Гиппопотам - Фрай Стивен. Страница 49

Саймон изумленно вытаращился на меня:

– Бедняга.

– Ну, в общем, возможно, и так. А каковы твои воззрения? Что ты думаешь о Дэви?

Саймон некоторое время размышлял над этим вопросом.

– Он мой брат.

– Да-да. Но что ты о нем думаешь. Каково это, иметь такого брата?

– Да я, собственно, и не помню времени, когда его не было. Дэви бывает иногда сущим наказанием. Ну то есть, если говорить прямо, он немного чудной. И просто изводит меня дурацкими выпадами против охоты. Я хочу сказать, он разглагольствует насчет своей любви к природе, но ведь не может же он не понимать, что если бы не фазаны, то никаких рощ и лесов тут и не было бы. А были бы, на тысячи квадратных миль вокруг, ровные поля. Понимаете, в лесу же не только охотничья дичь обитает. Все эти дикие цветы, зверьки, насекомые – все зависят от охоты.

– Конечно, конечно, конечно... – Я был не в том настроении, чтобы выслушивать лекции о благодетельности охоты. – Но я тебя спрашивал о другой стороне Дэви.

– Смотрите, вон Макс, – сказал Саймон, оставив меня при впечатлении, что он с облегчением ухватился за возможность не отвечать на мои вопросы.

Макс, облаченный в темный костюм, стоял у дверей и с великодушным одобрением взирал на небо – как если б оно было младшим администратором, исхитрившимся провести сокращение штатов, не спровоцировав забастовку.

– Тед. Саймон. Отлично, – произнес он, когда мы приблизились. – Дождь перестал. Восхитительный вечер.

– Кажется, дождь скоро опять пойдет, – сказал Саймон.

– Ты вроде бы очень чем-то доволен, Макс, – заметил я.

– А ты, старина, выглядишь хреново.

Так оно, полагаю, и было. Кожу мою и скальп исцарапала ежевика, дождь, пот и грязь оставили от одежды рожки да ножки.

– Ну, я пойду, – сказал Саймон. – Увидимся за обедом.

Макс взял меня под руку и повел в сторону лужайки.

– Если честно, Тедвард, у меня действительно превосходное настроение.

– Вот как? – неприветливо откликнулся я. Терпеть не могу, когда Макс называет меня именем, придуманным Майклом.

– И еще могу сообщить тебе, если ты и сам уже не догадался, что я попросил Дэви посмотреть, не сможет ли он помочь Кларе.

– А она болела?

– Ой, ну брось, Тедвард, ты прекрасно знаешь, о чем я. Так или иначе, Дэвид с ней повидался. Если хочешь знать, я всегда считал мальчишку нетерпимым маленьким мерзавцем. Очень неприятно было просить его об услуге. Он такой святоша. Нет в мире людей несноснее настроенных против бизнеса снобов. Придет время, и он, будь спокоен, примется отличнейшим образом тратить папины грязные деньги. Да что ж теперь... способностей его я отрицать не могу. Не знаю, что он сделал, но средство оказалось сильнодействующим. Клара вернулась совсем обессиленной.

– И как, помогло? – Я глядел на него во все глаза. Мне даже в голову ни разу не пришло, что лечение Дэвида, после того, как вмешался Саймон, могло оказаться эффективным. Помимо всего прочего, Клара, если я верно все разглядел, не столько проглотила снадобье, сколько, говоря языком грубо телесным, заблевала им свое платье.

– Я только что провел полчаса в ее комнате.

– Ты хочешь сказать, что у нее теперь и зубы выровнялись, и глаза смотрят в одну сторону?

– Да нет. Ясно же, что Дэви не может так просто взять и изменить ее внешность. Но внутренне, Тедвард! Я никогда не видел ее такой радостной, такой... уверенной в себе. Это абсолютное чудо. А мы-то посылали девочку к психиатрам, к монахиням, в летние лагеря, бог знает куда еще. Невероятно.

Пока он выпаливал все это, я соглашался и кивал, изображая энтузиазм.

– Она не сказала мне, как он это сделал, но даже если он скормил ей глаз тритона и ухо летучей мыши, мне все равно. По-видимому, и косоглазие скоро выправится, и зубы тоже. Она теперь так сильно... А, ладно, сам увидишь. Увидишь сам.

– Потрясающе, – сказал я. – Диво дивное, да и только. Но послушай, мне пора принять ванну и переодеться, не то я опоздаю к обеду. Увидимся за рюмочкой.

В холле я обнаружил всползавшего по лестнице Оливера.

– Ну-ну! – сказал он, повернувшись на звук открываемой двери. – Еще одна радостная встреча ветеранов битвы на Сомме – и с разыгрыванием боевых эпизодов, сколько я замечаю.

– Да, повеселились от души. Я попал под грозу, если тебе это интересно.

– По-моему, это она в тебя попала, дорогой.

Я начал подниматься по лестнице.

– Кстати, Джейн обо мне не спрашивала?

– Нет, сердце мое. Она сообщила, что до завтра приехать не сможет.

– Почему?

– Какое-то новое обследование. Дорис Доктор попросту не может поверить своим глазам. Наверное, хочет выставить ее напоказ в Королевском хирургическом обществе. Давай-ка поспешим. Не стоит опаздывать к обеду.

Я сидел в ванне, глядя на небо и тучи, которыми был расписан потолок, и сжимая в кулаке стопочку десятилетнего. Мне хотелось смыть с себя все случившееся. Хотелось, чтобы здесь была Джейн. Хотелось вернуться в Лондон. Хотелось не быть таким старым, запутавшимся и обозленным. Ладно, по крайности, виски у меня имелось. Бутылка – вот все, о чем я прошу, полная бутылка...

Пока я сквозь пар вглядывался в ангелочков, взиравших на меня со своих поддельных небес, некоторая мыслишка поднялась, будто пузырек болотного газа, из глубин моего разума. Я даже виски от удивления выронил. Следом на поверхность стали выскакивать и другие мысли, и каждая, точно блуждающий огонек, подсвечивала другую, сливаясь в извилистый прочерк молнии. Возможно ли? – дивился я. Что, если эти зигзаги света ведут в никуда, а уподобление ignis fatuus [222] более чем уместно, и все внезапно явившиеся мне мысли суть не что иное, как ложный след, заводящий в трясину? Хм...

И я потянулся к телефону, с такой предусмотрительностью установленному в нише над ванной.

Глава девятая

I

Подмор, ударив в гонг войлочным молотком, положил конец разговору. Я вернул телефонную трубку на аппарат и вылез из ванны. Много лет назад я совершил открытие, которое, возможно, пригодится и вам, – придумал фокус, позволяющий быстро одеться после ванны. Напяливать одежду человеку, не вполне просохшему, трудно прежде всего потому, что рубашки и в особенности носки липнут к коже и трутся о нее, вызывая раздражение. Не желают они на тебя наскальзывать, и все тут. Борясь с одеждой во влажном посткупальном состоянии, можно даже плечо потянуть или вывихнуть шею. Так вот, открытие мое сводится к тому, что проблему эту разрешает доброе старомодное масло для ванн. Оно делает кожу ровной и гладкой, как у тюленя, отчего всякого рода мужские штаны-носки-рубашки чуть ли не сами подскакивают с пола и со счастливой поспешностью облекают тебя.

Так что я смог тихо-мирно облачиться в белье и постоять перед зеркалом, похлопывая себя по округлому брюшку и обдумывая кое-какие делишки, с коими мне надлежало покончить еще до обеда. Заглянув всего-то в два места, я смог бы...

От размышлений меня отвлекли стенания и вздохи в смежной с моею комнате Фюзели, где обосновался Оливер. Одевшись окончательно, я причесался и вышел в коридор. Одновременно со мной туда же вышел Оливер. Он виновато оглянулся на свою дверь:

– Тед, скотина ты двукратная. Небось все слышал?

– Слышал? Что именно?

– Боюсь, Матушка обслужила сама себя на скорую руку. А наедине с собой я любовник шумный.

– Дорогой старина Оливер, – сказал я. – Когда жизнь моя оскудеет настолько, что мне не удастся приискать для себя занятия лучшего, чем подслушивание дрочливых старичков, я пущу себе пулю в лоб.

Хотя я, конечно же, слышал. А он пытается меня облапошить. Дойдя до лестницы, я расстался с Оливером.

– Мне нужно на минутку вернуться, проверить кое-что, – сказал я. – Похоже, забыл в комнате сигареты.

И я поспешил коридором туда, где спали дети. Засвидетельствовав мое почтение Кларе – разговор у нас получился весьма поучительный, – я скатился по лестнице и выскочил из парадных дверей дома. А от них пронесся, пыхтя, как пес на солнцепеке, по подъездной дорожке, перерезал лужайку, обогнул западную подъездную и сбоку проник в парк – мне вовсе не улыбалось снова перелезать чертову канаву. Небо приобрело угольный какой-то оттенок, собиралась новая гроза, но света, хоть и грязноватого для июльского вечера, вполне хватало, чтобы ясно видеть все вокруг. Я осторожно обходил разбросанные там и сям конские кренделя, уверенный, что Табби в такую погоду не выпустит лошадей из конюшни и, стало быть, можно не опасаться, что какой-нибудь сорвавшийся с цепи жеребец растопчет меня, а то и изнасилует. Я нашел, что искал, нагнулся, чтобы разглядеть все получше. Затем, удовлетворенный увиденным, с кряхтением выпрямился и возвратился в дом.