Мост птиц - Хьюарт Барри. Страница 21
Ли Као выпрямился; медленно подошел к столу и застыл, слепо глядя на пустой алхимический сосуд. Все взгляды обратились на него. Мудрец казался невыразимо уставшим, я видел, как он пытается найти слова, сказать родителям, что чудес наполовину не бывает. Корень Силы почти вылечил детей, он просто оказался недостаточно сильным.
Я не смог бы вынести, если бы Ли Као посмотрел на меня. В моей голове звенели слова древнего тибетского трактата. «Только одно лекарство может вылечить больных, и оно возымеет действие, если лекарь найдет самое редкое и самое мощное средство из всех лечащих веществ, Великий Корень Силы». Я видел искаженное ужасом лицо Ростовщика Фаня, когда он клялся, что на свете существует только один Великий Корень Силы. Я слышал его крик: «Князь Цинь! Он спрятан в его лабиринте!» Даже невежественный малыш знал, что князь Цинь в десять тысяч раз опаснее Прародительницы, а медные монеты не могут заставить человека совершить самоубийство. Если я пойду за Великим Корнем, то в одиночку, а из княжеского лабиринта еще никто никогда не возвращался живым.
Я развернулся, выбежал из зала, пролетел по путанице коридоров, которую знал, как свои пять пальцев, выпрыгнул из окна на траву и понесся к холмам.
Я бежал без цели, наверное, прощался с родной деревней. Когда мне плохо или когда я испуган, то обычно посту паю именно так, изнуряю себя физическим трудом, ведь это единственное, что я умею делать действительно хорошо. Если бежать долго, заботы обычно отступают. Я мчался по окрестным полям и лесам не один час и собрал за собой целую свору бездомных собак. Парочка из них чуть не покусала меня за пятки. Наконец, ноги привели меня к еле заметной тропинке, извивающейся в густых зарослях кустарника на холме. Я опустился на колени и протиснулся сквозь туннель в маленькую пещеру. Собаки пролезли за мной следом, и мы расселись на груде костей.
Их называли драконьими костями, так как люди когда-то верили, что драконы меняют свой скелет, как змеи — кожу, но на самом деле это были останки домашних животных, которые мы использовали для гадания. Это очень древний обычай. Настоятель говорил мне, что гадальные кости Аньяна — единственное весомое доказательство существования полумифической династии Шан.
Интересно, а другие люди вспоминают о детстве, когда им страшно? Я, например, всегда вспоминаю. Тогда пещера была нашим главным убежищем. Здесь мы решали все важные вопросы при помощи непогрешимых костей дракона. Я разжег огонь в старой жаровне и положил в неё кочергу. Собаки сгрудились вокруг меня, с интересом наблюдая за происходящим. Я же искал кость с гладкой неповрежденной поверхностью, а найдя, написал на левой стороне «Да», на правой — «Нет», затем откашлялся и хрипло прошептал:
— О, Дракон, найду ли я Великий Корень Силы в лабиринте князя Цинь и выберусь ли из него живым?
Я обернул руку старой лошадиной шкурой и взял горячую кочергу. Раздалось шипение, когда раскаленный наконечник погрузился в кость, и след от разлома медленно пополз к ответу. А потом она развалилась надвое, и левая трещина пронзила «Да», тогда как правая проткнула «Нет». Я в недоумении уставился на послание. Я найду корень, но не выживу, чтобы поведать людям об этом? Я выживу, но не найду корня? Настроение резко упало. Наконец, до меня дошло, что детство давно позади. Я даже покраснел от смущения и тихо пробормотал:
— Идиот.
Солнце село. В пещеру пробились лунные лучи и коснулись моей левой руки, маленький шрам на запястье засверкал серебром. Я запрокинул голову и громко расхохотался. Друзья детства, которые передавали мне нож, когда мы решили стать кровными братьями, умерли бы от зависти, узнав, что Десятому Быку судьбой предназначено умереть в таинственном лабиринте правителя. Я похлопал собак по спине, торжественно напевая священную клятву Семи головорезов Пещеры Драконьих Костей.
— Помет ленивца, крысы и летучей мыши, пусть кости и холодная сталь будут свидетелями моей кровавой клятвы…
— Вот это действительно стоящая вещь, — неожиданно послышался старческий голос. — По сравнению с ней обеты ученых — форменная чепуха.
Собаки радостно разлаялись, когда мастер Ли заполз в пещеру, сел и огляделся.
— Издание на лопаточных костях — мошенничество, — заметил он. — Немного попрактиковавшись, предсказатель может направить трещину в кости куда ему заблагорассудится, а может хоть затейливую фигуру выписать. Разве в детстве ты так никого не обманывал?
— Это испортило бы игру, — промямлил я.
— Очень мудро, — сказал старец. — Настоятель, тоже очень мудрый человек, сказал мне, где тебя найти, ну а если не получится, то просто сесть и ждать. Не надо стыдиться того, что вспоминаешь детство, Бык, всем нам приходится время от времени делать это, чтобы сохранить рассудок.
Мастер Ли принес с собой большую флягу вина, которую протянул мне:
— Выпей, и расскажу я тебе сказку.
Я сделал маленький глоток и закашлялся. Ли Као потребовал вино назад и отхлебнул не меньше половины.
— Стояла темная ненастная ночь, — начал он, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Выл холодный ветер, молнии сверкали на небе, как языки змей, гром ревел, словно стая драконов, дождь лил потоком. Сквозь шторм прорезался стук колес и шлепанье копыт, за которым последовал самый страшный звук во всем Китае: пронзительное пение охотничьих рожков солдат Цинь.
На этот раз я закашлялся без какой-либо помощи со стороны вина, и Ли Као легонько похлопал меня по спине.
— По невероятно крутой горной тропе ехала запряженная мулом телега, в ней сидели мужчина и женщина, — продолжил он. — Женщина была беременна. Она прижимала к груди джутовый мешок, а мужчина вовсю нахлестывал мула. Из тьмы позади них снова раздался рев рогов, затем полетели стрелы. Животное пошатнулось и упало, телега съехала в канаву. Похоже, преследователям нужен был мешок, который держала женщина. Мужчина решил отвлечь солдат на себя, дать любимой шанс спастись, поэтому попытался отнять у неё смертельный груз. Но женщина отказалась. Пока они возились с мешком, их настиг второй залп. Мужчина упал бездыханный, женщина пошатнулась: стрела вошла ей под левую ключицу. Затем она выбралась из телеги и стала взбираться по склону. Дождь милосердно скрыл от преследователей маленькую фигурку, ползущую по извивающейся тропе к монастырю Шу.
Мастер Ли поднял флягу и жадно отпил. Я понятия не имел, зачем он рассказывает мне эту историю, но, по крайней мере, она отвлекала меня от грядущих опасностей.
— Стрела послужила ей пропуском. На ней стояло клеймо тигра, символ династии Цинь, а в монастыре Шу эту династию ненавидели. Монахи сделали для женщины все, что могли, и с первым слабым проблеском рассвета еле слышный плач новорожденного взметнулся над стенами. Настоятель и повивальная бабка сотворили маленькое чудо, спасли ребенка, но они ничего не смогли сделать для матери.
«Храбрая душа, — прошептал настоятель, утирая пот с её лба, горящего от лихорадки. — Чтобы восстать против правителя Цинь, нужно обладать неслыханной храбростью».
Повивальная бабка подняла хныкающее дитя.
«Тысячи благословений, моя госпожа, ибо вы дали жизнь здоровому сыну!»
Ноздри умирающей женщины содрогнулись, она открыла глаза, с огромным усилием протянула руку и указала на акушерку.
«Као, — задыхаясь, произнесла она. — Ли… Ли… Ли… Као…»
Я поднял голову и, широко раскрыв глаза, посмотрел на мастера Ли, подмигнувшего мне в ответ.
— Слезы заволокли глаза настоятеля, — продолжил свой рассказ мастер Ли, — и он, чуть ли не рыдая, ответил: «Я слышу, дочь моя, твоего сына назовут Ли Као».
«Као! — задохнулась женщина. — Ли… Ли… Ли… Као…»
«Понимаю, дочь моя, — всхлипнул монах. — Я выращу Ли Као как собственного сына, наставлю его на Путь Истины, обучу Пяти Добродетелям и Возвышенным Доктринам, а в конце безвинной жизни его дух легко пройдет сквозь Ворота Великой Пустоты в Блаженную Долину Чистоты и Ясности».
Мастер Ли сделал еще один огромный глоток, предложил мне, за чем с моей стороны последовал очередной приступ кашля.