Хроники потомков Триединых. Книга 1 (СИ) - "Ник Лаев". Страница 3

- Нет! - Лицо красного плаща побагровело, глаза были готовы испепелить собеседника. - Нет! - Он вышел из-за спин стражников, заставив их тревожно зашевелиться. - Я защищал свою страну от опасного мятежа. И потому отдал в руки правосудия подлого предателя, замышлявшего государственный переворот и свержение законной власти. Вы называете меня клятвопреступником? - Едкий смех всколыхнул затянутую в лиловый бархат широкую грудь. - Моим вторым Патроном является император. И клятва, принесенная ему, для меня важнее той, что я когда-то произнес перед Вами. Его Величию я поклялся соблюдать закон и блюсти порядок в Торнии. И Триединые мне свидетели - нет для меня важнее данного обета. - Последние слова красный плащ почти прокричал. Однако тут же спохватившись, прикрыл глаза и продолжил говорить уже более спокойно. Гнев в голосе почти исчез и его тон казался даже печальным.

- Кровь Младшего всегда бурлила в Вас дорогой дядюшка. Она клокотала, рвалась наружу. Я могу понять Ваши метания, постоянное стремление к бурной деятельности. Кони Смелых застоялись в стойлах. После поражения под Мистаром элуры напрочь позабыли о Приграничье. Там почти тишь и гладь. - Он злорадно оскалился. - А тут еще с аэрсами отношения наладились. Об Ордене Темных все давно забыли. Вы же по-прежнему жаждали славы, подвигов и победных свершений. И когда обманулись в своих ожиданиях, то пожелали все это создать себе сами. Тщеславие и надменность - вот что Вас погубило. Конечно, Вы ни за что этого не признаете, как никогда не соглашались с тем, что претило Вашей гордыни. Поэтому всегда пропускали чужие советы мимо ушей. Даже те, что исходили от Ваших друзей, искренних и верных. Вы их просто не слушали, вовлекая в свои заговоры, оплетая пустыми мечтами, принуждая когда-то принесенной клятвой верности. И где они сейчас?

Мужчина вскинул потемневшие глаза. Его губы тряслись, силясь произнести какие-то слова. Но вместо них из напряженного горла вырывался лишь очередной хрип.

Красный плащ мельком взглянул в его сторону и безжалостно продолжал. Он окончательно забыл об осторожности, им двигало страстное желание высказаться, не оправдаться, но доказать сидевшему перед ним узнику свою бесспорную правоту.

- Я скажу Вам, где Ваши друзья и собратья. Точнее их истерзанные останки. Они уже давно похоронены в безымянных могилах. Многие из них молчали, как молчите и Вы. Они терпели боль, чудовищные муки, но не выдавали Вас. Вы знаете, что Ваш Дар наделяет и этой способностью. Столь необходимой войнам, но не очень полезной обвиненным в заговоре бунтовщикам. Лишь немногие не выдержали. Да и то не столько боли, сколько угроз в отношении их родных и близких. Поверьте, я не горжусь содеянным, но это было необходимо. Вы вовлекли слишком многих. Нити заговора вели в Имперский Совет. Поэтому требовались жесткие меры. - Красный плащ криво усмехнулся и вновь возвысил голос.

- Так вот. Почти все они молчали. И делали это только ради Вас. Молчали, когда им ломали пальцы. Молчали, когда им выжигали глаза и вырезали ремни на спине. Вы их не стоите. Не стоите!

Последние слова красный плащ выкрикнул громко и с надрывом, но тут же наклонился к самому уху заключенного, едва не касаясь губами его отросших, покрытых коростой и грязью волос, зашептал:

- Я согласен с Вами, что линия Старшего уже несколько поколений не дает Торнии выдающегося правителя. Действительно великого, достойного бессмертной славы Тиана I или Эйриха II. Кровь их потомков разжижилась? Возможно! Соглашусь и с тем, что Водилик не лучший наследник.

Красный плащ отстранился и продолжал свою обвинительную речь уже вызывающе и раскатисто.

- Но почему Вы считаете, себя достойнее? Высокомерие и безжалостность вот изнанка Вашего Дара. Все прикоснувшиеся к Милости Младшего - наделены этими пороками. Это есть даже во мне и в моих Стражах. Такими делает нас Ваша черная кровь. Но Выыы! Вы - его прямые потомки воплощаете все худшее, что есть в Вашем Даре. Не лучше и Ваша любимая игрушка. Смелые вобрали от своих Магистров слишком многое. Ваших рыцари уже давно перестали воспринимать как благородных защитников веры и империи. Они слишком близки к потомкам Младшего, похожи на них, верны и преданы только им, а не Торнии. Вас и Ваших рыцарей не просто не любят. Вас ненавидят. Едва ли не столь же сильно, как подзабытых последователей Четвертого. Вы купаетесь в крови. Вожделеете убивать по поводу и без оного. Вы звери в человеческом обличье, готовые разорвать любого за косой взгляд или обидное слово. Вы несете разрушения и хаос там, где должны наводить закон и порядок. Ваше время безвозвратно ушло и сегодня ни потомкам Младшего, ни созданному ими когда-то Братству Смелых уже нет места ни в Торнии, ни за ее пределами. Вы уже не защищаете империю, Вы ее губите своим неистовством, гордыней и жестокостью. Вы получили по заслугам и поделом исчезните. А с защитой Торнии Стражи справятся и без Вас.

Узник, погруженный в свои мысли, молчал. Красный плащ выпрямился, и строго взглянув на склоненную голову, громко повторил:

- Все, что с Вами и Братством происходит, Вы заслужили. Даже Эверард...

Услышав это имя, мужчина вскинул глаза на собеседника и резко дернулся. Его оковы пронзительно зазвенели. Стража немедленно придвинулась ближе, а возглавлявший ее капитан почтительно произнес:

- Ваша Светлость, осторожнее. Вы же знаете, как заключенный опасен. В случае чего, боюсь, даже цепи его не удержат.

- Не лезьте не в свое дело Аллард. - Красный плащ нетерпеливо отмахнулся, и вновь наклонившись к узнику, спросил:

- Вы подумали о нём? Да, конечно, он похож на Вас, такая же бездушная жестокость, надменность и пренебрежение ко всем, но в нем хотя бы изредка проглядывает человечность. И... он расколол Совет. Вашей смерти хотят многие, но не его.

- Где он? Что с ним? Скажи Торберт, заклинаю. - Хриплый голос узника внезапно прервался, скованные руки безвольно опустились.

- Что будет с моим собратом? Его тоже ослепят? Отрубят руку и пальцы? - Покрытое темными разводами лицо содрогнулось. - И кастрируют?

Казалось та страшная ярость, что бушевала в узнике мгновение назад, вдруг исчезла. Безвозвратно испарилась. Мужчина вновь опустил голову, но тут же, точно одумавшись, посмотрел в глаза нежданному гостю и с неожиданной болью произнес.

- Спаси его Берт. Он ведь еще так молод. Ради нашей прежней дружбы. Во имя той общей крови, что течет в наших жилах. Ведь он последний! - Прежние сталь и непреклонность из голоса исчезли, а его тембр неожиданно стал жалобным и просящим. - Мой сын последний в роду Младшего и после него ни будет никого. Понимаешь, никого!?

Красный плащ, будто почувствовав внезапную слабину узника, ощерился, но тут же отвернулся и пожал плечами:

- Меня всегда поражало Ваше полное безразличие ко всему, кроме Эверарда. Впрочем, это необъяснимое чадолюбие, говорят, присуще всем Матрэлам. Для Вас существуют лишь Ваши потомки, в которых Вы видите свое продолжение. Правда, - он горько усмехнулся, - лишь по мужской линии. В любом случае, странно видеть Вашу боязнь, или что Вы там чувствуете в своей бесстрашной душе. Вы, не моргнув глазом, можете перерезать горло чужому ребенку, но когда на кону стоит драгоценная жизнь Первого Рыцаря в Вас просыпается что-то человеческое. - Он на мгновение задумался. - Я не смогу Вам помочь. И даже если бы мог, не сделал бы этого. Ваша с ним участь решена окончательно и бесповоротно. И еще милый дядюшка, - красный плащ насмешливо посмотрел на узника, - мы с Вами ни когда не были друзьями. И знаете почему? - Не дождавшись ответа, он презрительно скривился. - Младшие Владыки не умеют дружить. Они просто не способны понять и почувствовать то, что присутствует в настоящей дружбе - любовь, сострадание и доверие.

Последние слова, тяжело упав в темное пространство камеры, как будто, ударили заключенного наотмашь. И без того бледное и осунувшееся лицо окончательно омертвело, превратилось в застывшую, безжизненную маску. Мужчина медленно закрыл глаза и замер, словно прислушиваясь к размеренно падавшим с потолка камеры тяжелым и дурно пахнувшим каплям. Красный плащ еще какое-то время постоял, но, не услышав больше ни слова, повернулся и прикрываемый все так же настороженно глядевшей на заключенного стражей, быстро вышел. Дверь захлопнулась. Мужчина со стоном привалился к шершавой стене, вытянул вперед скованные длинные ноги и застыл, с тоской гладя на покрытой испариной потолок. Боль, ненависть, ярость бушевали в нем. Но страха не было. Узник не боялся того, что ему предстояло вынести. Он никогда и ничего не боялся.