Камень третий. Дымчатый обсидиан - Макарова Ольга Андреевна. Страница 7

Она носила красивое имя — Адэль. Голос ее, низкий и бархатистый, восхищенный Сайнар назвал драгоценностью, являющей свой блеск не всякому. И был, в общем-то, прав: Адэль жила одиноко и мало общалась с другими людьми.

Сайнар слушал этот чудесный голос, как музыку, и все больше и больше удивлялся самому себе: только что он прошел мимо сотни женщин с такими же лицами, как у Адэль. Их было так много — юных, зрелых и старых, — и все они были так похожи, что навевали не меньшую тоску, чем однообразные пустынные дюны… Но Адэль… она была прекрасна. И, похожая, она была ни на кого не похожа…

Почему? Сайнар не знал. Он полюбил эту тихую, печальную женщину с первого взгляда и никогда уже не терял ее лица среди лиц множества одинаковых потомков Дэл и Эмэра. Ему казалось, он любил ее всегда, всю жизнь, просто не знал об этом раньше. Такой же трогательной и чистой любовью ответила ему Адэль.

Впервые Сайнар испытал это особенное счастье — он нашел родственную душу. Ту, что ничего не утаит, не замыслит дурного, не обратит его тайн против него, а напротив, все поймет и простит. Он говорил с Адэль даже об Ордене, чего никогда не доверял ни одному человеку. Говорил о своих мечтах, о своей жизни — обо всем, и счастлив был пятидесятилетний еретик, как мальчишка.

Благодаря Адэли, он научился любить и немного понимать пустыню. До сих пор работает Сайнар в основном после полуночи, в прохладе, под звездами, не в силах забыть живых и шумных кулдаганских ночей.

К пустыне у него навсегда установилось почтительное отношение, с примесью суеверной боязни. Так чувствует себя пасынок рядом со строгой мачехой, когда та находится, в общем-то, в неплохом настроении, но неожиданно может сменить милость на гнев, стоит только что-нибудь сделать не так. Неудивительно, что в Арен-Кастеле Сайнар слыл чудаком. В этом свете даже самые сильные его апокрифические истории выглядели чуть ли не забавно.

Сайнар пробыл в Арен-Кастеле всего шестьдесят три дня, и дни эти промчались, как во сне. А потом пришел долгожданный караван и остановился здесь по пути в Рубеж…

…Не каждый может оценить столь великий и редкий дар, такой, как настоящая любовь. Между тем, потерять его легко, а вернуть — почти невозможно…

Адэль отпустила Сайнара к его зеленым землям и дождям, льющимся там с облачных небес. Отпустила, надеясь, что он вернется, и зная, что этого никогда не будет…

«…Ребенок?.. Назови его Кангасском…»

Вот он, здесь. Взрослый. С лохматой шевелюрой непослушных черных волос, видимо, давно не стриженых, и отросших как попало. А загар у него — кулдаганский, хоть и побледнел за время ученичества, что он провел вдали от родных краев. Сам Сайнар был черен, почти как островитянин, когда жил в Кулдагане…

Воспоминания о лучшем времени в своей жизни обернулись в душе Сайнара утопическими мечтами, в которых он видел младшего сына своим наследником, главой нового Ордена, единственным Кангасском, носящим фамилию отца и древнюю приставку к имени — Немершгхан, — несущую особый смысл.

Кангасскнемершгхан Сайдонатгарлын… Он был бы правой рукой своего стареющего отца, а потом продолжил бы традицию Ордена в новом мире, без миродержцев. Он стал бы венцом трех тысяч лет великого ожидания; воистину величайшим человеком своего времени, и всех времен… Он понимал бы Сайнара так же, как понимала Адэль…

Эти мечты успокоили тревогу в сердце отца и внушили надежду. Если совсем недавно он медлил, прячась за непрозрачной стороной смотрового купола, то сейчас он рвался к сыну всей душой. И уже не важно было, что он до сих пор не знает, что будет ему говорить…

Предчувствие… Опять сердце ёкнуло. Кан резко обернулся к двери — не к той, большой и помпезной, через которую вошел в зал. Нет, это была маленькая неприметная дверка в углу, рядом с высоким, набитым книгами шкафом, к которому была приставлена передвижная лестница… Должно быть, Кан сильно переменился в лице, раз сразу двое — Мажеста и Лар — спросили, в чем дело.

Кангасск не ответил им. Он пристально смотрел на крохотную дверь и редко, глубоко дышал. Волнение переполняло душу. Радость и обида смешались воедино — гремучая получилась смесь…

Через несколько мгновений дверь открылась и в залу вошел сам Сайнарнемершгхан. Взгляды отца и сына встретились…

— Оставьте нас, — велел Сайнар остальным Кангасскам, удивившись, как холодно, несмотря на все светлые чувства, теснившиеся в душе в тот момент, прозвучал его голос.

— Да, отец, — смиренно кивнул Абадар. И вышел за дверь первым.

Остальные чуть помедлили — каждый выжидающе переводил взгляд с отца на своего младшего брата, — а потом, словно опомнившись, всей гурьбой поспешили за Абадаром. Только Лар, проходя за спиной отца, обернулся к Кану, отчаянно жестикулируя в попытке что-то беззвучно объяснить (видимо, решил напомнить, чтобы тот молчал об Орионе и вообще не болтал лишнего). Дэлэмэр коротко кивнул ему; Лар рассеянно улыбнулся краем рта и поднял над головой руки со скрещенными пальцами — на удачу… Он покинул зал последим; дверь закрылась за ним.

Шарканье шагов и голоса в коридоре быстро стихли. Кангасск Дэлэмэр остался наедине с отцом.

…Красивый, белоснежно-седой старик с пронзительным, ясным взглядом; с удивительными глазами цвета колотого льда. Серые в тени, они отсвечивали синевой на свету. Кан смотрел в эти глаза спокойно: несмотря на все предостережения, он не испытывал страха перед отцом. И не чувствовал в нем угрозы для себя — холодный обсидиан, в гадании куда более сильный, чем горящий, соврать не даст: угрозы и вправду не было.

— Здравствуй, сын, — сказал Сайнар. Голос его дрогнул.

— Здравствуй… — отозвался Кангасск и растерянно повел плечами.

Повисла долгая пауза.

— Скажи мне, как так получилось, что ты стал Учеником миродержцев? — произнес Сайнарнемершгхан, нарушив затянувшееся молчание.

…и сразу заметил, как подобрался и посуровел его сын и каким жестоким светом засияли его зеленые глаза…

— Тебе интересно, как я стал Учеником миродержцев? — усмехнулся Кан. — А как мы с мамой жили, тебе не интересно? На нас только не плевали в Арен-Кастеле… Где ты был тогда? Где ты был все двадцать лет?

Сайнар подошел к сыну, молча положил руку ему на плечо. Ладонь почувствовала напряжение и дрожь: парень нес в себе столько гнева… Должно быть, это наследие Адэль, если ее любовь от тяжелой и беспросветной жизни обратилась в горькую обиду и передалась подрастающему Кангасску…

— Сынок… — тихо проронил Сайнар. — Я… я очень виноват перед тобой. И перед твоей матерью… Мы поговорим об этом. Позже. А сейчас ответь на мой вопрос, — в этом приказе, высказанном столь вежливо, сколь и прямо, был весь Сайнарнемершгхан Сайдонатгарлын.

…Еще не угроза, но уже недвусмысленный намек на нее. Когда водят не заточенной стороной ножа по шее — это то же самое. Даже суровый гигант Абадар в таких случаях считал за лучшее повиноваться воле отца. Младший Кангасск словно и не заметил ничего…

— А что мама умерла, это тебе тоже не интересно?! — бросил он.

Как ни странно, Сайнар проглотил это. За всю жизнь ТАК с ним осмеливался говорить только один человек — Гердон Лориан. Никому из своих детей, глава Ордена такого бы не простил. Никому… кроме младшего…

— Как это случилось? — хрипло спросил он.

— Она заболела, — голос Кангасска стал мягче, когда он заговорил о матери. — Никто так и не распознал болезнь. Мама просто сохла и слабела день ото дня, а потом умерла… — он сжал кулаки и гневно проговорил сквозь зубы: — Все кричали, что это гнев Прародителей!.. Что это за то, что она родила меня…