Проклятый Дар - Кашор Кристина. Страница 25

— Раз король на вас сердит, — продолжала Хильда, — и раз вы поссорились с кем-то из молодых людей, выйдите к ужину особенно красивой. Наденьте красное платье.

Катса почти рассмеялась над логикой Хильды, но смех застрял в горле. Сегодня вечером она уедет из замка — нет сил оставаться здесь больше ни дня, терпеть гнев короля, сарказм и уязвленную гордость Гиддона, а пуще всего — предательство По.

Позже, когда Катса была уже одета и Хильда у огня колдовала над ее влажными волосами, в дверь постучали. Сердце Катсы забилось где-то в горле — это либо слуга с сообщением, что ее желает видеть дядя, либо, что еще хуже, По пришел читать ее мысли и снова ранить объяснениями и извинениями. Но Хильда, пошедшая открывать дверь, вернулась с Раффином.

— Не его я ожидала, — сказала она и, хмыкнув, сложила руки на животе.

Катса прижала пальцы к вискам.

— Мне нужно поговорить с ним наедине, Хильда.

Когда она ушла, Раффин сел на кровать Катсы, скрестив ноги, как делал, когда был мальчишкой. Они оба часто так сидели здесь, болтали, смеялись. Сейчас он молчал и не смеялся, такой длинный и худой, и смотрел на нее, сидящую в кресле у огня. На его добром, родном лице было написано беспокойство.

— Это платье тебе очень идет, Кати, — сказал он. — Глаза просто сияют.

— Хильда считает, что любые проблемы можно решить платьем.

— Проблем стало больше после путешествия. Гиддон мне рассказал.

— Гиддон… — от одного его имени на Катсу наваливалась жуткая усталость.

— Да. Рассказал, что случилось у лорда Эллиса, Дело серьезное, Катса. Что собираешься делать?

— Не знаю, еще не решила.

— Дело серьезное.

— Зачем ты это говоришь? Мне что, надо было пытать этого несчастного, который не сделал ничего дурного?

— Конечно, нет. Ты поступила правильно, само собой, правильно.

— И король больше не будет мной командовать, я ему больше не цепной пес.

— Кати, — вздохнув, он сел поудобнее и внимательно на нее посмотрел. — Я вижу, что ты решила это твердо, и сделаю все, что смогу, ты сама знаешь, чтобы уберечь тебя от него. Во всем, что касается Ранды, я всегда на твоей стороне. Только… просто…

Да, просто Ранда не особенно прислушивался к своему сыну-аптекарю. Пока жив отец, у Раффина нет никакой власти.

— Я за тебя беспокоюсь, Кати, — снова заговорил он. — Вот и все. Мы все беспокоимся, а Гиддон просто в отчаянии.

— Гиддон, — вздохнула она. — Гиддон предлагал мне выйти за него замуж.

— Великие холмы! До или после того, как вы говорили с Эллисом?

— После, — она досадливо махнула рукой. — Гиддон считает, что любые проблемы можно решить браком.

— Хм. И как все прошло?

Как прошло? Ей стало смешно, хоть ничего веселого во всем этом и не было.

— Началось плохо, продолжилось еще хуже, а кончилось озарением, что По читает мысли. И, к тому же, еще и лжет об этом.

Мгновение Раффин внимательно смотрел на нее, хотел заговорить, но прервал сам себя. В его глазах плескалась нежность.

— Милая сестренка, — начал он, наконец. — На тебя столько всего свалилось за последние несколько дней — и Ранда, и Гиддон, и По.

Последнее было больнее всего, хоть опасность и исходила только от Ранды. Если бы можно было выбирать, она бы попросила убрать рану, нанесенную По. Ранда никогда бы не смог сделать ей так больно.

Они сидели в тишине, только пламя потрескивало в очаге — ненужное пламя, ведь было лишь чуть прохладно, но Хильда хотела, чтобы волосы сушились быстрее, и разожгла жаркий огонь. Локоны спадали Катсе на плечи, и она завязала их в узел.

— Его Дар был тайной с самого его детства, Кати.

Ну, вот и они, объяснения и увещевания. Отвернувшись от Раффина, она собралась с духом.

— Его мать знала, что его будут использовать, если правда раскроется. Представь, что бы пришлось делать ребенку, который чувствует реакцию на свои слова, знает, что делают люди за стеной. Представь, что бы ему пришлось вытерпеть, ведь его отец — король. Его мать знала, что он не сможет общаться с людьми, дружить — никто не будет ему доверять, никто не захочет с ним водиться. Подумай, Катса, представь, каково это.

Она подняла на Раффина горящий взгляд, и его лицо смягчилось.

— Что я говорю! Конечно, тебе не нужно ничего представлять.

Нет, он описал всю ее жизнь. У нее не было возможности скрыть свой Дар.

— Нельзя винить его за то, что он не рассказал нам раньше, — продолжал Раффин. — Если честно, я тронут тем, что он вообще нам рассказал. Он открылся мне сразу после того, как ты уехала — у него есть мысли по поводу похищения.

Конечно, а еще по поводу множества других вещей, знать о которых у него нет никакого права. Естественно, у него есть мысли — он же их читает!

— И что же это за мысли?

— Может, спросишь у него сама?

— Не собираюсь говорить с тем, кто читает мысли.

— Он завтра уезжает, Кати.

— В каком смысле уезжает? — уставилась на него Катса.

— Уезжает из замка, — сказал Раффин, — навсегда. Он поедет в Сандер, а потом, наверное, в Монси. Он еще точно не решил.

Из ее глаз хлынули слезы — кажется, у нее совсем не выходит контролировать эту странную воду, мешающую смотреть. Катса уставилась на свои руки: одинокая слеза упала на ладонь.

— Думаю, я пришлю его, чтобы он сам тебе все рассказал.

Раффин встал с постели и, подойдя к Катсе, наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Милая сестренка, — прошептал он и вышел из комнаты.

Не отрывая взгляда от клетчатого узора на мраморном полу, Катса думала о том, как долго у нее внутри будет до слез пусто. Ей не помнилось, чтобы она плакала хоть раз в жизни до того дня, когда этот проклятый лионидец приехал в замок, солгал ей, а потом объявил, что уезжает навсегда.

На пороге он неуверенно остановился, словно не знал, подойти ближе или держаться на расстоянии. Она тоже не знала, чего хочет — знала только, что нужно оставаться спокойной, не смотреть на него и ничего не думать, чтобы ему нечего было красть. Она встала, пересекла столовую и выглянула в окно: двор был пуст и заходящее солнце золотило все вокруг. Катса почувствовала, как за ее спиной По все-таки вошел в комнату.

— Прости меня, Катса. Умоляю, прости.

На это ответить несложно — нет, она не простит.

Деревья в саду Ранды были еще зелеными, некоторые цветы еще цвели. Но скоро листья переменят цвет и опадут. Придут садовники с огромными граблями, соберут листья с мраморного пола и увезут на тачках. Она не знала, куда их увозят — должно быть, на огороды или в поля. Эти садовники — настоящие работяги.

Она не простит.

Кажется, По подошел еще на шаг.

— Как… как ты узнала? — спросил он. — Расскажешь?

Она оперлась лбом о стекло.

— Почему ты не используешь Дар, чтобы узнать ответ?

Он помолчал.

— Я бы мог, наверное, если бы ты думала конкретно об этом. Но ты не думаешь, а я не могу бродить у тебя в голове и выуживать, что захочу. Точно так же, как не могу подавить свой Дар и перестать видеть то, что не хочу видеть.

Она не ответила.

— Катса, сейчас я знаю только, что ты злишься, ты в ярости от макушки до пят, что я сделал тебе больно и ты не хочешь меня прощать. Не хочешь мне доверять. Это все, что я сейчас знаю. И мой Дар всего лишь подтверждает то, что я и так вижу своими глазами.

Катса прерывисто вздохнула.

— Гиддон, — сказала она оконному стеклу, — сказал, что не доверяет тебе. И сказал точно теми же словами, которые ты мне уже говорил. И, — она махнула рукой, — были и другие намеки. Но слова Гиддона поставили все на свои места.

Сейчас он стоял еще ближе, наверное, опирался о стол, положив руки в карманы и глядя ей в спину, Катса сосредоточилась на виде из окна: двор под ручку пересекали две дамы, кудри у них на макушках прыгали вверх-вниз.

— С тобой я был не так осторожен, — сказал он. — Не так тщательно скрывал. Можно даже сказать, временами я поступал небрежно, — он помолчал, а когда заговорил, голос его был таким тихим, словно он разговаривал со своими сапогами. — Потому что хотел, чтобы ты узнала.