Garaf - Верещагин Олег Николаевич. Страница 100
Ярко–рыжих лисиц.
Для цветов полевых
Сотворю мотыльков.
И красавцев лесных -
Серебристых волков.
Посмотри — ночь кругом,
В небе звёзды горят…
Лишь деревья твои
Меж собой говорят.
Взявшись за руки, мы,
Словно дети, идём…
Посреди звёзд и тьмы
Мы с тобою вдвоём…
Гарав только теперь понял, что его очень внимательно слушают. И дело не в том, что Ториэ (удивлённо бросивший на Гарава короткий взгляд) подыгрывает очень умело, нет… До этого он просто пел себе и пел… и думал, что поёт для Мэлет, которой так ни разу и не спел. А теперь понял, что слушают его все… Именно его. Не музыку, а песню…
— То, что я сотворил,
Я тебе подарю -
И однажды Светил
Мы увидим зарю.
Мы с тобою пройдём
Через тысячу лет.
И мы будем вдвоём -
У любви смерти нет…
Стихи барда Тэм Гринхилл.
В мгновенной тишине улыбающаяся — и с блестящими глазами — княгиня Гваэль чуть наклонилась к Гараву и поцеловала мальчика между бровей. Гарав вспыхнул, испуганно дёрнулся, проклиная свою дурацкую способность ярко алеть. А ещё поцелуй напомнил маму… и Гарав спрятал глаза:
— Благодарю… — прошептал он, отступая и не поднимая глаз.
— Бедный мальчик,.. — негромко сказала женщина Нараку, думая, что Гарав уже не слышит. — Не помнить своей семьи… а ведь где–то женщина ждёт, надеется… Если бы наш Олза…
Князь свёл брови:
— Дай вам волю — вы их будете облизывать от колыбели до гроба… Оруженосец, ты куда?! — загремел он, сводя брови. — Женщинам ты спел, а мужчинам?!.
… — Вновь сотрясается земля от топота копыт,
И стонет ветер в ковылях, и сталь мечей звенит,
Высокий чистый звук рогов зовет нас за собой;
Бессчетно воинство врагов, и страшен будет бой.
Не подведет меня скакун, и верен мне мой меч,
И будет вязь священных рун в бою меня беречь.
И сердце рвется из груди в такт топота копыт,
И страх остался позади, а конь вперед летит.
Играет солнца на клинке безжалостный огонь;
Пока я жив и меч в руке, не разожму ладонь.
Ложится под ноги трава, и ветер бьет в лицо.
Не места жалости словам в стальных сердцах бойцов.
И рухнул первый враг у ног: не я — так значит он,
От крови алым стал клинок — таков войны закон.
И снова рубящий удар, и снова звон клинка,
И снова страшный смерти дар несет моя рука.
Пускай в безжалостном бою хранит меня мой бог.
Ласкает меч ладонь мою, зовет к победе рог,
И под копытами земле опять назад лететь.
Награда сильным — побеждать, а побежденным — смерть.2
Стихи барда Тэм Гринхилл.
Ох — что тут было!!! Крики загремели отовсюду!
— За алые клинки!
— Дагор, Кардолан!
— Отлично, оруженосец!
— За нового барда!
А Нарак сдёрнул со своего пальца и надвинул на палец Гарава тяжёлый золотой перстень–печатку в виде скалящейся драконьей головы с двумя рубинами–глазами (перстень болтался, туда можно было всунуть второй палец мальчишки):
— За добрую песню об отважных мужах! Хоть пропей — твоё теперь!
От немолчного шума и тут же протянувшихся со всех сторон бокалов Гарав даже ошалел. А вскоре добавил себе обалдения ещё вином (как не выпить хоть по глотку с каждым, кто хочет чокнуться с новым певцом)… и к окончанию бала был в несколько раздрызганном состоянии, хотя и искренне–весёлом. Нет, тут на самом деле было весело! Совсем не так чопорно, как на киношных балах, чего Гарав в душе опасался. В результате до постели Гарав добрался в отличном настроении, хотя и с кружащейся головой, а за окнами уже начинало светать и просыпался город. Эйнор где–то задержался, а Фередир ушёл к себе. С особой тщательностью сложив одежду, мальчишка выдохнул и упал на постель.
Хорошо, мне тут нравится — подумал он и глухо, приятно выключился.
* * *
Юные обитатели дружинного двора, с которыми Гарав свёл шапочное знакомство на балу, были в основном упрощёнными или усложнёнными вариантами Фередира — драчуны, любители женского пола, пересмешники, мастера попеть и попить. В общем–то это оказалось совсем неплохо — с ними было легко. А Гарав не был ни самым младшим, ни самым неловким, ни самым тихим — в общем, его приняли, как своего, почти сразу, после парочки состоявшихся–таки незлых проверок «на вшивость». Если хотелось одиночества — всегда можно было уйти в свою комнату. Можно было купаться в море — одному или толпой, как настроение. Можно — погулять по городу, даже просто без дела. Или — вот что не надоедало — ездить верхом, если не на охоту, то просто так. Если хотелось чего–нибудь нешумного — были среди оруженосцев и молодых рыцарей и такие, как Хеледир сын Гонда, любитель и, что главное и интересно, настоящий исследователь местных легенд и сказок — или Коль сын Дамбена, с которым можно было говорить о южных землях — о них он знал всё. Большинство людей тут были из северян или йотеод, многие — той же крови, что пригоряне, несколько чистокровных нуменорцев (кстати, один из них был белобрыс и невероятно этим гордился — в чём там дело, Гарав разбираться не стал*). А харадрима Карьятту Гарав помнил ещё с бала — весёлый и очень вспыльчивый, но добрый парнишка года на три старше Гарава, он был оруженосцем как раз у Коля, и его семья жила в Зимре уже лет триста или около того.
*Изначально Нуменор заселяли представители трёх людских племён — беоринги, халадины и хадоринги. Большинство населения составляли «арийского типа» хадоринги — мощные голубоглазые блондины. Немногочисленные халадины вскоре растворились среди двух других племён. А вот подавляющее большинство Верных в знаменитом конфликте составили как раз беоринги — рослые, темноволосые и сероглазые. Таким образом, практически все хадоринги — «Люди Короля» — погибли в катаклизме, уничтожившем остров Нуменор — либо в самоубийственном походе, затеянном Ар–Фаразоном против Валар.
Обязанности оказались тоже простыми. Ну, не стоит говорить о тренировках с самым разным оружием и без, да ещё в верховой езде (Гарав занимался этим особенно упорно) - кстати, в них никто не обязывал участвовать, но как–то само собой получалось, что даже самые ленивые (а Гарав ленивым не был) уделяли им не меньше шести часов в день. А так — вместе с Эйнором один–два раза в неделю отдежурить полсуток возле князя. И, в сущности, всё. (Нарак, кстати, не на троне оказался простым дядькой — опять–таки вариантом Фередира, только немолодым и значительно поумневшим.) Правда, ещё мальчишку часто приглашали петь — и, если отказывался, не обижались, но расстраивались… а расстраивать людей Гарав не хотел и отказываться перестал.
Кормил своих людей князь щедрейшим образом. Вообще–то есть полагалось четыре раза в сутки. Утром — через пару часов после рассвета — был завтрак, в полдень — второй завтрак, ещё часа через три–четые — обед, и уже вечером, к темноте ближе — ужин. Ну а готовить на кухнях внизу умели отлично, и в огромных количествах подавали по–разному приготовленное мясо, что вызывало у Гарава особенное одобрение. Как–то он, разохотившись, заказал себе, посильно объяснив и даже продемонстрировав, что это такое, пельмени, получил заказанное — и уже на следующий день «эльфийское блюдо» (неясно, кто вообще решил и сказал, что это блюдо эльфийское…) ел весь двор, а Нарак предложил Гараву жалование повара — в шутку. Шутки шутками, но двое ребят, как–то поевших в городе, давясь от смеха, рассказали, что в одной из таверн начали подавать блюдо под названием «Уши оруженосца», и там нет отбоя от желающих. Гарав пожалел об отсутствии тут лицензионных прав. Пельмени же в Трёхбашенной стали готовить нередко…
…Они с Фередиром сходили в Гильдию Строителей, где заказчика встретили весьма почтительно, а когда узнали, что за заказ предстоит — почтительность невообразимым образом переродилась в суховатую деловитость, которая понравилась Гараву куда больше. Он получил на руки расписку за оплату и пергамент, в котором указывалось, что не позднее девяноста дней с момента подписания договора в означенном месте будет стоять дом «по описанию», и в случае просрочек либо обоснованных жалоб клиента Гильдия платит кастар за каждый день сверх срока либо день устранения недостатков. Если честно, Гарав и сам не знал, что он будет делать с домом и зачем он вообще ему нужен. Но о сделанном и о тратах — громадных, что и говорить — не жалел.