Охотники за магией - Галанина Юлия Евгеньевна. Страница 51

Родник прятался в складках горы.

Ряха оторвался от меня и исчез за скалами, — и сразу стало страшно и одиноко. И ветер засвистел сильно, и склон показался круче, и вообще…

Я сразу стала чаще оступаться, чудом удерживаясь на ногах. Появился страх перед коварными камнями.

Но тут из-за скал показался дымок, светлый, жемчужный, почти прозрачный. И сразу всё поменялось, ну просто волшебно. Я снова была не одна и, забыв страхи, понеслась туда, где ждали вода и огонь.

Попади мы в это место выше или ниже — никакой воды бы нам не обломилось. Только здесь родник выходил на склон, а потом снова прятался в камнях.

Ряха нашел удобное место около крохотного водопадика, наломал чахлых, исхлёстанных ветром берёзок, развёл маленький костёр меж двух камней, поставил зазнобин чайник и теперь поддерживал огонь, подкладывая под дно чайника веточки по мере надобности.

— Как твои ноги? — спросила я, спускаясь к нему.

— Да так себе, — скривился Ряха. — Тут же всё боком идти приходится, похоже, опять мозоли будут, но в других местах.

— Мы хорошо поднимаемся?

— Нормально. Нам бы до ночи на гребень выйти, чтобы в темноте на камнях зубами не стучать.

— А если мы выйдем на гребень, тогда что? — удивилась я.

— С той стороны кусты должны быть, — объяснил Ряха.

Пожевав сухарики, в которые превратились постряпушки Ряхиной зазнобы и, запив их чаем, мы двинулись дальше.

У самого гребня пришлось помаяться, — скалы встали дыбом на пути, как крепостные стены, и отсекли путь наверх. Еле нашли щель, по которой проползли между ними, где змейкой, где паучком, а где и вовсе ни с какой живностью не сообразным способом. Ну разве что с пиявкой.

Но выбрались, встали на узком гребне.

И я с тоской увидела, что мы преодолели лишь первую ступеньку громадной лестницы.

Позади остался Шестой Угол Чрева Мира.

А впереди были горы. И они были куда выше и круче той, на которую мы с таким трудом поднялись…

С северной стороны склон оказался значительно положе. Он почти до вершины был покрыт стелющимся по земле мохнатолапым стланником. По склону мы быстро спустились в долину между двумя хребтами. Находилась она примерно на той же высоте, что и родник, у которого мы останавливались днём. Только что с другой стороны горы.

По дну долинки бежала горная речка, около которой мы и заночевали.

Ряха наломал пушистых веток стланника, сделал из них подобие подстилки и с тревогой спросил:

— Ты ночью сильно брыкаешься?

— А я знаю? — удивилась я. — Это Янтарного надо спрашивать.

Рядом с подстилкой Ряха соорудил ночной костер из смолистых корявых стволов и сказал:

— Так и быть, я с краю.

Это означало, что мне он уступает место около костра.

— Эх, как бы шкура сейчас пригодилась, — вздохнула я. — Помнишь, которую ты мне в Хвосте Коровы сосватал?

— Еще бы, — отозвался Ряха. — Мировая ведь была шкура, я плохого не посоветую. Где она?

— Дома осталась. Кто же знал…

Я забралась на ветки к Ряхе под могучий бок и отключилась, даже не успев додумать мысль о том, что на таком неровном и жестком ложе нипочём не усну.

Ночью было холодно, но всё-таки Ряха с одной стороны и костёр с другой здорово помогали.

Снов я не видела. И ноги ныли.

На следующий день был подъем на следующую гору. И спуск. И так до бесконечности день за днём.

Как мрачно предсказывал Ряха, еда кончилась на четвёртый день, а мы были ещё только в самой сердцевине горного пояса.

Но даже не это было печально: Ряха, похоже, простыл во время ночёвок. Костры не спасали, — да и с топливом здесь было плохо, мы были на такой высоте, где почти не осталось ни деревьев, ни кустов.

Он не обращал внимания на появившуюся боль в груди, но останавливаться мы стали чаще, чем раньше, и теперь не из-за меня, а из-за него.

На привалах мы хлебали горячую воду из чайника и подъедали крошки, оставшиеся на дне мешка.

Впереди уже замаячил хребет, венчавший эту гигантскую горную лестницу, и внушавший невольное почтение своими размерами. Он был не костистый, как окружающие его гряды, но какой-то округлый, ещё более громадный в своей обманчивой округлости.

— Его перевалить — и всё, пойдет спуск на равнину, — показал Ряха.

— Тогда пошли, — вздохнула я.

Перед последним хребтом расстилалось безжизненное плато, которое нам надо было ещё миновать.

А мы уже не шли, мы медленно брели.

И солнце не грело как раньше, холодно теперь было и днём, и ночью. Я не смотрела по сторонам, тупо шагала за Ряхой, безразлично глядя перед собой и машинально переставляя ноги. Камни были у меня перед глазами, камни были у меня в голове.

Мы перебрели через каменистое плато, не встретив ни ручья. Посидели у подножья гиганта, пытаясь хоть немного прогнать вцепившуюся в тело усталость, и в который раз полезли на склон. Он оказался никаким не округлым, таким же зубастым и шипастым, как и все те, что мы прошли — просто его громадные размеры сглаживали выпирающие из шкуры скалы.

И снова камни, камни, камни, камни, камни…

Когда впереди раздался звон чайника, я не сразу среагировала.

С усилием подняла голову — и увидела, что Ряха лежит на склоне выше меня.

Ничего не понимая, как могла быстро добралась до него.

— Ряха, ты чего?

— Отходился я, — прохрипел Ряха. — Всё, не могу больше.

— Ряха, вставай!!! — взвыла я дурным голосом, дёргая его за руку.

— Не могу, — сказал Ряха и затих.

— Да ты что?! — принялась я трясти его. — Ряха, ты не можешь!

Он не отзывался.

Мне стало страшно.

Все Ряхины мышцы были при нём, а легкие не выдержали…

Я трясла его, дергала, пинала, — без толку. Подвывая от скрутившего всё внутри ужаса, я тормошила и тормошила лежащего Ряху — но результата не было.

От полного отчаяния я укусила его в предплечье изо всех сил. На смуглой коже отпечатались два ярко-красных полукруга от моих зубов. Ряха не двигался. Глядя на след своего укуса, я тупо замерла, не зная, что же делать дальше…

— Иди без меня, — вдруг прохрипел Ряха, не шевелясь и не открывая глаз. — Кинжал мой забери, остальное не трогай: не умеешь. Иди.

— Ряха, я не пойду! — заревела я во весь голос, размазывая слезы и грязь по лицу тыльной стороной ладони. — Ряха, ну вставай, пожалуйста… Немного же осталось… Ты что, с ума сошёл?

— Пошла, я сказал! — выдохнул Ряха и снова замолчал, никак не отзываясь на все мои тормошения. Лицо его стало до отвращения спокойным.

Я изо всех сил кусала теперь уже свои пальцы, чтобы боль уняла слёзы, помогла придти в себя, — но бесполезно. Кроме отчаяния, ничего внутри не осталось. А снаружи не было ничего, кроме каменистых горных склонов.

Я посидела около лежащего Ряхи, потом полезла вверх, как он велел.

Потом спустилась, вспомнив, что не взяла кинжал. И поняла, что не хочу его брать.

Попыталась передвинуть Ряху с острых камней на более ровный пятачок — и не смогла, сил не хватило. Отцепила чайник.

Полезла наверх с чайником в руке. Прошла чуть дальше, чем в первый раз.

Поняла, что Ряха-то живой ещё. Меня затошнило, и я вернулась.

Снова сидела около него, пиная чайник в закопчённый бок. Гребень, который осталось перевалить, нависал над нами морской волной. Мертвым дном воздушного моря лежало позади серое плато.

Я подумала, что сколько не сиди, а конец один — снова стала подниматься по склону.

Отошла хвостов на десять и поняла, что ухожу от лежащего Ряхи навсегда.

Навсегда. А он живой…

Повернула обратно.

И тут в мои метания вмешалась погода. Я совсем не обращала внимания на то, что творится вокруг. А небо заволокло тучами и пошёл снег.

Крупные, белые, пушистые, невесомые хлопья летели на оскаленные горы. Эти хлопья были нежнее легчайшего лебяжьего пуха и изящнее распустившихся цветов вишни. Они нежно ложились на блестящие скалы.