Слова сияния - Сандерсон Брэндон. Страница 31

Шаллан опять посмотрела на сферы, спрятанные в фальшивом дне, переложенные слоями черной ткани.

– Узор, мы духозаклянем дно корабля и утопим его.

– Что?! – Он завибрировал громче, зажужжал. – Человеки… человеки… едят воду?

– Мы ее пьем, – сказала Шаллан, – но не можем ею дышать.

– Ммм… Смущен.

– Капитан и остальные в плену, их казнят одного за другим. Лучший шанс, который я могу им дать, – это хаос. – Шаллан положила ладони на сферы и втянула свет, резко вдохнув. Внутри ее вспыхнул пожар, она как будто должна была вот-вот взорваться. Свет был чем-то живым, и он пытался выбраться наружу сквозь поры ее кожи.

– Покажи мне! – закричала она намного громче, чем намеревалась. Это все буресвет, он пробудил в ней нетерпение. – Я уже духозаклинала. Нужно просто это повторить! – С каждым словом буресвет вырывался из ее рта облачками, будто дыхание в холодный день.

– Ммм… – обеспокоенно проговорил Узор. – Я буду посредничать. Увидь.

– Что увидеть?

– Увидь!

Шейдсмар. В предыдущий раз, очутившись в этом месте, она едва не погибла. Только вот он не был «местом». Или был? Имело ли это значение?

Шаллан обратилась мыслями к недавним событиям – к тому, как она в последний раз духозаклинала и случайно превратила кубок в кровь.

– Мне нужна правда.

– Ты отдала достаточно, – сказал Узор. – Теперь увидь.

Корабль исчез.

Все… лопнуло. Стены, мебель – все рассыпалось на небольшие сферы из черного стекла. Шаллан подготовилась к тому, что упадет в океан из этих стеклянных бусин, но взамен рухнула на твердую почву.

Девушка стояла под черным небом с маленьким далеким солнцем. Земля под нею отражала свет. Обсидиан? Куда бы она ни повернулась, земля была сделана из той же черноты. Неподалеку несколько сфер – вроде тех, в которых хранился буресвет, но темнее и меньше – катились по земле и замирали.

Тут и там виднелись густые заросли деревьев, похожих на растущие кристаллы. У них были тонкие стеклянные ветви без листьев. Поблизости в воздухе дрожали огоньки, точно пламя свечей. «Люди, – поняла Шаллан. – Каждый из них – разум человека, отображенный здесь, в сфере Разума». Огоньки поменьше были разбросаны у ее ног – дюжины и дюжины огоньков, но таких маленьких, что она с трудом могла их разглядеть. «Разумы рыб?»

Она повернулась и оказалась лицом к лицу с существом, у которого вместо головы был символ. От испуга Шаллан вскрикнула и отпрыгнула. Эти твари… они преследовали ее… они…

Перед ней стоял Узор – высокий, грациозный, но слегка нечеткий и полупрозрачный. У сложного рисунка его головы, с изгибавшимися под немыслимыми углами резкими линиями, как будто не было глаз. Он стоял, сцепив руки за спиной; на нем было одеяние, по виду слишком жесткое для ткани.

– Иди, – велел он. – Выбирай.

– Что выбирать? – спросила Шаллан, и облачко буресвета вырвалось из ее рта.

– Твой корабль.

У спрена не было глаз, но девушке показалось, что она видит его взгляд, направленный на одну из маленьких сфер на стекловидной земле. Она схватила эту сферу и ощутила внезапный образ корабля.

«Услада ветра». Корабль, о котором заботились, который любили. Он год за годом исправно возил пассажиров, служил Тозбеку, а до того – его отцу. Старый корабль, но не древний, все еще надежный. Горделивое судно. Здесь оно обрело вид сферы.

А еще, как ни удивительно, оно могло думать. Корабль мог думать. Или… отражать мысли людей, которые служили на нем, знали его, размышляли о нем.

– Мне нужно, чтобы ты изменился, – прошептала ему Шаллан, держа бусину в сложенных ковшиком ладонях. Она была слишком тяжелой для своего размера, как если бы весь вес корабля сжался в эту единственную бусину.

– Нет, – пришел ответ, хотя заговорил Узор. – Нет, я не могу. Я должен служить. Я счастлив.

Шаллан посмотрела на спрена.

– Я буду посредничать, – повторил Узор. – Пере… переводить. Ты не готова.

Шаллан снова посмотрела на бусину в своих ладонях.

– У меня есть буресвет. Очень много света. Я отдам его тебе.

– Нет! – Ответ показался рассерженным. – Я служу.

Он действительно желал остаться кораблем. Шаллан это чувствовала – годы службы наделили его гордостью и крепостью.

– Они умирают, – прошептала она.

– Нет!

– Ты чувствуешь, как они умирают. Их кровь на твоей палубе. Людей, которым ты служишь, убьют одного за другим.

Она сама это чувствовала, видела в корабле. Их убивали. Одна из паривших поблизости свечей исчезла. Трое из восьми пленников мертвы, хотя она не знала, кто именно.

– Есть лишь один шанс спасти их, – убеждала Шаллан. – Для этого нужно измениться.

– Измениться, – прошептал Узор вместо корабля.

– Если ты изменишься, они, возможно, спасутся от злых людей, которые убивают. Я не уверена, но у них будет шанс уплыть. Что-то сделать. «Услада ветра», ты можешь оказать им последнюю услугу. Изменись ради них.

Тишина.

– Я…

Погас еще один огонек.

– Я изменюсь.

За долю секунды что-то выдернуло буресвет из Шаллан. Она услышала далекий треск в физическом мире, как если бы ближайшие самосветы треснули, разом лишившись такого большого количества света.

Шейдсмар исчез.

Она снова была в каюте Ясны.

Пол, стены и потолок таяли, превращаясь в воду.

Шаллан погрузилась в ледяные черные глубины. Она забилась в воде, платье мешало ее движениям. Вокруг тонули вещи, вся ее привычная жизнь.

Веденка неистово рванулась к поверхности. Изначально у нее была смутная идея выплыть и помочь морякам освободиться, если те связаны веревками. Теперь, однако, она поняла, что едва ли сумеет отыскать путь наверх.

Что-то окутало ее, как если бы сама тьма вдруг ожила.

И потянуло еще глубже.

8

Нож убивает, солдат воюет

Знакомый скрежет деревянного моста, который становится, куда нужно. Солдаты сначала идут по камням, и звук их мерных шагов звучит глухо, а потом они переходят на дощатый мост, и топот делается гулким. Где-то далеко кричат разведчики, возвещая о том, что путь свободен.

Далинар хорошо знал звуки, сопровождавшие вылазку на плато. Когда-то он жаждал их услышать. От вылазки до вылазки испытывал нетерпение, всей душой стремясь разить паршенди своим клинком, добывать богатство и признание.

Тот Далинар желал искупить свой позор – то, как он лежал в пьяном забытьи, пока его брат сражался с убийцей.

Во время вылазки на плато вокруг простирался однообразный пейзаж: голые, зазубренные скалы, большей частью того же тусклого цвета, что и каменная равнина, на которой они располагались, и лишь время от времени тут и там попадались кучки камнепочек с закрытыми панцирями. Эти растения не зря так назывались – их часто путали с камнями. Ничего другого нельзя было увидеть от того места, где ты стоял, до самого горизонта; и все, что можно было принести с собой, все, имевшее отношение к людям, казалось пустячным по сравнению с необъятностью этих бесприютных плато и смертоносных ущелий.

За много лет эта работа превратилась в рутину. Маршировать под белым, точно расплавленная сталь, солнцем. Пересекать одну расщелину за другой. В конце концов вылазки на плато превратились из ожидаемых вещей в те, которые делались по долгу службы. Ради Гавилара и славы – да, но, по большей части потому, что алети – и их враги – были здесь. С этим надо что-то делать.

Запахи во время вылазки на плато были запахами великого спокойствия: раскаленный камень, пересохший крем, прилетевшие издалека ветра.