Волшебные подплечники - Ипатова Наталия Борисовна. Страница 3

А почему прямо не спросить?

Она и спросила, а Хлое ответила, будто в этом не было ничего такого, что детям – и кому угодно! – не полагается знать.

– Я шью подплечники. Они приносят удачу.

Пальцы ее в это время работали с плотной шерстяной тканью, серой, в красную клетку.

– А почему это для всех секрет?

Хлое ощупью поискала ножницы, но не нашла, и откусила нитку зубами.

– Потому что я не хочу этим торговать. Я хочу содержать библиотеку. Мне нравится, когда дети приходят и читают. От этого сходятся миры и открываются двери.

– А, – сказала Соланж. – А зачем тогда?

– Это мой магический дар, если его не подновлять постоянной практикой, он иссякнет. Ну и, чтобы некоему чуду существовать во враждебном мире, его приходится поддерживать чудесными методами.

– То есть, они тебя отсюда выживут, если ты кого надо не подмажешь, так что ли?

– Выходит, что так.

– Мой отец… – заикнулась Соланж.

– …не поможет, – мягко оборвала ее Хлое. – Удача слишком скользкий товар. По-хорошему ее следовало бы раздавать бесплатно. То, что я посылаю подплечники тутошним Триадам, гарантирует мне мою собственную удачу. Это мой способ выживать и держать эту дверь открытой.

Соланж ошеломленно замолчала. Она как-то не подумала, что все это делается ради того, чтобы она могла входить сюда, когда ей вздумается.

И не только она. В другие двери, о которых она не знает, входят дети, которых она не видит. Хлое не сказала этого прямо, но ведь это само собой!

– А что значит «подбор материала под заказчика»?

Хлое улыбнулась.

– Потому что удача у всех разная. Кому-то нужны добротные, основательные подплечники из фланели, для того, чтобы ворочать бизнес. Кому-то больше повезет со скользкими атласными: чтобы там и зацепиться было не за что. Могу сшить почти невидимые, из органзы, для того только, чтобы неким нежным чувствам пошли навстречу, если дело тут только в удаче, разумеется.

– Ты с таким даром могла бы как сыр в масле кататься, – заметила Соланж.

– Вот это навряд ли. Скорее всего, провела бы жизнь за изготовлением суконных подплечников для армейской формы. А там и до волшебных памперсов недалеко: для храбрости. А что? Дело пахнет госзаказом.

Соланж помолчала. Она, по правде говоря, поняла не все, но все, что поняла, было как-то грустно.

– А можно, я не одна приду?

Идея принадлежала дяде Альбину. Он пришел к ним в гости с цветами для мамы и шоколадкой для Соланж, сел с родителями в гостиной и после третьей чашки чая сказал, что есть дело. Детское дело. Дело, связанное с Домом Шиповник. Родители почему-то напряглись.

– Нет, Соланж, ты не уходи. Я нуждаюсь в твоей помощи.

Слышать такое от взрослого, и еще видеть устремленные на тебя взгляды мамы и папы – особенно папы! – такие напряженные и ожидающие… Ничего себе!

– Речь идет о сыне Гракха Шиповника. Ну, вы понимаете, у него есть основания считать своего ребенка очень значимым, и он способен многих заставить считаться со своими основаниями независимо от того, есть ли для этого реальные причины, или нет. В конце концов, ребенок родился в предсказанное время.

– Гракх Шиповник считает своего сына сердцем магии, заложенной в наше мироустройство, – ровным голосом сказала мама. – Я в курсе. А от нас что понадобилось Главе Величайшего Дома?

– Проявления, – ответил Альбин и откинулся на спинку дивана. – Гракх сам очень сильная фигура, и ожидается, что сын его превзойдет. Сам Гракх этого ожидает. Мальчик чуть старше вашей Соланж, получает лучшее образование, доступное наследнику Великого Дома, но вы же знаете, что такое эльфийское образование?

Они знали.

– Никакого пространства для проявления личности.

– Вот именно. Гракх ломает стереотипы там, где они мешают ему идти вверх и вперед. Он понимает, что сила возрастает, если питать ее из разнообразных источников. Он хотел бы разнообразить общество, в котором растет его Септим. Вам он может доверять.

Мама Марджори невежливо хохотнула:

– Еще бы! Сколько раз он нас проверил?

– Гракху не откажешь в уме и в характере, – сказал папа Дерек. – То есть, мыслит-то он правильно. Если на мальчика возлагаются такие надежды… партии поддержки надо что-то показывать. И доказывать, что это не пустые слова. А сам он себя, насколько я понял?…

– Мальчик как мальчик. Застенчивый. Я подумал, может, если Соланж за него возьмется…

– А почему ты в этом деле, Альбин? – спросила Марджори. – Ты ведь даже не Шиповник, а время, когда они считали тебя своим игроком, потому что иначе тебе некуда податься, прошло. Почему Гракх тебя… эээ… попросил? Или тебе опять от него что-то нужно?

– Меня не Гракх, собственно… – Альбин щелкнул суставами, разминая пальцы. – Меня Люциус попросил.

– А почему Люциус сам не хочет заняться младшим родственником?

– Он старше на десять лет. Малец на него снизу вверх смотреть будет, а Гракх хочет, чтобы наоборот.

– Ясно. И поэтому, значит, Соланж…

– Не поэтому. Мы с Люциусом решили, что она девушка бойкая и справится. Гракх хочет, чтобы его сын явил себя и всех по местам расставил. Ну, мы думаем, что Соланж сможет объяснить ему, как что устроено, ну и не даст его поколотить, если Септим вдруг вызовет у кого-то такое желание. Беда в том, что он старается не вызывать. А, Соланж? Возьмешься?

Соланж слушала все это, прислонившись к косяку, со смешанным чувством «вот надо мне?» и «ну надо же!»

– Ладно, чего там, – сказала она великодушно. – Ведите. Назначу юнгой.

Прийти в библиотеку вдвоем, не составило никакой разницы. Соланж думала, что может быть какая-нибудь засада, ну, например, дверь не откроется, но опасения отказались напрасны. Эльфеныш, порученный ее заботам, вполне понимал команды голосом, держался поблизости, но позади, и был так послушен, что вскоре это начало ее раздражать. Они поздоровались с Хлое и юркнули на свою «зачарованную поляну», где уселись на пол, прямо на ковер, подобрав под себя ноги.

– Про тебя говорят, будто бы ты волшебный ребенок! – с места начала Соланж. – Каково это?

– Не знаю.

Темноволосый худенький мальчик, губки бантиком. В глаза не смотрит. В компании с таким не ввяжешься в драку с гномышами, кидаясь грязью через забор, а потом утекая от возмездия дворами и задами лавок. Его, наверное, до сих пор возили только в лимузине, с двумя бодигардами. В костюмчике с галстучком. И да, в жилетке!

– Ты умеешь что-нибудь интересное? Ну хоть в чем-то ты крут? Или от тебя ждут, что когда припрет, ты всех спасешь, явивши чудо?

– Не знаю, – повторил Септим, и в голосе у него прозвучала досада. – У меня самый крутой отец, под его рукой Великий Дом стал Величайшим. Когда он говорит в Палате Лордов, главы иных Домов бурлят, но делают, что он сказал. Я не просто намного меньше него, я никто, и всегда буду, если с ним сравнивать. Он уже умеет все то, чему я учусь или должен научиться. Я не знаю, чего он от меня ждет, и не знаю, как я могу поразить его… или кого-то.

– А сам ты чего хочешь? Тоже не знаешь? Или только боишься, что станут ругать, если не оправдаешь великих надежд?

– Я знаю, что не хочу быть плохим, – сказал Септим. – Но я не совсем понимаю, что значит быть хорошим. Это не делать чего-то, или это все-таки делать что-то?

Он посмотрел по сторонам.

– Тут не должно быть этих окон.

– Угу, – кивнула Соланж.

Она как раз достала из ранца бутерброды. Септим пальцем отодвинул край занавески, сам держась в проеме, как будто в окно могли полететь камни или стрелы.

– И пляжа там нет. И океана. Там только улица и стены пакгаузов.

– Угу, – согласилась Соланж с набитым ртом.

– Ты в это играешь?

Она воззрилась на него изумленно.

– Ты думаешь, будто это я?!