют математиком, — пояснил марокканец.

— А как вы сами себя называете? — поинтересовался я.

— Нумерологом, — ответил он. — Скажи мне, что ты видишь.

Я посмотрел на начертанное.

— Это знак корня?

— Да.

— Я вижу простые числа здесь, здесь и… вот здесь. Это рациональное число, а это — иррациональное. Я вижу семейство. — Я очерчивал группы знаков носком сапога, в отдельных местах круги перехлестывались. — Действительные числа, целые числа, комплексные числа, сложные числа.

Марокканец застрочил своей палочкой, символы текли ручейком, эти я помнил смутно.

— Что видишь? — снова спросил марокканец.

— Часть интегрального исчисления. Но это уже за пределами моих познаний. — Мне было неприятно признать поражение, хотя разумнее было придержать язык уже на простых числах. Гордость — мое слабое место.

— Интересно. — Каласади стер свои письмена, словно они могли представлять угрозу для непосвященных.

— И что, вы меня вычислили? — спросил я. — И какое же мое магическое число? — Я слышал много всяких историй о математиках. По большому счету, они мало чем отличаются от ведьм, астрологов и предсказателей, одержимых желанием заглянуть в будущее, раздающих ярлыки, обчищающих карманы простаков и дураков. Скажи мне сейчас математик что-нибудь о славе, уготованной принцу Стрелы, мне было бы трудно удержать себя в узде. А скажи он, что я родился в год Козла, я бы совершенно точно не смог сдержаться.

Марокканец улыбнулся, вновь обнажая свои черные зубы.

— Тройка — твое магическое число, — сказал он.

Я рассмеялся. Но лицо у марокканца было серьезным.

— Тройка? — Я покачал головой. — Выбор цифр большой. Тройка кажется немного… предсказуемой.

— Все предсказуемо, — сказал Каласади. — Суть моего искусства заключается в расчете вероятностей, которые порождают предсказуемость, а предсказуемость в свою очередь ведет нас к расчету времени, и в конечном итоге, мой друг, все сводится к вопросу о времени. Разве не так?

Его слова имели смысл.

— Но тройка? — Я махнул рукой, ощущая в этом что-то оскорбительное. — Тройка?

— Это первая цифра твоего магического числа. У тебя их целый ряд, — сказал Каласади. — Следующая — четырнадцать.

— Вот это уже другой разговор. Четырнадцать. Это я могу принять. — Я присел рядом с ним, поскольку, казалось, он не желал подниматься. — Но почему четырнадцать?

— Это твой возраст. Разве я ошибаюсь? — спросил он. — И это ключ к твоему имени.

— Имени? — Я напрягся; несмотря на жару, по спине побежали холодные мурашки.