Там, где обитает зло - Саймак Клиффорд Дональд. Страница 3

– Кстати, – сказал Харкорт, – мы всего час назад, или около того, когда возвращались с охоты, видели дракона.

– Когда я слышу что-то о драконах, – сказал аббат, – я всякий раз вспоминаю, как вы с Хью пробовали одного поймать.

– Ну, конечно, – ответил Харкорт. – К моему постоянному стыду, это помнят все, кого я знаю. Только никто не помнит, что нам с Хью тогда было всего-навсего по двенадцать лет и мы еще просто ничего не понимали. Этого драконенка мы нашли у подножья Драконова хребта – он выпал из гнезда и ковылял по земле. Взрослые драконы знали, что он выпал, и очень суетились вокруг, но не могли до него добраться, лес там слишком густой. Когда мы с Хью увидели этого птенца, у нас была только одна мысль – как здорово будет завести себе маленького ручного дракончика. Нам, конечно, и в голову не пришло подумать о том, что мы будем с ним делать, когда он подрастет.

– Вы, кажется, попробовали его связать?

– Ну да. Мы сбегали в замок, взяли две веревки и вернулись. Драконенок был еще там. Мы решили накинуть ему на шею две петли и таким способом его удерживать. Я свою петлю на него накинул, но склон был очень каменистый, Хью поскользнулся и упал, а петлю так и не накинул. Драконенок кинулся на нас, и тут мы поняли, что надо удирать. Веревки, конечно, побросали и все равно едва унесли ноги. Если бы не милость Господня, Хью ни за что бы не убежать от этого разъяренного дракончика.

– Мой отец, да упокоится его душа в мире, чуть шкуру с Хью не спустил, когда об этом услышал. Я пытался его отговорить, твердил, что это просто шалость, что такое случается со всеми мальчишками, но он и слушать не хотел. Одной рукой сгреб Хью за шиворот, другой схватил палку…

– Я думаю, больше всего деда разозлило то, что мы бросили веревки, – сказал Харкорт. – Он долго внушал мне, как трудно сейчас достать веревку, какой я бестолковый и как мало шансов, что из меня получится что-нибудь путное. К тому времени, как он выдохся, я уже чувствовал себя совершенным ничтожеством. По-моему, он хотел и меня высечь, но передумал. Лучше бы высек: это мне было бы легче, чем выслушивать все, что он наговорил.

– Кстати, – заметил аббат, – я частенько подумывал, не летает ли до сих пор где-нибудь поблизости дракон с твоей веревкой на шее.

– Я тоже об этом думал, – сказал Харкорт.

– Давно уж я не видел драконов, – продолжал аббат. – Не могу сказать, чтобы я об этом жалел. Гнусные создания. И никакой управы на них нет. Свалится с неба, как камень на голову, ударит с лету – и тут же снова вверх, так что и оглянуться не успеешь. Сколько раз бывало – прилетит дракон, схватит корову и тащит. Мне всегда было так жалко бедное животное. Ведь драконы их не убивают, а уносят живыми. Помню, как-то один схватил сразу двух свиней, по одной в каждую лапу – это непростое дело, даже для дракона. Никогда не забуду, как они визжали. Свиньи вообще здоровы визжать, а эти две, когда болтались у дракона в когтях, должно быть, поставили рекорд – громче, наверное, никто никогда не визжал во всем крещеном мире. Я бежал за этим драконом, грозил ему кулаком и кричал всякие слова, которые теперь как духовное лицо и повторить не могу, потому что должен думать о душе. Но теперь драконов стало куда меньше. И вся Нечисть, что покрупнее, – тролли, великаны-людоеды и прочие – на нашем берегу тоже не показывается. Через реку перебираются разве что феи, да эльфы, да те из гоблинов, кто помельче, а с ними управиться легко. Только мороки много, а опасности на самом деле никакой.

– Нечисть сейчас между двух огней, – сказал Харкорт. – К востоку и к северу от них – варвары, а к югу – наши легионы. Хотя не понимаю, чем страшны ей легионы, когда их отвели так далеко от границы – и здесь, и в других местах. Отвели, наверное, из каких-нибудь дурацких политических соображений. Я думаю, Нечисть боится нас, хоть это и трудно себе представить. Не только нас с вами, конечно, а всех, кто живет в укрепленных постах и замках вдоль реки.

– Может быть, и так, – согласился аббат. – Семь лет назад они захватили наше аббатство – должен сказать, без особого труда, ведь редко кто из монахов умеет драться, – и еще несколько монастырей, и множество поместий, что были вовсе не укреплены или укреплены плохо, но замки – и те, что вверх по реке, и ниже – почти все устояли и задали им жару. Правда, Фонтен они все-таки взяли…

Аббат внезапно умолк, и наступило неловкое молчание. Потом он сказал:

– Прости меня, Чарлз. Мне не надо было это говорить. Такой уж у меня длинный язык, никак с ним не сладишь.

– Ничего, – ответил Харкорт. – Воспоминания с годами тускнеют. Мне уже не больно. Свыкся.

Хотя на самом деле это неправда, подумал он про себя. Это воспоминание с годами не потускнело, оно все еще причиняло ему боль, и свыкнуться с этим он не мог.

Он все еще явственно представлял себе ее такой, какой видел в последний раз, в то майское утро, – пряди золотистых волос, падавшие ей на лицо от порыва весеннего ветерка, ее стройную фигурку на фоне голубого неба, когда она прощалась с ним, садясь на коня. Из-за того, что волосы, развевавшиеся по ветру, закрыли тогда ее лицо, он теперь не мог его припомнить. Когда-то он готов был поклясться, что никогда его не забудет, что для этого ему даже не нужно ее видеть, ведь ее черты навечно врезались ему в память. И все же с годами он их забыл. Может быть, время хочет таким способом помочь мне, подумал он. Но лучше бы оно не пыталось.

«Элоиза! – сказал он про себя. – Если бы только я мог припомнить, если бы я мог снова представить себе твое лицо!..» Он знал, что это было смеющееся, радостное лицо, но не мог теперь вспомнить ни веселых морщинок, которые появлялись у нее вокруг глаз, когда она смеялась, ни очертаний ее улыбающихся губ.

Аббат протянул бутылку, и Харкорт машинально подставил свой бокал. Аббат наполнил его, плеснул немного себе и снова откинулся в кресле.

– Может быть, так оно и лучше, – продолжал он. – Это длится уже не одно столетие – ты сам говоришь, что начиная с четвертого века. На востоке и севере варвары, на западе и юге мы, а Нечисть посередине. И все качается туда-сюда, как маятник. Пятьсот с чем-то лет назад нечисть отступила может быть, потому, что давление варваров ослабло, а Рим наступал. Рим тогда был силен, как никогда, это было время нашего недолгого Возрождения. Потом его слабые ростки погибли – может быть, причиной и стал новый натиск Нечисти, трудно сказать: возможно, они в любом случае не смогли бы выжить. Еще позже, без малого лет двести назад, варвары снова начали теснить Нечисть, и она, нуждаясь в жизненном пространстве, снова обрушилась на нас. Рим в это время был в упадке, его легионы откатились назад, а вместе с ними множество беженцев. После этого граница прошла по нашей реке, она и до сих пор здесь. Но я хочу сказать вот что – Нечисть все еще служит буфером между нами и варварами. И из двух зол Нечисть, возможно, меньшее. Мы ее знаем, поведение ее более или менее можем предвидеть. Пожалуй, для нас лучше, что на той стороне реки – Нечисть, а не варвары.