Garaf - Верещагин Олег Николаевич. Страница 29
моей душе не найти покоя.
До самых ее проклятых корней
ты — смерть, мучение, огонь.
Приходят Валар в сияющих обличиях
и творят мою любимую своим волшебством.
Первой — Варда дарит звездный блеск;
нектаром жизни наполняет Йаванна.
Ульмо (дарит) пену моря, из которой
Ауле создает прекрасный облик.
От Нессы — резвость. От Ваны — кожа.
Приходит Мелькор и дает ей возлюбленного.
Одинок сын Феанора;
никто не остался верен мне.
Слушай, любимая, (плод) святого искусства,
златоволосая, как Златое Древо.
Я не увижу тебя до конца света.
Слушай мое последнее слово.
Из–за тумана, из–за воды
смотрит всевидящее око.
Женщина.
Сон больного разума.
Да будет благословенным твой путь.
(Vinyar Tengwar N26, ноябрь 1992)
— Это песня MacalaurК FКanАro–hino, — сказал Эйнор, закончив. — Не очень весёлая, но у этого великого певца было мало весёлых песен.
— Он был эльф? — спросил Гарав. Эйнор кивнул.
— Нолдо. Сын великого Феанора, сам великий воин и великий певец. Спеть ещё?
— Да! — мальчишки выкрикнули это в один голос. Эйнор засмеялся, но тут же посерьёзнел…
— Словно птицы на небе летят облака
Над безмолвной морскою волной…
А когда–то, с поры той минули века,
Белый Град здесь стоял над скалой.
В шуме ветра над морем звучит — «Нуменор!» -
Твое имя осталось в веках…
Но под синей волной скрылись крыши дворцов,
Их колонны рассыпались в прах…
Слишком дорого стоит от смерти уйти -
Не вернулись домой моряки,
Только остров белеет на Дальнем Пути,
И обломки колонн — как клыки…
Стихи Анариэль Ровен.
— Ну что ты поёшь такие грустные? — огорчённо спросил Фередир и чуть пришпорил коня. Эйнор улыбнулся:
— Спой весёлую.
— Ну, не знаю, весёлую или нет, но точно пободрей спою! — задиристо отозвался Фередир. Подбоченился в седле (Гарав поёрзал, теснясь).
— Я искал Границу Бури–
А у бури нет границ…
И с тех пор мой корабль танцует
Под настойчивый ветра свист.
Белой чайкою рвется парус,
Где ты был — там тебя уж нет…
Даже имени не осталось
У осколка древних легенд.
И с тех пор меня мотает
По морям, городам и войнам.
Память льдинкой в ладони тает–
И нет силы крикнуть: «Довольно!»
В многих знаниях — много горя,
Я — воистину Черный Вестник,
Я играю чужой судьбою
С оголтелою бурей вместе!
Фередир присвистнул — без пальцев, но громко — и продолжал:
— Но тебя ничто не удержит,
Если ветер — твоя стихия.
Если в сердце живет надежда–
Объяснюсь ей тогда в любви я.
У любви — очертанья бури,
Ну, а буря границ не знает…
Это все, что еще могу я,
Это все, что меня спасает.
Снова поутру — стылый ветер,
Для меня это — просто будни,
И в каком я сегодня веке–
Я узнаю только к полудню.
Я, нашедший Границу Бури,
Что границ не имеет вовсе,
Листопадом в окне любуюсь.
Снова осень, поздняя осень…
Стихи Алькор.
— Спой ты, Гарав, — предложил Фередир, едва умолкнув.
— Я не умею, — покачал головой Гарав. — Совсем. Честно. Слушать люблю и… — он чуть не сказал «…и стихи сочинять», но — не сказал. — И стихи читать.
— И ещё много чего не умеешь, — заметил Эйнор. — Поразительно. Ну ладно, ты потерял память. Но уж тогда бы до конца!!! А то вот как жрать — ты помнишь, но при этом забыл, как седлать коня.
— Я из крестьян, — ответил Гарав «предположительным» тоном. — Коней видел только в запряжке. Может, у нас вообще на быках пашут? Не помню.
— Ну, честно сказать, что ты из просто крестьян — не похоже, — уже без смеха продолжал рыцарь. — Тебя учили владеть мечом, причём учили неплохо. У тебя получается.
— Угу, — буркнул Гарав. — Я заметил, когда с тобой дрался. Неплохо. Просто офигеть как замечательно у меня получалось.
— Это ничего не значит, — ответил Эйнор почти равнодушно, без малейшего хвастовства и не обращая внимания на слово «офигеть». — С мечом в Кардолане меня могут одолеть два человека. И всё… Хотя коней ты, похоже, и правда видел только в запряжке. И практически не умеешь пользоваться щитом.
— Навстречу, — подал голос Фередир, всё это время не перестававший наблюдать за обстановкой.
По тракту навстречу неспешно рысил конный отряд. Впереди скакали два рыцаря, следом — полдесятка оруженосцев, а дальше — десятка три конных латников. Флажки, плащи и накидки воинов украшали острые шестиконечные звёзды Артедайна. Все воины были в полном доспехе — и двойная конная колонна проскочила мимо подавшихся к обочине путников в молчании, лишь головы обоих рыцарей — непокрытые, шлемы держались на луках сёдел — одновременно повернулись к троице путешественников. Гарав запомнил мрачные бледные лица, сильно напоминавшие лицо Эйнора в моменты раздражения — только старше и суровей. Похоже было, что эти люди никогда в жизни не улыбались, а Эйнор умел даже смеяться.
— Скачут к мосту через Буйную, — сказал Фередир, играя поводьями. — Из Эмон Сул.
— Эмон Сул — это развалины на горе? — вспомнил Гарав. Фередир удивился:
— Почему развалины? Это и есть гора. А на ней — сторожевая башня. Кстати, гора наша, кардоланская. Но дозоры там держат вместе с Артедайном.
— С 1356 года, — сказал Эйнор. — До этого было много крови.
— С кем воевали? — поинтересовался Гарав. Эйнор криво усмехнулся:
— Сами с собой… Артедайн, Кардолан и Рудаур сражались из–за Эмон Сул и Палантира на ней.
— Палантира? — Гарав вроде бы слышал это слово.
— Зрячий Камень, изделие самого Феанора, — пояснил Эйнор. Но больше ничего не добавил. Только оглянулся туда, где ещё виднелся среди молодой зелени хвост отряда — и пробормотал: — Хотел бы я знать, почему они торопятся…
Гарав не понял его тревоги. Он, если честно, вообще думал уже о другом.
Те дни, когда он, видимо, шёл больной — сколько их было? — для мальчишки стали водоразделом. Нет, он помнил всю жизнь Пашки. Но не был уверен, что это не сон, вытеснивший какие–то настоящие воспоминания. Скорее всего, он и правда откуда–то из–за Мглистых Гор и почему–то потерял память. А сознание подсунуло взамен на опустевшее место жизнь четырнадцатилетнего мальчишки из странного мира, где есть автомобили и самолёты. Сложный сон — ну и что? В мире, где есть маги и магия, ещё и не такое возможно.
Гарав не успокаивал себя. Он и правда так думал. Не всё время, но часто. Но сейчас — сейчас старался всё–таки понять, какое же его прошлое настоящее?
* * *
На этот раз они въезжали в Пригорье днём.
Гарав просто–напросто извертелся в седле, рассматривая всё вокруг. Когда же перед ними распахнулись ворота, вёдшие в улицу, мальчишка засмеялся и вывернулся особо изощрённо — Азар недовольно фыркнул, а Фередир треснул беспокойного соседа локтем в живот:
— Да что ты как на сковородке?!
— Не, я ничего… — Гарав явно не обиделся. — Это правда Пригорье?!
— Самое настоящее, — буркнул Фередир. — Уже две тыщи лет как Пригорье.
— А Могильники и Вековечный Лес — там? — Гарав указал на запад.
— Какой лес? — не понял Фередир. — Тут везде лес. И нет там никаких могил.
— Как же… — начал Гарав, но замолчал. Ах да, правда!!! Вековечного Леса ещё нет. И Могильников нет — ведь в Могильниках как раз и будут лежать погибшие в войне кардоланцы. В будущей какой–то войне. А что если, и я там тоже буду лежать, вдруг подумал Гарав, и эта мысль не напугала, а показалась забавной.
— Это здесь живёт эта, как её — Ганнель? — вспомнил он. Фередир ответить не успел — ответил Эйнор, ехавший чуть впереди: