Дар сгоревшего бога - Клеменс Джеймс. Страница 15

Бранта приняли в школу под руководством самой Охотницы. Там жилось хорошо — его окружали друзья, учение давалось легко, оттачивались охотничьи навыки, зрение, слух и обоняние. А отец… Он не ушел навсегда — мальчик мог бы поклясться, что видел иногда его тень, скользившую среди ветвей. В родных краях было легко и горевать, и утешаться — как ни в одном другом месте.

И все освещал Путь.

Но время прошло незаметно, словно пантера, прокравшаяся в зарослях. Брант отличался смышленостью не по годам, и им заинтересовались ученые мастера и даже сама Охотница.

На этом все и кончилось.

Воспоминание болезненно отозвалось в сердце, и он едва не схватился за грудь, где висел сокрытый под мехами и кожей камень. Не преклони он тогда колена перед Охотницей, будь поумнее, выброси проклятый камушек, дар бродячего бога, — и все сложилось бы иначе.

Но он преклонил колено.

А много раньше продел шнурок в камень и стал его носить. Как выбросишь?.. Это была память об отце, не только о безумном боге. На бродягу они наткнулись вдвоем. И это стало их общим секретом. Брант хранил его с гордостью.

А потом встретился с Охотницей, богиней и повелительницей Сэйш Мэла.

И жизнь его кончилась.

Тут, отвлекая мальчика от горьких мыслей, к стонам ветра присоединились иные звуки. Он услышал треск ломающихся ветвей, шорохи, скрип. Впереди шумел сотрясаемый ветром лес.

Брант обошел ледяную глыбу, и перед ним вдоль озерного берега встала стена тумана, такого густого, что и ветер не в силах был его развеять.

Следы вели туда. И мальчик ускорил шаг, мечтая наконец дать отдых горевшим и слезившимся глазам, измученным сверканием льда.

Туман походил на пенную полосу прибоя. Ветер, беснуясь, как море в шторм, накатывался на него яростными волнами, словно пытался пробиться в глубину леса.

Брант, не обращая внимания на холод, скинул капюшон — чтобы лучше слышать. Уху ничто не должно мешать. Затем встал на колени и быстро, сноровисто натянул лук.

Поднялся, шагнул в туман, и тут же озеро позади него пропало, солнце превратилось в тускло светящееся пятно над головой, и даже деревья исчезли. Он видел всего на несколько шагов вокруг.

Но под ногами лежала протоптанная людьми Стена тропа, по которой нетрудно будет вернуться. И Брант двинулся по ней, стараясь ступать след в след. Это позволяло не оставлять своих следов, да и идти было легче, чем по нетронутым, покрытым коркой наста сугробам.

Он старался двигаться как можно тише, постоянно прислушиваясь.

Когда Брант миновал опушку, ветер стих. Скрип и потрескивание ветвей прекратились. Пала тишина, столь же плотная, что и туман.

А тот становился все гуще. Единственный знак большого мира — тропа, оставленная стражниками, и та укорачивалась на глазах по мере того, как сумеречная пелена приближалась со всех сторон, гасила солнце.

Глубокая тишь воцарилась вокруг.

Сначала он учуял кровь. Землистый привкус в воздухе. Потом вышел к месту убийства.

На заснеженной прогалине цвел мрачный, зловонный цветок. Деревья здесь расступались, небо над поляной было чуть светлее. Кровь замерзшими струями пятнала снег от ее середины до древесных стволов.

Брант остановился на краю.

Волчица защищалась. Ее прикончили не с первого удара — то ли решили жестоко позабавиться, то ли промахнулись спьяну. Мальчика пробила дрожь сострадания.

В луже крови, покрытой льдом, лежали заиндевевшие останки. Освежевали добычу прямо здесь. Мяса не взяли, только шкуру. Ненужные ее обрезки бросили в стороне. Брант наклонился, разворошил их. Мех с живота, слишком редкий, не имевший никакой ценности. Разбухшие от молока соски. Он скрипнул зубами. Убийцы не могли их не заметить, не понять, что волчица кормила детенышей.

Но их интересовал только мех.

Он вытащил нож, отрезал два самых тяжелых соска, бережно спрятал в глубокий карман куртки. Их он попозже похоронит. А истерзанная, почерневшая от мороза плоть будет лежать здесь. Но недолго. Если люди Стена не нуждаются в добром мясе, оно накормит других падалыциков.

Брант выпрямился, огляделся. Видимо, только человеческий запах и удерживал до сих пор голодное зверье в стороне. Незарытое дерьмо, пятно замерзшей мочи, оставленные пьяными. Кучка блевотины, от которой все еще разит элем.

Отчего вывернуло этого человека — от избытка выпитого? Или от вида бойни?

На одной из задних лап он, как и подозревал, увидел железную петлю силка. Кость была сломана.

Мальчик судорожно втянул воздух носом. Волчице уже не поможешь, не облегчишь ее страданий. Мясники Стена ничего не знают о Пути, чести, ответственности охотника перед зверем.

Зато знает он.

Брант начал обходить поляну по кругу и нашел следы маленьких лапок. Таких крохотных, что под ними и наст не промялся. Несколько отпечатков были кровавыми, ярко выделялись на снегу.

Малыши выходили из укрытия. Приближались к матери, обнюхивали ее холодные останки, чуяли ее кровь. Брант понимал эту боль. Однако облегчить ее он тоже не мог — только прекратить поскорее.

Он вынул стрелу из колчана. Согрел дыханием замерзшее оперение. Их конец будет быстрым. Более милосердным, чем смерть от голода и холода в какой-нибудь норе. Он завершит то, что должны были сделать Стен и его люди.

Брант сошел наконец с протоптанной другими тропы, начал пролагать свою, следуя за крохотными вмятинками на снегу. Волчата, конечно, будут держаться вместе.

Что им еще остается?

На сломанной колючей ветке ежевичника висел клочок черной шерсти. Брант потрогал его, поднялся с колен.

И хмуро сдвинул брови. Охота затянулась дольше, чем он рассчитывал. Пришлось изрядно углубиться в лес. А волчат все не видать. Неужели они его слышат и чуют? Пещерные волки славятся, конечно, своей хитростью. Но эти-то совсем еще крохи. К тому же находятся в чужом, незнакомом лесу, далеко от родных горных логовищ Туманного Дола, северного царства.

Время выходило. Неба в затянутом туманом лесу Брант различить не мог. Но ощущал запах снега в воздухе и знал, что приближается ураган. В Ольденбрук до начала снегопада не успеть.

Тем не менее он двинулся дальше. Возвращаться нельзя. Если Путь ведет в пасть бури, быть посему.

Пробираясь сквозь ежевичные заросли, он краем глаза заметил мелькнувшую впереди тень. Застыл на месте, не поворачивая головы. Напряг все чувства. И разглядел наконец у самой земли горящие глаза.

Волчонок. Один.

А где второй?

И тут с небес внезапно полетели крупные хлопья. Густо, со всех сторон. Только что ни одной снежинки, и вот уже сплошная завеса кругом. Как будто кристаллизовался сам туман и начал осыпаться снегом.

Невероятно холодным.

Снежинки, касаясь лица, ресниц, не таяли, а примерзали.

Брант шелохнуться не успел, как чуть ли не из-под ног у него выскочил заяц и поскакал налево.

Из тумана впереди вырвался олень, помчался туда же, низко пригнув голову к земле.

За спиной какой-то крупный зверь отчаянно ломился сквозь кустарники. Пробиваясь в ту же сторону.

На юг.

Потом мимо Бранта пронеслись еще зайцы. Просеменили, толкая друг друга, два жирных барсука, выгнанные неведомой силой из логова. Скрип снега вдали и треск ветвей говорили, что там бегут и другие звери.

Брант, повинуясь общему зову, тоже наконец пошевелился.

Что он упустил?

Снег повалил гуще, обжигая холодными прикосновениями. Неестественно холодными. Брант, может, и не заметил бы этого, если бы не были напряжены все чувства. Он натянул капюшон, чтобы защитить лицо. И двинулся вперед ровным, но быстрым шагом. Куда устремились в таком отчаянном испуге лесные жители, мальчик не знал. Но понимал, что пренебрегать указанием леса не следует.

Сердце вдруг заколотилось, и он прибавил скорости.

С обеих сторон его обогнали олени. Слева кто-то грозно зарычал. Медведь-травоед. Зарычал не на мальчика — предупреждая всех, чтобы не вставали на пути.