Правда и вымысел - Алексеев Сергей Трофимович. Страница 14

После восьмого класса я завис в неопределенности, как в невесомости. Надо было или идти в девятый, или выбирать профессию, а хотелось много чего: еще не отболело желание пойти отцовским следом в охотники. Начитался я Федосеева, и поманило в геологию; когда глядел на самолеты в небе, тянуло в авиацию (пока приписная комиссия не забраковала по зрению); была мысль пойти в механизаторы, как все, и даже в киномеханики. Но никуда не шел, поскольку ни одно это дело никак не соприкасалось с моим, еще детским устремлением к тайне трех, заповеданных дедом, слов.

Батя смотрел, смотрел на все это и ближе к осени нашел мне теплое место – в кузнице промкомбината, молотобойцем. Целый год я махал кувалдой, ковал железо, а сам думал, точнее, будто от солнечного удара бредил думами о своей Карне, о неведомых реках и горе, неподалеку от которой есть Ледяное озеро с рыбой валек. Была мысль заработать денег и поехать на Урал (я даже купил себе велосипед «Урал» и мечтал о мотоцикле с таким же названием), однако в середине зимы неожиданно определился с профессией – пойти в геологи! Во-первых, они работают в горах и тайге, живут бродяжьей походной жизнью, что было мне по душе. Во-вторых, можно устроиться в экспедицию, работающую на Урале, где-нибудь поблизости от Манараги, или в Мурманской области, где протекает Ура.

Наконец, я знаю (может быть, один в мире!) секрет, как и в каких реках и ручьях следует искать золотые россыпи.

И еще, геологи острее всех чувствуют природу – леса, горы, камни, реки и озера, много видят и слышат, будет у кого спросить о Карне, например. А где-нибудь обязательно ее встречу. Или даже самого Гоя, и если повезет, доберусь до Ледяного озера, где поймаю свою золотую рыбку…

Я поступил в геологоразведочный техникум, однако судьба вела, разрушая мои замыслы и одновременно пробивая свой путь. Тогда я этого еще не понимал, не знал своего рока, но интуитивно ему повиновался или был вынужден это делать, иногда из-под палки. В семидесятом забрали в армию с третьего курса. Служил в городе Электросталь, но потом неожиданно попал в Москву, в батальон особого назначения (ОМСБОН), который охранял ЦК КПСС и объекты Третьего спецотдела Министерства финансов СССР – то есть хранилища золотого запаса и предприятия по разборке и обработке алмазов.

Еще не поймав валька, я увидел столько золота, что резко потерял к нему всяческий интерес.

Всегда думал, что драгоценности производят на человека какое-то особое впечатление. Народ у нас служил самый разный (правда, только славяне), но за два года не встретил ни одного, кто бы проявил некие специфические чувства; напротив, были ребята, у которых этот металл вызывал угнетенное состояние, чувство тяжести, головные боли и полное, думаю, искреннее, отвращение. На маленькие объекты я ходил начальником караула, имел право входить в цеха и хранилища, но, к своему собственному удивлению, испытывал полное спокойствие и даже безразличие к драгоценностям. Например, в алмазных разборках сидят девчонки и сортируют камушки, у каждой на столе эдак каратов по сто насыпано в фаянсовую пиалу, и самих девчонок в зале тоже около сотни, и все невероятно симпатичные для солдатского глаза – не оторваться.

А золото… Когда перед тобой его многие сотни тонн, оно вообще не вызывает никаких чувств, просто – штабеля ящиков из многослойной фанеры с веревочными ручками и весом по шестьдесят килограммов каждый. Серебро – так и вовсе сложено поленницами из слитков, как дрова или чугун. Приезжают бронированные фургоны, привозят или увозят сразу тонны по три, и грузчики в синих халатах таскают эти ящики, как бы таскали, например, картошку в овощном магазине. Разве что у этих носы не синие, выбриты чисто и слегка надушены.

Правда, один раз глаза загорелись, когда на объект (18-й караул) привезли на разборку большую золотую вазу, усыпанную бриллиантами. Ее изготовили, чтоб Брежнев преподнес ее какому-то африканскому королю, но тот переметнулся к американцам, подарок оказался неуместен, и чтобы не выдавать намерений нашего вождя, произведение искусства решили уничтожить, несмотря на высокую художественную ценность, – подобные вещи я видел только в Алмазном фонде. Если б черный король посмотрел заранее, что ему хотели подарить, никогда бы нас не предал и на эту вазу мог бы кормить свое государство лет пять – так сказал мастер, который вынужден был выковыривать камушки, распаивать вазу на составные части и совать их в пресс. Он разрешил мне подержать в руках этот шедевр, мол, потом вспоминать будешь, внукам расскажешь, ведь больше этой красоты никто не увидит…

Вообще армия была для меня цепью самых разных искушений: от возможности остаться старшиной в своей роте и поступить, например, в военное училище или московский гражданский вуз до службы в Третьем спецотделе и даже женитьбы на «алмазной» девушке-москвичке (моя подруга Надежда не дождалась, вышла замуж через полгода моей службы и даже фотографии со свадьбы прислала, чтобы я полюбовался, какой красивой она была невестой).

Перед демобилизацией вербовщики с большими погонами из ОМСБОНа не вылазили, предлагали хорошие оклады, быстрое продвижение по службе, квартиры в Москве, учебу, загоняли в угол тем, что наш батальон – кузница кадров и если не согласимся, от нас не отстанут и по месту жительства, хоть в милицию, но все равно завербуют.

Однако я чуял невероятное, необъяснимое внутреннее сопротивление и отбивался как мог. Перед глазами маячила Манарага, текла река Ура, а впереди шла Карна в синем плаще. В результате нас с другим, тоже стойким, старшиной ротный проводил до КПП и выпихнул за ворота.

Только мой каптер Савчук открыл окно в туалете на третьем этаже и сыграл нам на гармошке марш «Прощание славянки», пока мы шли через плац.

После техникума я получил свободный диплом и сразу же рванул на Урал, но в аэропорту Свердловска встретил однополчанина Толю Стрельникова, с которым вместе учились в сержантской школе, тоже геолога, выпускника Миасского техникума. Он распределился в Красноярское геологоуправление, в какую-то сверхсекретную экспедицию, которая только что организована и будет работать на Таймыре, что искать – неизвестно, но только не уран. Я был так близко от Манараги, что мысленно видел ее вершину, склоны и даже белое, синее или огненное Ледяное озеро; я уже шел к нему и смотрел, где мой дед приметил место, воткнув удилище, и в рюкзаке лежал полный набор рыболовных снастей.

План был по-детски наивный и дерзкий: отловить валька, выпотрошить и приехать в местное геологоуправление с конкретным результатом – горстью самородков. А потом показать, где и как следует добывать золото.

Но Толя неожиданно заговорил про рыбалку, дескать, на Таймыре такие озера есть, что в некоторых даже валек клюет. Показалось, я ослышался, потому что еще ни от кого, кроме деда, о вальке не слышал.

– Это что за рыба такая? – шалея, спросил я.

– Да я сам не ловил… – признался он. – Но говорят, доисторическая, старше динозавров, жила во времена, когда у Земли было два спутника и другое земное притяжение.

– И что, просто клюет на удочку?

– Говорят, клюет. Только об этом никому ни слова. Я о вальке тебе ничего не говорил. Понимаешь, не моя тайна…

Толя Стрельников был родом с Южного Урала и вполне мог слышать о Ледяном озере и золотоносной рыбке, так что охотник на нее я был не один.

– Ну что, поехали на Таймыр?

Я сдал билет, купил новый, в Красноярск, и через два часа улетел от своей мечты. Там действительно формировалась Полярная экспедиция, человек пять геологов уже месяц томились на базе в общаге, ожидая результатов всевозможных спецпроверок, а нам со Стрельниковым помогла армейская служба. Через несколько дней получили все пропуски и допуски, сели в самолет и улетели на Таймыр. Только вот по-прежнему не знали, что едем искать!

И лишь в Хатанге, на базе экспедиции, в вагончике у главного геолога нам открыли эту сверхсекретную тайну. Ну конечно же, алмазы! Причем необычные, космического происхождения, потому что работать предстояло в астроблеме, то есть в звездной ране, а проще говоря, на дне метеоритного кратера. Толик был ростом под два метра, потому служил в парадном полку (был такой в дивизии Дзержинского), топал по Красной площади и золотого пороху не нюхал, потому вдохновился, загорелся страстным желанием искать драгоценные камушки и на рыбалку ходил редко. А я бегал от озера к озеру сначала с удочками, потом со спиннингом и сетями, однако доисторическая рыбка не клевала! Та же, что удавалось поймать, оказывалась то чиром, то сигом, омулем или простой ряпушкой. Возникло подозрение, что Стрельников заманил меня вальком на Таймыр, чтоб одному не ехать, и когда началась зима, первая полярная ночь, пурга по три недели кряду и жизнь в замкнутом пространстве вагончика, как на космическом корабле, нервы не выдержали и я сказал Толику все, что думаю.