Альфагенез (ЛП) - Эндрюс Илона. Страница 6
- Ты меня укусил?
- За левое бедро, - сказал он. - Я тогда был в атакующем варианте, а укус в любое другое место мог бы причинить слишком большой вред.
Она схватилась за ногу, пытаясь через джинсовую ткань нащупать рану.
- Это был очень быстрый укус, - сказал он, - для того, чтобы спасти тебя от смерти. Что было бы еще хуже.
Он был серьезен. А мысль о нем, напитывающемся ею, пожевывающем ее, была уж чересчур для созерцания.
- А вместо этого мы можем сделать переливание крови?
- Нет. В прошлом мы уже пытались, и потерпели неудачу. Существует некий, непонятный для нас, вид взаимоотношений между твоей кровью, моим ядом и моей слюной. Я должен напитываться тобой. Тебе нужен я, чтобы выжить, а ты нужна мне, чтобы, - он сделал паузу, - …чтобы противодействовать моему яду.
Он что-то не договаривал, она была в состоянии это ощутить.
В глазах Лукаса не было милосердия:
- Я - хищник, а мое тело знает, что ты - моя добыча. Твой страх возбуждает. Постарайся не быть такой испуганной. Не сопротивляйся. Чем больше ты вертишься и ноешь, тем более возбужденным я становлюсь. Если ты меня достаточно сильно возбудишь, то я разжую твои вены и прикончу тебя, затраханную, в луже крови. Я полагаю, что ты этого не хочешь?
- Нет.
- Тогда оставайся спокойной, - сказал Лукас. И, кивнув в сторону шнурка на коленях, спросил: - Ты уверена, что не хочешь быть связанной?
- Да.
Лукас растянулся на кровати, взял за талию Карину и потянул ее, низвергая напротив себя. Они расположились рядышком: ее попа прижалась к его паху, а спина - плотно к его груди. Как двое любовников. Как правило, она и Джонатан так лежали после секса. Извращенность положения заставила ее задрожать.
- Лежи спокойно.
Его руки плотнее притянули ее. Жесткий стержень его эрекции толкнулся ей в попу. Она попыталась сделать некое разграничение, от греха подальше.
- Не беспокойся, тут я ничем помочь не могу, но приставать к тебе не буду. Пока ты не станешь стонать и тереться своей жопой об меня.
Она остановила движения. Аромат раскаленного паяльника теперь был непреодолимым. Карина прокашлялась и сказала:
- Я чувствую, как мою голову слегка уносит.
- Ты вдыхаешь мой запах. Твое тело реагирует. Это только ускорит положение вещей.
Это объясняло, почему рубашка была сорвана. Он не хотел, чтобы ткань встала барьером между ней и запахом, который мог бы скатиться с его кожи и начать на нее воздействие.
- Мне надо что-нибудь делать?
- Просто лежи тут и терпи. Твое тело нуждается в моем яде. Как я говорил, я уже кусал тебя, чтобы убить отраву, но ты его получила ровно столько, чтобы остаться в живых. На это уйдет некоторое время.
Без указания вытянуть шею, она смахнула с нее волосы и выставила кожу как экспонат.
Ей ответил сдавленный смех. Он спросил, говоря ей на ушко и касаясь своим теплым дыханием ее кожи:
- Ты когда-нибудь смотрела хоккей?
- Нет.
- В «Баффало Сэйбрс» был вратарь - Клинт Маларчук. Стив Таттл, парень из другой команды, пытался забить в ворота, и когда он протаранил во вратарскую площадь, защитник захватил его сзади и в падении качнул его вверх. Шею Маларчука задело коньком Таттла. И как только мелкий порез снаружи разорвал яремную вену - кровь брызнула, как вода из шланга, покрыв всю зону в считанные секунды.
По какой-то причине она не смогла понять, так его тихий голос по-дружески подействовал на нервы.
- Он выжил?
- Он остался в живых. Если бы лезвие конька прошло чуточку глубже, то быть бы ему мертвецом, приблизительно, через две минуты. - Лукас плотнее подтянул ее к себе: - Совать нос в шею - это забавно, но внутривенное давление может так быстро выгонять твою кровь, что это может тебя убить.
Его палец проследовал по очертанию вены на ее шее, вызывая мурашки по коже. Она пожелала, чтобы он этого не делал.
- А если не в шею, то куда?
- Хорошо бы подошла рука.
- А можешь удовлетвориться… обойтись рукой?
- Еще чего. Чем дольше мы ждем, тем болезненней это будет для тебя.
Его тело было горячим в отличие от ее тела, его тепло просачивалось в нее. Теперь его запах окутывал ее полностью. Ее голова закружилась.
- Это оно, - подсказал он. - Расслабься и не напрягайся.
- Мне страшно, - сказала она ему.
- Прости.
Подоплека насилия, проникающего во все, что он говорил, слегка утихла.
- Что произойдет после твоей подпитки?
- Ты уйдешь в аут. Это как отдать кровь, за исключением куда больших неприятностей. От моего яда твое тело будет в состоянии шока. Если ты выживешь, то станешь пригодной для подпиток.
- Я могу умереть?
- Да.
- Все просто становится лучше и лучше.
- Жизнь такая сука.
Комната поползла.
- Я ведь не сплю, да?
- Если это твой сон, то тебя серьезно трахнуло.
- Да кто ты… все вы такие?
- Ты задаешь слишком много вопросов.
Он оттянулся от нее, повернул ее руку к себе и укусил прямо за мягкую плоть выше локтя. Пронзительная боль прошлась по Карине. В ответ ее тело напряглось, но его руки прижали ее так, что она едва могла дышать.
Больно. Опять. И опять. Но хуже чем боль было ужасное ощущение его обгладывающих зубов и колючего тепла, которое извивало свой путь вверх по руке. Оно распространялось на плечо и развеивалось за пределы, изъявляя претензию на ее тело. Она хотела освободиться и удрать, но Лукас держал ее в тисках.
- Обещай мне, что ты обеспечишь безопасность моей дочери, если я умру.
Он не ответил.
- Обещай мне.
- Обещаю, - произнес он.
Карина позволила себе утонуть в мучительной боли. Постепенно облегченной устойчивой болью. Ее конечности расслабились. Она попыталась думать о чем-то другом, о чем угодно, об Эмили, об их безопасной квартирке, о том, чтобы быть в другом месте, где-то далеко-далеко. Но реальность отказывалась отступать. Так и лежала Карина там, и ждала завершения этого, все ее тело отчетливо гудело от необычной боли, пока головокружение не вычеркнуло весь мир, и она не ускользнула в провал.
Лукас понюхал тонкую шею Карины. Ее лихорадило. Не слишком уж и плохо. Она была здоровой. И чистой. Анализ крови из головного дома не показал аномалий, за исключением отравления. Все было как у «доноров». Эластичность; устойчивость к большинству болезней.
И твердо стоящая на своем. Не казалось, что она бы сломалась, но он видел достаточно людей, которые ломались под тяжестью переходного периода, чтобы позволить ускользнуть охране. А затем, была ее дочь. Дети все усложняли.
Она просто легла тут и позволила ему напитаться.
Его первого «донора», Роберта Майлдера, для подпиток приходилось накачивать успокоительным средством. После него была Галатея. Ему приходилось связывать ее. Каждый раз. Она обижалась на свою роль, питая отвращение к тому, чтобы быть сдерживаемой. Презирала его, и все же тянула к себе в постель. А когда они трахались, она совершенно истощала его так, что он чувствовал блаженную пустоту, как если бы излил в нее не только свое семя, но и свою боль. Она принимала все и упивалась этим, наслаждаясь имеющейся в ее руках властью над ним. Он не был дураком. Он знал, что она была движима местью, но возвращался к ней опять и опять, с идиотской жаждой отравленного источника.
А теперь у него была Карина.
Успокоительный холод распространился по его венам, смягчая прошивающую иглами боль, которой всегда у него кололо впоследствии его трансформации из атакующей формы. Забавно. На инъекциях он выдержал шесть лет, выдергивая себя через каждую парочку дней, но успокоить боль синтетическим гормонам не удавалось. Они ухитрялись притупить ее, и все же боль грызла еще, и еще, пока он не стал убежденным в том, что она окончательно размолотит его до состояния ничтожества. Тело Карины едва имело шанс ответить на его яд, но все же, даже эта маленькая доза гормонов принесла ему облегчение. А он чуть уж было не забыл, как же это, когда без боли.