Розеттский ключ - Дитрих Уильям. Страница 71

В его взгляде мелькнула безнадежная ненависть. Он беспорядочно шарил руками в поисках оружия и хрипел что-то, вывалив на сторону язык.

«Я отомщу тебе за Неда, — твердил я про себя, — за Мухаммеда и за Иерихона, и за всех остальных прекрасных людей, что ты прикончил в твоей поганой разбойной жизни». Мои руки продолжали из последних сил сжимать его горло, и моя же собственная кровь заливала побагровевшее лицо извивающейся жертвы. С удивлением я заметил, что из моей груди торчит шомпол. Почему же я еще жив?

Его руки шарили по моей талии, пытаясь выдернуть из-за пояса томагавк. Не сумев прикончить меня из моей собственной винтовки, он решил пробить мне череп моим же топориком!

С трудом соображая, я подался вперед, и торчавший из моей груди шомпол уперся в его грудь прямо напротив сердца. Коснувшийся его конец шомпола был острым, как швейная игла, и наконец я догадался, что произошло. Когда он выстрелил, эта своеобразная стрела попала прямиком в меня, но только в то самое место, где у меня за пазухой лежал цилиндр с Книгой Тота. Тупой конец шомпола врезался в податливое золото, отбросил меня назад, но не достиг моей груди. Теперь, когда Нажаку удалось-таки завладеть моим томагавком и он уже занес руку для удара, я навалился на него всем телом, всаживая застрявший в цилиндре шомпол в его грудь. Это усилие причиняло мне адскую боль, но в итоге я проломил грудину негодяя, острие шомпола вошло в него, словно вилочка в кусок торта. Мы слились в смертельном объятии, и я пронзил сердце Нажака, видя перед собой его округлившиеся глаза.

Кровь хлынула из его груди, бурля и шипя, как змея, покидающая тело своего подлейшего хозяина, на его губах вздулись пузыри кровавой пены, и он испустил дух, хрипло выдохнув мое имя.

До меня донесся ликующий воинственный гул, но на сей раз ликовали англичане. Я поднял голову. Французская атака захлебнулась.

Выдернув шомпол из своей груди, я с трудом поднялся на колени и с полным правом забрал обратно мою любимую винтовку. Пространство перед башней, однако, напоминало адское кладбище изуродованных останков людей, погибших в безжалостной схватке. В проломе валялись горы трупов, и весь ров заполнился жидким месивом, вобравшим в себя человеческие тела, сломанные осадные лестницы и каменные обломки, а крепостные стены Акры покрылись множеством выбоин и трещин. Но Наполеон приказал отступить. Турки тоже ликовали, их пушки посылали вдогонку французам прощальные залпы.

Отряды Смита и Джеззара не посмели начать преследование. Оставаясь на оборонительных позициях, они замерли, пораженные собственным успехом, но вскоре опомнились и начали перезаряжать ружья на случай возвращения противника. Сержанты уже отдавали приказы, организуя сооружение временного ограждения у основания башни.

Смит сам высмотрел меня и, широко шагая по бугристой вымостке слегка продавливающихся трупов, направился в мою сторону.

— Гейдж! Такого стремительного бега я еще не видывал! О господи, башня! Такое впечатление, что она может рухнуть в любой момент!

— Бонапарт, видимо, именно так и подумал, сэр Сидней, — задыхаясь, прохрипел я.

Никогда еще я не чувствовал такого полнейшего изнеможения, все мое тело сотрясалось от непроизвольной дрожи. Страсти выжали меня досуха. Теперь мне век не отдышаться. И не отоспаться за тысячу лет.

— Если британским инженерам дадут возможность залатать эту прореху, то уже к завтрашнему утру он увидит еще более незыблемую твердыню, — бодро ответил этот отважный морской волк. — О боже, мы победили, Итан, мы победили Корсиканца! Он может истратить на нас весь запас пушечных ядер, но ему не захочется получить еще одну такую трепку. Сами французы не позволят. Они взбунтуются.

Как он мог говорить с такой уверенностью? И однако время подтвердило его правоту.

— А где Фелипо? — подавив нервный зевок, спросил Смит. — Я видел, как он руководил атакой прямо в этой свалке. Да, клянусь Богом, вот что значит роялистская отвага!

Я печально покачал головой.

— К сожалению, по-моему, его убили.

Мы с трудом пробирались обратно. Обнаружив Фелипо под двумя трупами, мы оттащили их в сторону. Чудо из чудес, роялист еще дышал, хотя я сам видел, как полдюжины штыков пронзили его, словно говяжью тушу. Смит приподнял его и положил голову умирающего себе на колени.

— Эдмон, мы обратили их в бегство! — сказал он. — С Корсиканцем покончено!

— Что… они отступили?

Глаза Фелипо были открыты, но он ничего не видел.

— Прямо сейчас он хмуро пялится на нас со своего смотрового холма, его лучшие отряды уничтожены, а остальные обращены в бегство. Ваше имя, дружище, будет увенчано славой, ведь Бонн сломал зубы о стены Акры. Мы остановили этого республиканского тирана. Подобные генеральствующие политики недолго держатся после столь жестокого поражения. — Смит глянул на меня горящим взором. — Попомните мои слова, Гейдж. Мир вскоре забудет о существовании Наполеона Бонапарта, его имя навсегда предадут забвению.

ГЛАВА 22

И с последними словами Смита полковник Фелипо тихо отошел в мир иной. Неужели жизнь покинула его в тот момент, когда он понял, что победил? Трудно сказать наверняка. Но мне показалось, что в глазах героя блеснуло понимание того, что его смерть была не напрасной и в тяжком безумии этого самого жуткого осадного дня ему удалось одержать решающую победу.

Вернувшись к трупу Нажака, я наклонился и забрал мою винтовку, томагавк и злосчастный перстень, полыхавший на его пальце. Потом, еле волоча ноги, перебрался через груды обвалившихся с башни камней и побрел в город. Группа инженеров уже бодро руководила разбором завалов и замесом строительного раствора, а также оценивала состояние вывороченных балок. В очередной раз крепостную твердыню быстро подлатают и укрепят.

Я отправился на поиски Иерихона и Мириам.

К счастью, я не обнаружил тела кузнеца среди прискорбно длинных рядов погибших защитников, тела которых временно перенесли в дворцовый сад. Я огляделся вокруг. Птицы предпочли улететь подальше от военной какофонии, но я заметил за решетчатыми окнами гарема Джеззара горящие глаза его обитательниц. Часть деревянных конструкций дворца получила серьезные повреждения, в сохранившихся темных решетках зияли дыры, ощетинившиеся светлой на сломе расщепленной древесиной. Сам паша гордо расхаживал по стенам, как задиристый петух, одобрительно похлопывая по плечам своих измученных воинов и выкрикивая угрозы в сторону французов.

— Ну что, франки, вам понравилось мое гостеприимство? Тогда возвращайтесь, и я окажу вам еще более горячий прием!

Напившись воды из источника возле мечети, я устало побрел по залитым кровью и покрытым пороховой копотью улицам, встречая настороженные взгляды жмущихся друг к другу горожан. Мои глаза, очевидно, лихорадочно блестели на почерневшем лице, но взгляд был устремлен в морскую даль. Я остановился только на пристани около маяка и глянул на чистое и величаво спокойное Средиземное море, так резко отличающееся от грязного, суетного ужаса войны. Мой взгляд опять переместился на город. Пушки еще тихо погромыхивали, и над стенами поднималась дымовая завеса, подсвеченная склоняющимся к западу солнцем и напоминающая своими черными клубами тучи надвигающегося шторма.

Как стремительно пролетело время! Ведь мы бежали к этим стенам ранним утром.

Я вытащил фараоново кольцо, сулившее гибель любому незаконному обладателю. Неужели древнее проклятие всесильно? Приверженец рационализма Франклин, вероятно, усомнился бы в этом. Но я успел узнать достаточно, чтобы отказаться от мысли присвоить великолепный египетский рубин, поэтому вступил в прохладную морскую воду, зашел по колено, потом по пояс, пронизывающая волна холода докатилась до сердца. Нырнув, я поплыл, вглядываясь в зеленоватый сумрак и позволяя морю омывать меня. Полностью исчерпав запас воздуха, я утвердился в готовности исполнить задуманное, вынырнул на поверхность, мотнул головой, стряхивая лишнюю воду с давно не стриженных волос, размахнулся и забросил как можно дальше коварную драгоценность. Красный камешек, взмыв по дуге, улетел за границу кобальтовой синевы, отмечающую начало морских глубин. Раздался тихий всплеск, и перстень исчез.