Выстрел в Опере - Лузина Лада (Кучерова Владислава). Страница 16

– Маша, – позвал Мир Красавицкий, дав почву для неверия Машиным ушам. – Это я. Не бойся. Все в порядке.

– Ты жив? – спросила она еле слышно и тут же истерично продублировала свой вопрос: – Ты жив?!!! Мир! Ты жив?!

Ссорящиеся за дверью не могли ее слышать.

– А вы знаете, что я – ведьма? Я могу вас сглазить! – гремел голос Чуб. – И вы ничего не сможете сделать, вы же – не ведьма. У вас даже в роду не было ведьм!

Даша явно решила взять Машину мать «на слабо».

– Это у нас-то не было ведьм! – закричала Анна Николаевна.

– У вас! У вас! – исхитрилась перекричать ее Чуб.

– Я жив! – крикнул Мир снизу. – Можно войти?

Маша активно закивала.

Однокурсник проворно забрался по пожарной лестнице, спустившись по которой три дня тому «как воровка», Маша ушла из дома «навсегда».

– Ты жив…

Он сидел на подоконнике.

Красивый. Серьезный. В костюме и галстуке.

– Там, в больнице, врач сказал нам неправду? – Маша коснулась его руки – рука была теплой.

Он был жив. Она и не видела его мертвым! Врач, сообщивший им в коридоре больницы страшную новость, наверняка перепутал имя больного.

– Врач сказал нам, что ты…

– Я знаю, – скучливо обрубил ее Мир.

И Маша расслышала: ему не интересно об этом говорить.

«Логично», – подумала она.

Наверное, все три разделивших их дня ему пришлось говорить только об этом.

– Я так рада, что ты жив, – сказала она и осознала сказанное.

Он не погиб, спасая ее.

Она – не убийца!

Невиновна!!!

Радость, огромная, заполнила тело.

– Ты цел? – взволнованно заворковала она. – Было столько крови. У тебя был перелом? Или нет?

– Бог с ним со всем, – сказал Красавицкий. – Все это ерунда, в сравнении…

– С чем?

– Я должен сказать тебе очень неприятную вещь. – Обещание пророкотало мрачно и глухо. – Я люблю тебя, Маша. Я не смог тебя разлюбить.

Виновна!!!

«Присуха! Приворотное зелье… Даша приворожила его ко мне».

Радость померкла.

– Поздно, – вынесла приговор она.

– Для любви нету «поздно».

То же самое Маша сказала и Врубелю.

«А если нету поздно?»

Но оказалось, что поздно – есть.

– Мир, прости меня, – попросила студентка. – Но я… не люблю тебя больше. Я любила тебя на первом курсе. И на втором… Ты не обращал на меня внимания. А я думала, что люблю тебя, но…

Мир Красавицкий – самый красивый парень их института – был невзаправдашней любовью.

Маша любила его как книжный идеал, любила тогда, когда еще не жила, а только мечтала о любви в стеклянном аквариуме своего одиночества.

Но даже ее книжные фантомы – мечты о сказочном, фантастическом булгаковском мире – оказались на поверку более реальными, чем ее надуманная любовь к реальному Миру.

– Я люблю другого. Прости.

– Я прощу тебе все, что угодно. Я же люблю тебя, – сказал он.

– Нет. Ты не знаешь, – возразила она. – Я жду ребенка! От другого мужчины. От Михаила Врубеля. Он умер…

Машина Страшная Тайна вырвалась наружу, облеклась в слова. Слова разрослись, наводнили комнату.

«Что делать?!»

Она ждала ребенка от мужчины, похороненного столетье назад. Она ждала ребенка, и кабы ее мать знала об этом, отвлечь ее от морального уничтожения дочери, «принесшей в подоле», не смогла бы и Землепотрясная Даша. Она, двадцатидвухлетняя, почти изгнанная из дома, почти разжалованная из Киевиц, ждала ребенка и отчаянно не знала: как жить?!

– Ну и что? – пожал плечами Мир Красавицкий. – Это ничего не меняет. Для меня – ничего. Я люблю тебя. Я усыновлю твоего ребенка.

Странно.

Его презрение к Машиной тайне прогнало из комнаты страх.

– А как ты узнал, где я живу? – спросила она.

– Это было не трудно.

– Логично. В институте. Я рада видеть тебя.

– Ты рада? – В словах не прозвучало вопроса – одна грусть. – Ты правда рада мне? Это возможно? Ты ж знаешь, кто я.

Вопрос появился:

«Можешь ли ты простить меня?»

– Я рада, поверь. Я так рада, что ты жив! – едва не заплакала Маша. – Я знаю, из-за тебя погибли двое. Но ты не совсем виноват… Кылына обманула тебя, использовала. А потом… Ты готов был пожертвовать жизнью ради меня. Но какое счастье, что тебе не пришлось жертвовать жизнью!

– Дай мне еще один шанс, – сказал Мир Красавицкий.

– Бери. – Маша мягко положила руку ему на плечо.

– Нам нужно поговорить. Мы можем поговорить с тобой здесь? – Он прислушался к ушераздирающим крикам.

А Маша смутилась – трусовато отдернула руку.

«Поговорить?»

В таких костюмах и галстуках мужчины обычно делают предложение.

– Нет. То есть да, – зачастила она. – Но не здесь. Нам лучше тихо уйти. И побыстрей. Иначе… – указала она рукой в сторону крика.

Миру не стоило попадаться на глаза ее матери!

На глаза Даше – тем паче!

Ковалева сильно подозревала: при виде воскресшего сатаниста Землепотрясная Чуб заорет в унисон с ее мамой, и не могла даже заподозрить, что будет, если два таких тайфуна сольются в один.

– Мне нужно собрать вещи, – заторопилась она. – Я сюда вряд ли вернусь. – Спотыкаясь на картошке, Ковалева поспешила к старому шкафу, в котором вековал век допотопный фанерный чемодан.

– А это твой отец? – Мир склонился над письменным столом, где под стеклом лежали открытки и вырезки, фотографии, картинки. – Вы с ним похожи.

Машу кольнуло. Больно!

Она подскочила к столу.

Старое-престарое фото: папа, мама, она, старший брат. Маша в растянутых детских трусах стояла на плечах у отца.

Стояла и не боялась – папа крепко держал ее за руки.

Приподняв пыльное стекло, дочь сгребла из-под него все, что там было, и бросила семейный архив в пасть чемодана.

– Это тоже брать? – Мир взял с кровати игрушечного Винни-Пуха.

– Бери.

Мишку папа подарил ей в шесть лет!

– И значки забирай.

Значки с эмблемами киевских фестивалей и олимпиад ей покупал папа – по ним Маша изучала историю Города!

Мир послушно снял со стены исколотый значками платок.

– И эту картинку, – наказала Маша. – И глобус. И тапочки… Это все он.

– быстро нашкрябала она записку взамен,

Она застыла с бумажкой в руках.

– Ее нельзя оставлять. Мама найдет ее первой и не отдаст папе. Она такая… Она не плохая. Просто очень упрямая.

– Я всю квартиру освящу! – несся из кухни голос Анны Николаевны. – Все солью посыплю. Ты сюда и зайти не сможешь, нечисть проклятая!

Из чего следовал безрадостный вывод: ведьм в Машином роду тоже не наблюдалось.

– Хочешь, я подкараулю твоего отца у подъезда и передам ему письмо? – сказал Мирослав.

– Ты, правда, можешь вечером подъехать сюда? Специально?

– Я сделаю все, что ты хочешь. Я же люблю тебя.

– Спасибо, – смяла опасную тему она.

Мир спрятал записку в карман.

– Что еще? – Она огляделась. – Ах да… Одежда. Конспекты.

В чемоданную пасть полетели нехитрые пожитки: свитера, футболки, колготки, тетради, книги, трусы.

– Ты поможешь мне спустить сумку через окно?

– Конечно. Я всегда буду тебе помогать. Я же люблю тебя. Можно я поеду с тобой?

– Куда?

– Туда, куда едешь ты. Я не буду тебе мешать.

Маша исторгла тягостный вздох.

Конечно же, Маша Ковалева заранее знала: влюбленный Мир Красавицкий будет мешать ей. На то и существует любовь, чтобы мешать людям жить! Но отказать влюбленному в нее насильственным образом она оказалась не в силах.

К тому же ее одногруппник бывал в круглой Башне, слыхал разговоры кошек и был готов к любым мистическим па.

К тому же никаких мистических па в планах Киевицы не намечалось.

– Я должна подготовиться к экзамену. Можем готовиться вместе. Даже лучше вдвоем! Мы друг другу поможем, – оптимистично солгала Ковалева.