И пала тьма - Клеменс Джеймс. Страница 5
Тилар догадался, кто сжимает его руку. Это отнюдь не служанка, а сама Мирин — бессмертная богиня Летних островов.
Пальцы сжались сильнее и притянули его ближе. Другая рука богини потянулась к нему. Ладонь была окровавленной. У Тилара не оставалось ни сил, ни желания сопротивляться.
Ладонь ударила его в грудь, как будто желая оттолкнуть, в то время как другая рука богини с силой притягивала его к себе. Кровь с ладони прожгла грубый хлопок рубашки. Она уже не казалась Тилару пряным вином, он ощутил запах паленой кожи. Боль сводила с ума, но в то же время он не хотел, чтобы она прекращалась.
Она и не прекращалась.
Распростертая у его ног богиня нажала сильнее, выискивая сердце, которое колотилось в его груди подобно перепуганной птице, запертой в клетке из ребер. Тилар выдохнул обжигающее пламя, когда горячие пальцы пронзили грудь. Булыжники мостовой перед глазами потемнели и пропали. Ночные звуки улетели с ветром. Твердые камни под коленями упали далеко вниз.
Он знал, что за реальностью нет ничего вещественного. И все же какие-то ощущения оставались при нем.
Давящая на грудь ладонь. Пальцы, сжимающие и притягивающие его запястье.
Тилар парил среди этих противоположностей, но здесь, где не было ничего, все казалось возможным. Он почувствовал, как его втолкнули в поток ослепительного света и одновременно утянули вниз, туда, где царила не менее яркая тьма. Если мгновение назад он стоял на краю бездонной пропасти, то сейчас он висел над ней. Вернее, он находился сразу между двух пропастей — сверху и снизу.
С ним происходило что-то большее, чем смерть.
«Меня переделывают», — подумалось Тилару, и это была правда.
Тут его омыла волна холода, притопила и утащила назад, к усеянной телами площади, и возвратила в собственное тело. Рыцарь упал в него, словно на мостовую возле «Древесной лягушки» — внезапно и со всего размаху.
Ладонь на груди больше не жглась. От нее распространялся холод, который пронзил все его тело.
Тилар узнал и его.
Когда-то, в совсем другой жизни, он преклонил колено перед богом Джессапом из Ольденбрука. Тогда его тоже наполнила Милость. Подобно Мирин, Джессап был божеством воды. Многие считали воду наиболее слабой из четырех стихий. Большинство рыцарей искали служения у богов огня, воздуха или земли. Но не Тилар. Недаром он родился на борту тонущего корабля.
Поэтому он знал, что его сейчас наполняет.
— Нет! — выдохнул Тилар.
Милость перетекала в него, топила его, в сотни раз более насыщенная, чем та, которой осенил его Джессап. Он не заслуживал подобной чести, но не мог сопротивляться ей.
Милость наполняла его, распирая изнутри.
«Не надо… слишком много…»
Спина рыцаря выгнулась. Он помнил свое рождение, как его с безжалостной любовью выкинули из теплого материнского чрева в холодное море Мириллии. Тогда он тоже вдохнул воду, стал на секунду единым с морем существом… И тут же соль обожгла ему легкие, и из них вырвался крик. Он бы утонул, если бы сеть краболова не вытащила его из волн.
«Но кто спасет меня сейчас?»
Вода напирала, потоки ее неслись сквозь него. Он не мог вдохнуть и выгнулся еще больше в поисках воздуха.
«Слишком много…»
Что-то внутри не выдержало и порвалось. Он чувствовал, что часть его вытекает вместе с влагой, освобожденная, украденная, добровольно разделенная часть, — и в то же время что-то входило в него, вплывало по проложенному водой руслу и сворачивалось в груди кольцами.
Наконец вода вылилась из треснувшего сосуда, в который превратилось его тело.
Ладонь Мирин упала с его груди, пальцы на запястье разжались. Он неотрывно смотрел в ее лицо.
Нежная девичья кожа больше не светилась, но голубые глаза все еще смотрели на него, а над островом занимался рассвет, тесня мрачную тьму.
Губы богини задвигались, но не издали ни звука. Тилару показалось, что он прочел слово «жалость», но, возможно, его смутило выражение ее лица.
— Лежите спокойно, настоятельно произнес он, наклоняясь ниже. — Помощь скоро подоспеет.
Слабое движение. Еле заметное покачивание головы и вздох. Губы богини снова приоткрылись, и Тилар склонил голову к ней, чтобы расслышать. Ее дыхание было исполнено благоухания цветущей вишни.
— Ривенскрир, — прошептала богиня.
Рыцарь поднял голову и наморщил в недоумении лоб. Ривенскрир? Он опять склонился к Мирин.
— Что это?
И тут произошло невозможное.
Мирин лежала как и мгновение назад, но теперь весь ее свет погас — не только свечение Милости, но все, что отделяет живое от мертвого. Ее глаза смотрели в небо пустым, слепым взором. Губы остались приоткрытыми, но из них не вырывалось дыхание.
Тилар хорошо знал, что такое смерть. Но здесь и сейчас она была совершенно невозможна. Боги не умирают.
Внезапно раздавшийся звук рога испугал его. Он обернулся как раз вовремя, чтобы заметить приближающуюся со скоростью бури черную тень, и отшатнулся, думая, что возвращается чудовище.
Но нет, на него смотрели горящие поверх масклина человеческие глаза, и тень приняла знакомые очертания. Плащ раздулся, хлопнул и опустился на плечи.
— Перрил, — с облегчением выдохнул Тилар.
Он опасался, что юноша угодил в побоище на площади. Вдалеке снова зазвучал рог, ему вторили крики. Приближалась стража из кастильона.
Юный рыцарь оглядел площадь.
— Что вы натворили? — выпалил он.
Тилар нахмурился:
— Что ты имеешь в виду?
И тут он наконец сообразил, что весь вымазан в крови Мирин. На груди отпечаток ее ладони прожег рубашку, под которой кожа стала такой же черной, как и обгоревшие края ткани. Он потрогал грудь — ожога не было, только черное пятно.
Его пометили.
Тилар вытянул руку:
— Ты же не думаешь, что я…
— Но я видел вас вечером.
— И я тебя видел, так что с того?
Перрил оглядел его с головы до пят:
— Да посмотрите на себя!
Ответ замер у Тилара на губах, когда он наконец понял, что имеет в виду юноша. Он только сейчас ощутил перемены в самом себе: спина его выпрямилась, плечи расправились, а в руки и ноги вернулась былая сила.
— Вы исцелились!
Прежде чем Тилар смог что-либо сказать, на площадь вылетела вооруженная копьями и длинными мечами стража.
Отряд тотчас окружил тело Мирин и стал теснить Тилара, наставив на него мечи.
— Молчите! — приказал ему Перрил. Юноша остался стоять рядом с ним.
Тилар, оценив направленные на него клинки, повиновался.
— Она мертва! — закричал один из стражников.
Другой, отмеченный дубовой ветвью целителя, выбрался из толпы. Его лицо было бледным, а в широко распахнутых глазах стоял ужас:
— Ее сердце… Сердца нет… Его вырвали!
Тилар понимал, как выглядит со стороны: весь покрытый кровью Мирин, а на груди отпечаток ее ладони, словно богиня пыталась его оттолкнуть.
Перрил встал перед Тиларом лицом к стражникам:
— По правилам ордена этот человек — мой пленник!
Его слова встретили сердитые выкрики.
— Никто не причинит ему вреда, пока не будет проведено следствие!
Капитан стражников сделал шаг вперед и плюнул в сторону Тилара. Он процедил лишь одно слово, сразу и проклятие, и обвинение:
— Богоубийца!