Выстрел в Опере - Лузина Лада (Кучерова Владислава). Страница 3

(Вставлять словечко «Землепотрясно» к месту и не к месту было второй из Дашиных привычек.)

– Можно не перебивать?! – Дображанская оскалила зубы и, сложив руки на груди, прибила Землепотрясную Дашу повелительным взглядом. – Мы – Киевицы. Мы властвуем над Киевом.

– Так же, как и он над нами. – Судя по всему, Маша не терпела нечеткости формулировок.

– Так же, как и он. – Судя по всему, в отличие от Дашиных реплик, Машины правки Катя воспринимала бесконечно толерантно. – У нас есть личный офис, – Дображанская окинула взором круглую комнату Башни, затянутую в дубовый корсет книжных шкафов, – куда не может попасть ни один человек.

– Если у него нет ключа и он не знает пароля, – сказала Маша.

– Есть три говорящие кошки.

– Только две, – весело хрюкнула Чуб. – Бегемот с нами не разговаривает!

Кончик хвоста черного кота недовольно задергался.

– Есть килограммов 100 – 150 раритетного золота, которое преподнесли нам на шабаше киевские ведьмы и которое надо еще как-то реализовывать, – проигнорировала Дашину реплику Катя.

– Зачем? – Чуб рефлекторно вцепилась в свою серьгу. – Я свое золото носить буду.

– …И самое главное, – окончила Катя, – Книга Власти!

– Книга Киевиц, – сказала скрупулезная Маша.

В то время как Катя подошла к тонконогому дамскому бюро, на коем возлежала упомянутая вещь, и с вожделением прикоснулась пальцами к черному переплету.

– А еще мы должны каждую ночь дежурить на Старокиевской горе, – влезла Чуб.

– Даша! – разозлилась наконец Дображанская.

– Это важная поправка, – не поддалась та.

– Я к этому и веду! – осадила ее Катерина. Она по-прежнему не отрывала пальцев от Книги, словно прикосновение к ней доставляло ей непреодолимое удовольствие, которого она не в силах себя лишить. – Я перечислила «плюсы»: власть, золото, квартира в центре… Но есть и «минусы». Как верно заметила Маша, мы – Киевицы. Мы владеем этим Городом и защищаем его. «Киев властвует над нами так же, как и мы над ним» – так написано в Книге. В частности это выражается в том, что мы обязаны каждую ночь дежурить на нашей горе, «чтобы, завидев на небе красный огонь, полететь туда». Туда, где нужна наша помощь.

– Ну а я что сказала? – обиженно буркнула Чуб.

– Тем не менее, – продолжила Катя, – прошлую ночь мы сидели там совершенно зря. На небе ничего не загорелось.

– И что ты теперь предлагаешь? – спросила Землепотрясная Даша.

– Я не предлагаю, – с удовольствием выправила ее Катерина, – а выношу на обсуждение. Быть может, целесообразней дежурить по очереди? Еженощные дежурства – изматывающая вещь. А у меня бизнес. У Маши послезавтра экзамен. Только ты у нас можешь спать по полдня, потому что нигде не работаешь.

– А как мне работать? – закипела Землепотрясная. – Я ж работала в ночном клубе! По ночам! А теперь все ночи заняты. И если завтра что-то где-то опять загорится, дни тоже пойдут побоку. Это ты у нас сама себе хозяйка. А Маша во-още студентка. Экзамены сдаст – и каникулы. А кто будет держать на работе певицу, которая в любую минуту может скакнуть со сцены, всех кинуть и побежать спасать Город?

– Именно поэтому, – завершила Катерина, – я и предлагаю немного облегчить себе жизнь и дежурить парами. Сегодня ты и Маша. Завтра мы с тобой, чтобы Маша могла подготовиться к экзамену. Послезавтра я с Машей. И так далее.

– Ну-у-у, давайте попробуем. – Чуб отвернулась.

Будучи в недавнем прошлом профессиональной полуночницей – певицей и арт-директором ночного клуба «О-е-ей!», – Даша не видела особой проблемы в том, чтобы не спать каждую ночь.

Но сиднем сидеть ночь напролет, бесплодно вглядываясь в небо над Старокиевской горой, было для ее подвижной натуры занятием куда более тяжким, чем любая дикая пахота.

– Я согласна, – сказала Маша. Теперь она смотрела на свои ноги в старых растрескавшихся кроссовках. – Мне все равно.

– Прекрасно, – подбила итог Катерина, метнув на Машу озабоченный взгляд. – Теперь третий вопрос – самый важный. Что происходит с нашей Машей?

– Со мной? – Впервые за весь разговор рыжая подняла глаза и сконфуженно посмотрела в лицо «председательнице».

– Да! – Впервые за весь разговор Даша Чуб встала под Катины знамена. – Это точно! С ней точно че-то происходит!

– У тебя какие-то проблемы? – Катин голос стал сладко-ватным. – Ты как в воду опущенная.

– Хуже, – уже утопленная! – поддержала ее Даша и с энтузиазмом почесала нос.

(Чесать нос в припадке задумчивости было третьей из Дашиных привычек.)

Маша неуверенно посмотрела на Катю, решая, действительно ли та беспокоится за нее, и спрашивая себя, хватит ли у нее сил открыть свою Тайну.

– Дело в том… – проговорила она, – что я… Нет, сначала другое. Вы должны это знать. Я как раз собиралась сказать. Дело в том, что…

Дело в том, что всего пять дней назад Мария Владимировна Ковалева, студентка исторического факультета педагогического университета [1], двадцати двух лет от роду, была серым и мечтательным существом, проживающим по адресу улица Уманская, 41, с мамой и папой.

И была она им до тех пор, пока не получила в подарок Город.

Умирающая Киевица Кылына, властительница тысячелетнего Киева, передала свою власть им, троим и случайным, оставив в наследство круглую Башню на Яр Валу – с тремя говорящими кошками, с кладовыми, полными зелий и трав, со шкафами, полными объезженных метел, – и книгу Киевиц, полную древних и страшных знаний…

И оказалось, мир совсем не такой, каким казался им – затюканной студентке непрестижного вуза, горделивой владелице сети супермаркетов и арт-директору ночного клуба «О-е-ей!», бывшей по совместительству певицей-неудачницей.

В этом открывшемся им мире не было ни времени, ни смерти, ни тем паче случайностей. Здесь можно было ходить сквозь время и воскрешать мертвых, летать над землей и вселять любовь в своих врагов.

Но чтобы ты ни делал, твое добро всегда оборачивалось злом, а зло добром.

И тот, в кого наивная отличница Маша была безответно влюблена с первого курса, оказался убийцей.

И умер, спасая Машу от смерти, оттого что испил приворотного пойла.

И теперь Маша считала его убийцей себя.

А человек, которого полюбила новая Маша, умер сто лет назад, а за восемь лет до смерти похоронил единственного сына, умершего в Киеве в наказание за поступок отца.

Потому что Город был живым и мог любить и карать!

И звали этого человека Михаил. А фамилия его была Врубель [2]. И Маша отказалась от него сама, в награду за то, что не могла считать наградой. И теперь эта награда мучила ее, став ее Страшною Тайной.

Как мучило ее и то, что, будучи не ведьмами, а Киевицами, они все же были ведьмами – минимум наполовину, поскольку ни одна из них больше не могла войти в церковь, и отныне Маше был заказан путь в ее самый любимый, расписанный Васнецовым и Врубелем, Самый красивый в мире Владимирский собор.

И теперь Маша считала себя нечистой.

Как мучило ее и то, что она, еще неделю назад послушная и тихая, насмерть поссорилась с матерью и ушла из дома.

Как мучило и то, что она уже три дня не видела папу.

И теперь Маша считала себя – плохой дочерью.

Как мучило ее и то, что произошло с ней сегодняшним утром, когда, кое-как собрав прошлое «я» в кулак, она отправилась в институт на консультацию перед экзаменом…

В первую минуту, перешагнув порог родной альма-матер, Маша поверила, что случившееся с ней – странный сон.

Здесь, в стенах привычного педагогического, все было так, как всегда. Студенты как всегда не обращали внимания на невзрачную заучку Ковалеву – в мешковатой одежде, с бледным лицом. И, поднявшись на второй этаж, дойдя до последней ступеньки, Маша как всегда посмотрела на часы, проверяя, по-прежнему ли исправно работает ее внутренний будильник?

Внешнего, то есть реального будильника у нее не было никогда. Раньше – в прошлой жизни – ей достаточно было сказать себе, ложась спать: «Я должна проснуться в 9.00» (или в 7.30, или в 8.15) – и она открывала глаза в назначенный час. А выходя из дома, точно рассчитывала время на путь, с учетом всех пробок и перебоев с транспортом.