Как творить историю - Фрай Стивен. Страница 52

Руди поворошил горящие страницы носком до блеска начищенного сапога и наконец повернулся, – Менд подступал к нему с «люгером» в руке.

– Дьявол!

Голос Менда был не громче хриплого шепота.

– Надеюсь, – откликнулся Руди, – меня нельзя назвать чрезмерным приверженцем мелочных правил и норм, столь отягощающих нашу здешнюю жизнь. И тем не менее считаю своим долгом отметить, что использование портупейного оружия дозволено лишь офицерам. Винтовки для солдат, пистолеты для офицеров. Обычай, безусловно, глупый, и все же я полагаю, что нам надлежит придерживаться, сколь бы ни было сие прискорбно, подобных традиций, иначе недисциплинированность поразит, словно тиф, все, что нас окружает.

– Не беспокойтесь, капитан, – прошипел Менд. – Этот пистолет предназначен именно для вас.

Замешательство, отразившееся на лице Менда, когда он нажал на курок, выглядело комично и – как-никак, Руди ведь тоже был человеком – довольно трогательно.

– Капут, – сообщил Руди, постукивая пальцем по кобуре, в которой покоился его табельный «люгер».

Менд нелепо замер посреди комнаты, спусковой крючок, подчиняясь движению его пальца, раз за разом повторял дурацкие, упругие щелчки. В конце концов Менд уронил пистолет на пол и просто смотрел на Руди так, словно тот ему снится, и никакого гнева лицо его более не выражало.

Не промолвив ни слова, Руди подступил к нему, вытянув перед собою руки, – точно сомнамбула или, вернее, точно французский Marechal, [103]вознамерившийся заключить кого-то на параде в церемониальные объятия. Большие пальцы Руди не встретили, смыкаясь на шее Менда, никакого сопротивления и беспрепятственно впились в его горло.

Менд не издал ни звука, да и тело его никаких попыток защититься не произвело. Ему недостало ума выкрикнуть проклятие или завопить, призывая помощь. Наполненные слезами глаза Менда неотрывно смотрели на Руди. Выражение этих глаз могло привести убийцу в замешательство, даже устыдить, если бы не их покорство, – нет, больше чем покорство – страстную потребность, смиренное приятие, вот что они выражали. Ганглии и жилы его горла оказались мягкими и податливыми, точно женские груди. В миг смерти глаза Менда выкатились из своих слезных колодцев, однако при последнем судорожном вздохе ушли назад, подобно раздувшимся пузырькам грязи, слишком тугим, чтобы болотному газу удалось прорвать их изнутри.

Руди уложил труп на свою кровать, затворил и запер дверь спальни и, выбежав из кабинета, понесся по коридору, стуча каблуками, ликующе вскрикивая, взревывая и хохоча.

– Смотрите, что оставил на моем столе штабс-ефрейтор Менд! – воскликнул он, влетев в кабинет Эккерта. – Где он? Он был здесь? Первая рюмка бренди – вестовому!

Эккерт припомнил, что Менд часа два, что ли, назад приносил ему послеполуденную почту.

– Да бог с ним, – сказал Эккерт. – Мои поздравления, капитан Глодер! И, если позволите, никогда еще право подписать подобное представление не доставляло мне большего удовольствия. Я знаю, то же относится и к Полковнику.

Руди застенчиво улыбнулся и сглотнул – скромно, почти неприметно.

– Вы слишком добры ко мне, сударь. Вы все – слишком ко мне добры. Надеюсь, если позволит общая стратегия, мне разрешат пригласить в эти выходные столько офицеров и солдат, сколько можно будет отпустить с передовой, на небольшое торжество? Chez «Le Coq D’Or»? Эта награда принадлежит полку, и полк следует отблагодарить. Офицеров, солдат, всех до единого.

– Хороший вы малый, Глодер, – сказал Эккерт, – но, должен вам заметить, что, хоть товарищеские отношения с нижними чинами и делают вам честь, адъютанту подобного рода братание не к лицу. Особенно, – с лукавой улыбкой добавил он, – адъютанту, которого ожидает повышение в звании.

– Герр майор! – изумленно выдохнул Руди.

– Ладно, ладно! Ни для кого не секрет, что главный штаб давно уж присматривается к вам. Нет-нет, я знаю, что вы собираетесь сказать… – Эккерт поднял руку, останавливая протесты Ру-ди, – вы хотите остаться на фронте, с солдатами. Все это замечательно, и все-таки умный человек с большим боевым опытом порою оказывается более полезным в тылу.

Под конец дня Глодер поднялся в свои комнаты. Незадолго до этого он порасспрашивал о Мен-де в траншеях, однако ему сказали, что тот отсутствует, скорее всего, отправился куда-то вдоль линии фронта, разносить приказы. Всем известно, что отыскать вестового дело всегда не из легких. Поэтому Руди, поздним уже вечером, вернулся к себе, забросив попутно две бутылки шнапса в караульное помещение; лопатки его ныли от бесчисленных хлопков по спине.

Вот он теперь и сидел за письменным столом, дверь в спальню стояла открытой, и коченеющий труп Менда по-прежнему сосредоточенно вглядывался в потолок.

– Милый, преданный Ганс, – промолвил Ру-ди. – Твоя достойная сожалений любознательность помешала тебе стать свидетелем минуты моей величайшей славы. Пройдет немного недель, и я обращусь в майора Глодера, любимца всего штаба. Дни мои будут течь в роскошном шато, и теперь уж до самого конца этой дурацкой войны я буду жевать шоколад и передвигать по карте оловянных солдатиков. Пока же оставь меня в покое. Я переписываю дневник.

В три часа утра Глодер прервал свои труды, разогнул затекшую спину и спустился вниз, к кухням. Вокруг все было тихо, и он выскользнул через заднюю дверь на двор.

Он отыскал тачку и подкатил ее вдоль стены под свое окно. Ближайший постовой находился по другую сторону ferme и после щедрого дара Ру-ди – праздничного шнапса – почти наверняка спал беспробудным пьяным сном.

Снова поднявшись к себе, Руди выдвинул ящик письменного стола и покопался в нем. Потом прошел в спальню, пристроил сумку Менда ему на плечо, поднял тело и без особых усилий донес его до открытого окна. А там и уронил вниз. Совсем уже окоченевший труп ударился оземь рядом с тачкой, и кости его хрустнули, ломаясь, точно сухие сучья.

Катя в ночи по настилу Курфюрстендам свой косный, изломанный груз, Руди казался себе мельником, везущим мешки с мукой в деревню, на продажу. И он стал негромко насвистывать переливистую мелодию аккомпанемента к Шубертовой «Die Schone Mullerin». [104]

Добравшись до блиндажа Менда, он подхватил тело и занес его внутрь.

– Кто здесь? – донесся из темноты невнятный голос.

– Всего лишь я, – спокойно ответил Руди. – Приволок пьяного Менда, пусть отоспится.

– Слава богу, сударь. А я уж решил, что подъем.

– До него еще два часа. Спи. Я уложу его на койку и уйду.

Одна сломанная нога торчала в сторону, однако после недолгой возни Руди удалось придать трупу достаточно натуральный вид лежащего в постели человека.

Он вышел из блиндажа, забросил тяжелую деревянную тачку на тыльный траверс траншеи, а следом, враскоряку встав на мешки с песком, вскарабкался к ней и сам. И повернулся ко входу в блиндаж.

Безумным все это выглядит расточительством, сказал он себе. Но с другой стороны, война и есть безумное расточительство. И всем это известно. Надо будет, подумал он, вытаскивая из кармана бомбу Миллза, написать их родителям самые что ни на есть прекрасные, поэтичные письма.

Бегом возвращаясь к ferme, он отбросил тачку в сторону, и та, кувыркаясь, полетела во тьму.

И миг, в который она врезалась в зеленую изгородь, точно совпал с громовым, детонирующим взрывом за спиной Руди.

Вечная история

Что из этого проистекает

Появление Дважды Эдди совпало с громовым взрывом в моей памяти, похожим на извержение подводного вулкана, так что мне и вправду хотелось остаться наедине с разномастным потоком мыслей, взбухавшим и все уплотнявшимся в моей голове. Образ, быть может, и гипертрофированный, но не взыщите, такой уж у меня получился. Метафоры, какими бы безумными они ни казались, неизменно утешительны. Когда ваша жизнь обращается в пустое пространство, держитесь покрепче за любую картинку, коренящуюся в реальном мире, это поможет вам не уплыть в пустоту.