Ричард Длинные Руки – конунг - Орловский Гай Юлий. Страница 5

Солнечная половина мира наползла на парня выше, разделив на две равные половины: нижняя, вопреки Фрейду, на жарком солнце, а верхняя – напротив, в тени. Он замычал, не открывая глаз, зачмокал, загреб что-то невидимое и потащил его или ее в район развилки весьма характерным жестом, что понятно, мне тоже на солнцепеке обычно снятся бабы.

Он открыл глаза, удивительно чистые, светло-голубые, сощурился. Толстые губы раздвинулись в улыбке.

– Эй, а ты откуда взялся?

Я промолчал, отвечать что-то рискованно, обязательно попадешь не в струю, вместо ответа я потянулся, зевнул, изображая такого же сонного увальня, что еще не пришел в себя.

В глазах парня росло удивление. Он окинул меня с головы до ног взглядом, сказал протяжно:

– Из дальних краев бредешь… У нас сроду не видели такой одежки!

Я невольно скосил глаза на свою одежду. Привычные мои джинсы люберецкой фабрики с лейблом, «сделано там-то за океаном», простенькая безрукавка… Ступни торчат босые, я ж сбросил тапочки, когда пошел чистить перед сном зубы. Впрочем, что мне сейчас шлепанцы…

Молчать дальше стало как-то даже опасно. Я сказал так же протяжно:

– Да… Из дальних.

– Меня зовут Хоган, – сказал парень. – Надо успеть заскирдовать, а то ведунья обещает через два дня ливни на всю неделю. Хоть церковь их всех… на костре, но, сам знаешь, насчет погоды обычно угадывают…

Он засмеялся заговорщицки, я улыбнулся, мол, все мы тайком что-то да нарушаем. Надо было как-то назваться, раз уж тут в ходу ники, я сказал:

– Меня зовут Дик. И в чате, и на форумах.

Парень крепко сбит, мускулистый, похожий на боксера-мухача. Рубашка из грубого полотна, такое раньше шло на мешковину, брюки и того проще, а подпоясан веревкой. Короткой веревкой. На такой повеситься не удастся, а удавить себя, держа за концы, никто не сумеет.

– Привет, Дик, – сказал он просто. – Если тебе надо где-то переночевать, то у нас просторный дом. Только помоги мне с этим стогом, а то Велган, братишка, потихоньку смылся, пока я спал… По бабам научился, молокосос!

Он поднялся, я еще лежал, но уже видел, что этот Хоган почти на целую голову ниже меня, крепкий, хотя и мелковатый в кости парень, кровь с молоком, бойкий и белозубый. Психов я представлял совсем другими. Это я куда больше похож со своей интеллигентной внешностью…

Он подхватил вилы, сноровисто полез на вершину стога. Другие такие же вилы лежат в двух шагах от стога, явно остались от молокососа Велгана, знатока по бабам. Еще оглобля, рассохшееся тележное колесо, дорожный мешок… Странное колесо. Без спиц, сплошной круг с дыркой посредине… Дальше – свезенные поближе к стогу мелкие копенки, это из них складывают огромные скирды.

– Подавай, Дик! – крикнул парень, который Хоган, весело с вершины. – Надо управиться до вечера…

Я замедленно взял вилы. Солнце жжет плечи, на голову сыплются клочья травы из-под сапог краснощекого парня. Я неумело поддел остриями вил копенку, она тут же рассыпалась. Хоган захохотал, но беззлобно, ведь я еще не отошел от сладкой дремы, все из рук валится.

Мимо меня пролетела, хищно распластав рукава, пропотевшая на спине рубашка. Ага, Хоган подставил солнцу белые как молоко плечи. Наверное, он все еще лечится. Я наконец зачерпнул порцию травы на вилы, с усилием зашвырнул наверх. Тупые концы вил достали Хогана в сапог, но сверху вопль почему-то не прозвучал. Я отступил на шаг и задрал голову. Хоган с вершины стога завороженно смотрел вдаль.

– Дик, – проговорил он с великим изумлением, – Дик… там погоня?

От дороги в нашу сторону несется, как огромная птица над землей, сверкающий всадник на белом коне. На той стороне поля темным клином лес, если беглец успеет, там не найти, но беглец не успеет: его догоняют пятеро мужчин на крупных темных конях. В их руках я рассмотрел с похолодевшим сердцем узкие полоски железа.

Беглец на миг приподнял голову. Ветер злорадно сорвал с него головной платок. Ослепленный, я увидел блеснувший солнечный свет. Длинные золотые волосы заструились по ветру. И у меня похолодело сердце: по синему чистому небу несется, догоняя всадницу, еще и огромная страшная птица! Нет, у этого крылатого зверя кожистые крылья, как у огромной летучей мыши, и мохнатая голова с жутко распахнутой пастью. Крылатый зверь выдвинул прижатые к брюху лапы, разжал когти.

Легкий конь всадницы промчался от стога в трех шагах. На меня пахнуло конским потом, по ноге ударил комок сухой земли, выброшенный копытом. Я судорожно оглянулся. В красочных снах летаю или дерусь с чудовищами, иногда догадываюсь, что все снится, но, когда я наяву, никогда не придет в голову, что это сон. Во сне не бывает такой резкости в деталях, такой четкости, а здесь даже вот на рукаве кипит, опадая, клочок пены с морды промчавшегося коня…

Крылатый зверь быстро снижался. Я отчетливо видел торчащие волоски вокруг оскаленной пасти, неровные острые зубы, родимое пятно на левой ноздре, а под ним, чуть отстав, несутся со скоростью курьерского поезда тяжелые кони погони. Громадный жеребец переднего всадника свирепо раздувает ноздри, словно и не конь вовсе, а дракон, глаза, как горящие уголья, а всадник люто скалит зубы, похожие на зубы летящего над их головами зверя.

Сердце мое билось так, что едва не выламывало ребра. Вот я здесь, полусумасшедший, попавший в этот мир, перепуганный и почему-то оскорбленный, и мне надо… Над головой промелькнула черная тень, обдало зловонием, уши резанул жуткий визг. Руки тряхнуло, вилы вырвало из пальцев и унесло.

Я быстро подхватил с земли оглоблю. На солнце блеснуло железо чужого меча. Руки тряхнуло снова, в правом плече едва не вылетел сустав. Конь с опустевшим седлом пронесся, задев меня потным боком.

Всадник ударился о землю, перекувыркнулся трижды и остался в стерне на спине, раскинув руки. Пока я решал, что мне надо, землю затрясло от грохота конских копыт. В руках всадников страшные боевые топоры на длинных прямых рукоятях, холод смерти охватил все тело, будто голым бросили в прорубь.

Я пригнулся, над головой просвистело железо. Второго всадника выбросило из седла, третий получил страшный удар в голову, а четвертый успел подать коня в сторону, а конец оглобли пришелся по конскому боку. Я услышал жалобный крик, конь рухнул вместе со всадником.

Пятый, не удержав коня, влетел в месиво бьющихся в воздухе конских копыт, выползающих людей, рухнул, придавив тяжелой тушей. Я отпрыгнул, теперь оглобля вращалась, как крылья мельницы при хорошем ветре. Один поднялся с топором в руках, страшный удар оглоблей по шлему бросил его на землю замертво.

Сзади послышался конский топот. Один всадник, что избегал оглобли, с поднятым топором надвигался на меня, готовясь к удару. Я перехватил оглоблю посредине, попятился. Всадник надвигался, смотрел угрюмо, исподлобья, топор перебрасывал из руки в руку.

Всадник, которого я сбил первым, очнулся, сумел приподняться на дрожащих руках, прохрипел:

– Харлан!.. Харлан, дурак… Догоняй принцессу…

Всадник на коне коротко оглянулся. Девушка на белом коне домчалась почти до самого леса, остановилась на опушке, развернула коня и смотрела на схватку.

– Не-е, – донесся из-под шлема такой густой бас, что у меня душа ушла в пятки. – Не… уже не догнать…

– Дур-рак, – сказал первый. Он поднялся, пошатнулся, с трудом подобрал с земли свой меч. – Убейте этого деревенщину и… Все равно ее надо догнать и убить.

Я завертел над головой оглоблю, бросился вперед, но, когда там подались, оглобля все же достала одного в плечо. Тот охнул и осел на землю.

Но остальные уже поднялись, четверо сильных мужчин, все в железных доспехах. В руках боевые топоры, а их предводитель вообще с длинным острым мечом, при виде которого охватило ознобом страха.

Я начал вертеть оглоблю над головой. Оглобля втрое длиннее руки с топором, к тому же эти все в тяжелых доспехах. Будь кто проворнее, успел бы пригнуться и быстро проскочить снизу, пока оглобля делает широкий круг, но в доспехах не до проворства…