Почерк зверя - Вегашин Влад. Страница 7

Париасец оборвал связь. Мантикора глухо выругался. Он был почти уверен в том, что Маар-си не хуже его понял, какую угрозу представляет Арна для проклятого Левиафана, и что он приложит все усилия для того, чтобы устранить эту угрозу. Для начала — натравит на Арну самого Талеаниса.

Убрав перстень в карман, полуэльф вернулся к костру.

Поужинав, распределили дежурства: первое досталось Гундольфу, второе — Орогриму, а третье, предрассветное — Мантикоре, так что сразу после ужина он лег спать, подложив под голову свернутый плащ, благо ночь была теплая.

Арна подошла, как всегда, бесшумно.

— Грим, ложись. Мне все равно не уснуть сегодня ночью…

Орк окинул сестру тревожным взглядом.

— Ты уверена? Я уже немного поспал и еще утром посплю. Может…

— Я же говорю, мне не спится. А ты, я вижу, хочешь спать. Ложись, и спи. Дежурить я могу не хуже тебя, поверь…

— Знаю… — Он улыбнулся, сбросил с плеч плащ и постелил его на землю. — Хорошо, раз ты настаиваешь…

Спустя пару минут Орогрим уже спал крепким сном. А Арна, удостоверившись в том, что побратим уснул, негромко позвала:

— Талеанис! Я знаю, что ты не спишь. Не хочешь посидеть у костра, поговорить о чем-нибудь?

Ругнувшись про себя, Мантикора поднялся и подошел к огню, встав напротив девушки. Меньше всего он сейчас хотел разговаривать, тем более — с ней.

— Садись рядом, если есть желание — с другой стороны от тебя лежит фляга с вином. Я вижу, ты не настроен на беседу… хочешь, я тебе просто сыграю на лютне? — спросила она.

Горячее марево, дрожащее над костром, немного смазывало черты лица Арны, странным образом делая ее похожей на… Лианну? Только черная повязка на глазах бросалась в глаза — словно бы подслушав мысль полуэльфа, Танаа сняла ее, но глаза не открыла.

И Талеанис, неожиданно для самого себя, ответил:

— Хочу. Сыграй мне…

Тонкие пальцы скользнули по грифу лютни, перебрали струны… Девушка немного подстроила инструмент двумя поворотами колков, глубоко вдохнула…

Есть высшее влечение души,
Тоска, неисчерпаемая в сердце,
Внезапное предчувствие вершин,
Где нет врагов и нет единоверцев,
И ты бредешь, купившись на соблазн,
Тропою исчезающего мая.
А в глубине твоих безумных глаз
Смеется бог, родясь и умирая.
Экстремум разноперых ностальгий —
Твое всепоглощающее кредо
Но кто прочтет упрямые шаги
В зигзагах запорошенного следа?
Маши мечом, иди через фронты —
А он пройдет проторенной дорогой.
Он станет богом, он сильней, а ты —
Искрой в глазах смеющегося бога!
Но что тебе сияющий Олимп?
Но что тебе все почести земные?
Когда в недосягаемой дали
Вершиной в небе дразнит ностальгия!
Она твоя заветная звезда,
В ней свет любви и голос судий строгих.
Отдай же все идущим по следам
Себе оставив только зов дороги…
Пылает в сердце вечный зов дороги,
О, высшее влечение души…
О, высшее влечение души! [1]

Лишь через несколько минут после того, как смолкла лютня, Талеанис отвел взгляд от ярко-синих глаз Арны.

— Это не про меня, — через силу вымолвил он. — Я не хочу дорог и подвигов. Я хочу тиши своего дома, я хочу семью, я хочу быть мужем и отцом! Скажи мне, Арна… скажи, неужели я так многого хочу?

— Ты хочешь слишком малого, — серьезно проговорила она, чуть наклоняя голову. Пряди бледно-золотых волос упали на лицо. — Но, возможно, ты желаешь невозможного…

— Тогда зачем — все? Зачем я живу, дышу, что-то делаю? Зачем я иду с вами, если невозможно то, что является единственным смыслом для меня? — Мантикора говорил шепотом, но, казалось, что он почти кричит.

— Потому что нет ничего невозможного, — так же тихо ответила Танаа. — Все в наших руках. Все и всегда. Будущее — не предопределено, мы сами выбираем свои пути. Ты можешь выбрать, с кем ты — с ними, с нами или сам по себе. Нет, не надо опускать руку на меч — я не знаю о тебе ничего такого. Я не знаю, кто и как заставляет тебя идти против твоей же воли. Но я и правда хочу помочь тебе. И если это в моих силах — то помогу обязательно.

Быстро шагнув в сторону и вперед, Талеанис оказался рядом с Арной, а поскольку она сидела на земле — навис над ней.

— Если хочешь сделать для меня хоть что-то, не вмешивайся в мои дела, — жестко бросил он. И закончил — уже мягче. — Я не хочу, чтобы ты погибла из-за меня.

— Я не погибну раньше, чем совершу то, ради чего живу, — твердо, уверенно проговорила девушка, машинально перебирая струны. Ее внутренний взор, ее эмоциональная чувствительность, ее интуиция — все сейчас было направлено на полуэльфа.

Закрывается. Неумело, отчаянно — но закрывается.

— Для такой уверенности в том, что ты останешься жива, тебе надо бы держаться от меня подальше, — получилось грубее, чем он хотел.

— Тебе приказали меня убить? — абсолютно спокойно, как о погоде, спросила Арна.

Мантикора закашлялся.

— Нет… — И тут же поправился. — Пока еще — нет. Но…

— Вот когда прикажут — примешь решение. И если захочешь — придешь, и поговорим. Возможно, мне и правда удастся тебе помочь. А сейчас — извини, я хочу спать. Отдежуришь остаток ночи, раз уж проснулся.

— Ты настолько мне доверяешь? — поразился он.

— Тебе же еще не приказали меня убить. — Танаа негромко, печально рассмеялась. — Так что, отдежуришь?

— Отдежурю… — Сказать, что полуэльф был ошарашен подобным доверием — не сказать ничего. Что интересно, ему и в голову не пришло назвать это беспечностью — нет, она и правда просто ему доверяла…

Оставшиеся до рассвета три часа он провел в мучительных раздумьях. Как поступить? Что делать? Попросить ли у Арны помощи и попытаться вместе спасти Лианну из лап Левиафана? Или подчиниться приказу Маар-си и убить девушку следующей ночью? Или…

— А что бы ты мне сказала, госпожа моя? — шептал он, сжимая в кулаке символ богини. — Что бы ты посоветовала своему неверному рыцарю, своему трусливому предателю? Что бы ты мне сказала, Дианари… и стала бы ты вообще со мной разговаривать?

Погода стояла великолепная. Светило солнце, но не пекло — просто ласково согревало. Чуть прохладный ветерок играл с плащами, шевелил волосы, освежал… Четверо путников шли по лесной дороге и весело беседовали на самые разные темы. Даже Гундольф включился в беседу и сейчас со смехом рассказывал забавные байки времен его обучения в Ордене.

Внезапно Арна гортанно вскрикнула и выбросила руку с растопыренными пальцами к небу, перекинув посох в другую руку. Набалдашник больно ударил Мантикору по ноге, но он этого даже не заметил — что-то коротко укололо его в плечо, и мир вокруг завертелся, очертания предметов начали расплываться, таять…

Полностью сознания он не потерял. И, лежа на траве, странно-отстраненно наблюдал сквозь дымку яда за течением схватки.

По дротику с отравой получил каждый, но только Талеанис и Гундольф выбыли из боя мгновенно. Орогриму дозы, рассчитанной на человека, явно было мало — он двигался гораздо медленнее, но сознание терять или даже просто падать и не собирался.

Нападавших было четверо. Люди и один эльф, двигались все слаженно и сработанно — сразу было видно, что сражаются вместе они не в первый раз. Что интересно — ни один не использовал заточенного оружия — люди держали в руках обитые войлоком дубинки, хотя на поясах красовались отнюдь не парадные мечи, а эльф сжимал в пальцах еще несколько дротиков — при том, что за его спиной виднелся мощный составной лук.