Безупречный враг. Дилогия - Демченко Оксана Б.. Страница 28

– Свинья в цветнике! – поднатужился тощий посыльный, выдавая совсем не морское и весьма грубое сравнение неуместности вдовушки в порту…

– Ты, что ли, роза? – прогудел с высоты своего роста чудовищный кок, с отвращением рассматривая негодную жратву чужой готовки, наваленную в его миску. – Ну иди сюда, цветочек, я тебя пошинкую на салатик.

Посыльный, в отличие от розы, оказался способен к смене оттенков «лепестков»: сперва он запунцовел, но мгновением позже побелел. Он осторожно попятился к двери и сгинул из корчмы. Вдовушка со смесью отчаяния и благодарности покосилась на темный провал дверей и прошествовала дальше.

Лето едва успело отсчитать третий день, яркий и звонкий, как новенькая монета. Госпожа Фирн сменила поношенное теплое платье на чуть более свежее легкое, украшенное почти целым кружевом по краю ворота и на рукавах. Она прогуливалась в этот день как-то особенно упрямо, с достойной королевского гвардейца старательностью вытаптывая пятачок у южного торгового пирса.

Кок любовно изучил тесак, который постоянно носил за поясом и применял равно успешно к капусте и пиратам. Изучив в полированном широком лезвии свое отражение, могучий кормилец экипажа оттолкнул миску, вздохнул, сунул тесак за пояс и веско вынес приговор корчме:

– Травят тут людишек. Юго, ну ты-то меня понимаешь…

– Понимаю и тоже не ем, – отозвался Юго и скорбно скривился: – Но я пью.

– Да-а, за капитана, – напомнил себе кок тем тоном, каким заботливые мамаши убеждают детей скушать еще ложечку подгоревшей сопливой каши.

Юго приподнял кружку, поддерживая тост, и решительно выхлебал содержимое. До этого он выпил порцию морошкового морса мелкими глоточками, что портило настроение куда сильнее. Юго мысленно пожурил своего капитана, вздумавшего с королевской щедростью и столь же титулованным упрямством угостить всю команду дорогущим нагрокским напитком. Даже пригласил особенного повара из дворца какого-то богатого таврского графа. Повар потел, косился на моряков, икал, если кок хотя бы трогал свой тесак, – и старательно выжимал сок, смешивал его с чем положено и украшал кружки, словно это были бокалы и кубки на приеме знатных тэльров. Бочонок свежей морошки стоил куда дороже рома иди джина, тем более в начале лета, и вдобавок ягода первосортная, доставленная с королевского склада, на дубовой бочке клеймо знаменитой нагрокской торговой династии – клыкастый кит, перекусывающий остров.

Графский повар вздохнул со стоном, дрожащей рукой потянулся к бокалу цветного стекла, без надежды на спасение глянул в проем двери. Впервые в жизни он готовил в корчме, на потребу морского сброда… И был потрясен до немоты. Не заказано ни капли пива, не выпито ни единой слезинки крепчайшего и добротнейшего джина. Хотя весь порт готов забыть вдовушку и с утра благоговеет перед суммой, затраченной капитаном на чудачества. Команда забавляется видом тщедушного дворцового повара и покорно хлебает морошковый сок. Моряки трезво, пусть несколько вымученно, улыбаются: юнге десять лет, он в первый раз в жизни допущен за стойку кабака. Чем его поить, как не соком? И как оставить на корабле, если у недоросля именины?

– …розовый жемчуг и в довесок сынуля посмуглее самого смуглого жителя юга Лозильо, – закончил очередной пересказ сплетни кабатчик, выныривая из низкой двери кухни и со стуком опуская на большой стол огромную сковороду. – Телятинка, извольте испробовать.

– Ха, было бы что пробовать! Ты всякий продукт изуродуешь скорее и ловчее, чем я – пирата, – расстроился кок, снова оглаживая тесак. – Крыса береговая.

– Строги вы, строги, – пожурил кабатчик без малейшего страха и умчался на кухню.

– Вам морс с мякотью, капитан? – дрожащим голосом спросил дворцовый повар у юнги, чуть кланяясь и, как было ему велено, наполняя соком бесценный фигурный стакан цветного стекла.

Пацан, произведенный поваром в столь высокое звание, пискнул от восторга, заморгал, вспыхнул мгновенной счастливой улыбкой, так же быстро нагнал на лицо серьезности и кивнул. Попробовал величаво облокотиться на стойку, но, увы, локоть пришлось задрать аж к самому уху. Юго хмыкнул и решительно поставил свою кружку. Прошел в дальний угол, невнятным ворчанием согнал пьяных завсегдатаев, успевших сгрудиться в сторонке и с лучших мест следить за тем, как гуляет самая странная команда на весь порт. Юго чуть поднатужился и все же выволок тяжеленную, мореного дуба скамью к самой стойке. Юнга снова восторженно пискнул. «Небось полагал скамью неподъемной», – с долей самодовольства прикинул Юго, рассматривая почти квадратное сечение сиденья, пережившего все запои и бои в неспокойной корчме.

Пацан взобрался на скамью, куда вольготнее облокотился на стойку, теперь сделавшуюся для него почти низкой.

– За здоровье капитана, разрази меня гром, – пискнул юнга.

– Ага, гром, – согласился кок, нежно наблюдая за пацаном на скамейке с высоты своего роста. – Уж как ты пирата оглушил… Серьезный ты человек.

Юнга сделался багровым, сморгнул и спрятался за стеклянным бокалом. Он конечно же гордился собой. И он имел полное право на эту гордость.

– И что такое-растакое вы везли-то, ежели к вам, бешеным, полезли? – осторожно проскрипели из угла.

– Золото короля Альбера, – буркнул кок, подмигнув юнге.

– Пустой груз, – солидно сообщил пацан, двигая пустой бокал в сторону повара. – Ни запаха от него в трюме, ни радости на душе. Одна морока.

– Золото? – охрипли в углу. – Цельный трюм?

– Семейная лепта рода Тэль-Коста в устройство выгодного союза Нагрока и Хнаффы, – зевнул капитан, поправляя кружевной манжет и рассматривая свежий шов на запястье. – Угораздило меня сесть на этого морского ежа, то есть принять груз… Впрочем, решения отца я с некоторых пор не оспариваю. – Капитан покривился в сторону телятины: – Юго, пока наш кок отдыхает, ну хоть ты не дай команде погибнуть голодной смертью.

– И что предпочтете сегодня – блюда из кухни Нагрока, Лозильо, здешние или что из особенного? – не стал упираться Юго.

– Из особенного, – встрял в разговор юнга. Облизнулся и добавил: – Поострее.

Юго хмыкнул, нарочито почтительно поклонился коку. Гигант бережно добыл тесак и на двух ладонях передал как знак высшей кухонной власти. Юго обхватил удобную рукоять и пошел к низкой двери, неодобрительно принюхиваясь к прогорклому маслу и несвежей рыбе. Он слышал, как капитан высыпал на ладонь золото, подозвал помощника и боцмана и втроем они зашептались, обсуждая закупку годного продукта.

– Много пиратов нашинковали? – хмыкнул корчмарь, отодвигаясь от плиты без всякого спора. – Надо ж, золото короны доверили не военному флоту, а вам.

– Мы быстрее, да и надежнее, – веско сообщил Юго, рассматривая зелень и брезгливо перебирая овощи. – У тебя есть хоть что-то не гнилое?

– Так весна почитай, – возмутился корчмарь. – Откуда бы? Я за золото капусту не беру, это вы с умом не дружны. Вот такая годна? Бери, чего уж там… Слушай, а ваш капитан что, ничуть не пьет крепкого?

– У всех свои причуды. Не пьет.

– А…

Тесак звонко прорубил разделочную доску вплотную к пальцам корчмаря. Тот подавился и побелел.

– Сплетен не возим, ни в трюме, ни в каютах, – веско сообщил Юго, смахнул обломки доски и потянул от стены новую. – Что за приметы у того южанина, по жемчугу должника?

– Так…

– Воды выпей и не пыхти. Имбирь у тебя есть?

– Так…

– Сам гляну. Эх, вот в краю, где я рос, совсем не было имбиря, прямо досадно. Ну ладно это, так там и хрена ни единого корешка. Горчица, шафран, куркума… – Юго блаженно прижмурился. – Иной раз перечислю, и радость греет: до чего велик мир.

Он прошел к коробам приправ и начал их рассматривать. Перевозка золота, чего уж там, дала изрядный доход. Но более неспокойного плавания не помнил никто в команде. Особенно трудно пришлось в ту ночь, когда из тумана навалились немыслимые среди моря, в глухой штиль, гости: три большие лодки облепили борта. Юго проснулся первым, почуяв смутное беспокойство. Нечто забытое, нездешнее, шевельнулось и проникло в сон. В первый миг он не поверил себе, а затем прыгнул в чем был к двери, нащупывая трофейный нагрокский топор. Сонный голос сирены разобрать по силам лишь оримэо, и то не всякому, но лишь умеющему противостоять звучанию. Юго заметил в себе такую способность еще на островах. И с некоторых пор не сомневался: тот мерзавец, что продал двенадцатилетнего мальчишку пирату, набивал цену, намекая на присутствие у «товара» древней крови. Тогда она еще не дала о себе знать, но, когда юноше стукнуло пятнадцать, расправила его плечи широко. Порода сделалась внятно видная всякому… Юго так и не смог выяснить, было ли правдой то, что шепнул ему приятель: