Garaf - Верещагин Олег Николаевич. Страница 29

моей душе не найти покоя.

До самых ее проклятых корней

ты — смерть, мучение, огонь.

Приходят Валар в сияющих обличиях

и творят мою любимую своим волшебством.

Первой — Варда дарит звездный блеск;

нектаром жизни наполняет Йаванна.

Ульмо (дарит) пену моря, из которой

Ауле создает прекрасный облик.

От Нессы — резвость. От Ваны — кожа.

Приходит Мелькор и дает ей возлюбленного.

Одинок сын Феанора;

никто не остался верен мне.

Слушай, любимая, (плод) святого искусства,

златоволосая, как Златое Древо.

Я не увижу тебя до конца света.

Слушай мое последнее слово.

Из–за тумана, из–за воды

смотрит всевидящее око.

Женщина.

Сон больного разума.

Да будет благословенным твой путь.

(Vinyar Tengwar N26, ноябрь 1992)

— Это песня MacalaurК FКanАro–hino, — сказал Эйнор, закончив. — Не очень весёлая, но у этого великого певца было мало весёлых песен.

— Он был эльф? — спросил Гарав. Эйнор кивнул.

— Нолдо. Сын великого Феанора, сам великий воин и великий певец. Спеть ещё?

— Да! — мальчишки выкрикнули это в один голос. Эйнор засмеялся, но тут же посерьёзнел…

— Словно птицы на небе летят облака

Над безмолвной морскою волной…

А когда–то, с поры той минули века,

Белый Град здесь стоял над скалой.

В шуме ветра над морем звучит — «Нуменор!» -

Твое имя осталось в веках…

Но под синей волной скрылись крыши дворцов,

Их колонны рассыпались в прах…

Слишком дорого стоит от смерти уйти -

Не вернулись домой моряки,

Только остров белеет на Дальнем Пути,

И обломки колонн — как клыки…

Стихи Анариэль Ровен.

— Ну что ты поёшь такие грустные? — огорчённо спросил Фередир и чуть пришпорил коня. Эйнор улыбнулся:

— Спой весёлую.

— Ну, не знаю, весёлую или нет, но точно пободрей спою! — задиристо отозвался Фередир. Подбоченился в седле (Гарав поёрзал, теснясь).

— Я искал Границу Бури–

А у бури нет границ…

И с тех пор мой корабль танцует

Под настойчивый ветра свист.

Белой чайкою рвется парус,

Где ты был — там тебя уж нет…

Даже имени не осталось

У осколка древних легенд.

И с тех пор меня мотает

По морям, городам и войнам.

Память льдинкой в ладони тает–

И нет силы крикнуть: «Довольно!»

В многих знаниях — много горя,

Я — воистину Черный Вестник,

Я играю чужой судьбою

С оголтелою бурей вместе!

Фередир присвистнул — без пальцев, но громко — и продолжал:

— Но тебя ничто не удержит,

Если ветер — твоя стихия.

Если в сердце живет надежда–

Объяснюсь ей тогда в любви я.

У любви — очертанья бури,

Ну, а буря границ не знает…

Это все, что еще могу я,

Это все, что меня спасает.

Снова поутру — стылый ветер,

Для меня это — просто будни,

И в каком я сегодня веке–

Я узнаю только к полудню.

Я, нашедший Границу Бури,

Что границ не имеет вовсе,

Листопадом в окне любуюсь.

Снова осень, поздняя осень…

Стихи Алькор.

— Спой ты, Гарав, — предложил Фередир, едва умолкнув.

— Я не умею, — покачал головой Гарав. — Совсем. Честно. Слушать люблю и… — он чуть не сказал «…и стихи сочинять», но — не сказал. — И стихи читать.

— И ещё много чего не умеешь, — заметил Эйнор. — Поразительно. Ну ладно, ты потерял память. Но уж тогда бы до конца!!! А то вот как жрать — ты помнишь, но при этом забыл, как седлать коня.

— Я из крестьян, — ответил Гарав «предположительным» тоном. — Коней видел только в запряжке. Может, у нас вообще на быках пашут? Не помню.

— Ну, честно сказать, что ты из просто крестьян — не похоже, — уже без смеха продолжал рыцарь. — Тебя учили владеть мечом, причём учили неплохо. У тебя получается.

— Угу, — буркнул Гарав. — Я заметил, когда с тобой дрался. Неплохо. Просто офигеть как замечательно у меня получалось.

— Это ничего не значит, — ответил Эйнор почти равнодушно, без малейшего хвастовства и не обращая внимания на слово «офигеть». — С мечом в Кардолане меня могут одолеть два человека. И всё… Хотя коней ты, похоже, и правда видел только в запряжке. И практически не умеешь пользоваться щитом.

— Навстречу, — подал голос Фередир, всё это время не перестававший наблюдать за обстановкой.

По тракту навстречу неспешно рысил конный отряд. Впереди скакали два рыцаря, следом — полдесятка оруженосцев, а дальше — десятка три конных латников. Флажки, плащи и накидки воинов украшали острые шестиконечные звёзды Артедайна. Все воины были в полном доспехе — и двойная конная колонна проскочила мимо подавшихся к обочине путников в молчании, лишь головы обоих рыцарей — непокрытые, шлемы держались на луках сёдел — одновременно повернулись к троице путешественников. Гарав запомнил мрачные бледные лица, сильно напоминавшие лицо Эйнора в моменты раздражения — только старше и суровей. Похоже было, что эти люди никогда в жизни не улыбались, а Эйнор умел даже смеяться.

— Скачут к мосту через Буйную, — сказал Фередир, играя поводьями. — Из Эмон Сул.

— Эмон Сул — это развалины на горе? — вспомнил Гарав. Фередир удивился:

— Почему развалины? Это и есть гора. А на ней — сторожевая башня. Кстати, гора наша, кардоланская. Но дозоры там держат вместе с Артедайном.

— С 1356 года, — сказал Эйнор. — До этого было много крови.

— С кем воевали? — поинтересовался Гарав. Эйнор криво усмехнулся:

— Сами с собой… Артедайн, Кардолан и Рудаур сражались из–за Эмон Сул и Палантира на ней.

— Палантира? — Гарав вроде бы слышал это слово.

— Зрячий Камень, изделие самого Феанора, — пояснил Эйнор. Но больше ничего не добавил. Только оглянулся туда, где ещё виднелся среди молодой зелени хвост отряда — и пробормотал: — Хотел бы я знать, почему они торопятся…

Гарав не понял его тревоги. Он, если честно, вообще думал уже о другом.

Те дни, когда он, видимо, шёл больной — сколько их было? — для мальчишки стали водоразделом. Нет, он помнил всю жизнь Пашки. Но не был уверен, что это не сон, вытеснивший какие–то настоящие воспоминания. Скорее всего, он и правда откуда–то из–за Мглистых Гор и почему–то потерял память. А сознание подсунуло взамен на опустевшее место жизнь четырнадцатилетнего мальчишки из странного мира, где есть автомобили и самолёты. Сложный сон — ну и что? В мире, где есть маги и магия, ещё и не такое возможно.

Гарав не успокаивал себя. Он и правда так думал. Не всё время, но часто. Но сейчас — сейчас старался всё–таки понять, какое же его прошлое настоящее?

* * *

На этот раз они въезжали в Пригорье днём.

Гарав просто–напросто извертелся в седле, рассматривая всё вокруг. Когда же перед ними распахнулись ворота, вёдшие в улицу, мальчишка засмеялся и вывернулся особо изощрённо — Азар недовольно фыркнул, а Фередир треснул беспокойного соседа локтем в живот:

— Да что ты как на сковородке?!

— Не, я ничего… — Гарав явно не обиделся. — Это правда Пригорье?!

— Самое настоящее, — буркнул Фередир. — Уже две тыщи лет как Пригорье.

— А Могильники и Вековечный Лес — там? — Гарав указал на запад.

— Какой лес? — не понял Фередир. — Тут везде лес. И нет там никаких могил.

— Как же… — начал Гарав, но замолчал. Ах да, правда!!! Вековечного Леса ещё нет. И Могильников нет — ведь в Могильниках как раз и будут лежать погибшие в войне кардоланцы. В будущей какой–то войне. А что если, и я там тоже буду лежать, вдруг подумал Гарав, и эта мысль не напугала, а показалась забавной.

— Это здесь живёт эта, как её — Ганнель? — вспомнил он. Фередир ответить не успел — ответил Эйнор, ехавший чуть впереди: