Своевольная принцесса и Пегий Принц (ЛП) - Хобб Робин. Страница 19
И в следующий миг он убедился, что король был прав. Откуда они знали, что найдут его здесь, ни я, ни Рэдбёрд не знаем. Убийцы пришли по одному и по двое, каждый нес обнаженный клинок, сияющий в лучах Солнцестояния. Лица их также были обнажены — без искусственных улыбок, полные ненависти, намеренья их были так же неприкрыты, как мечи. По мере их приближения Чарджер повернулся к ним и стал угрюмо ждать. Он стоял один, прислонившись спиной к дереву, и там мужчины окружили его. Вот имена тех, кто пришел туда: Лорд Канни из Бака был там, и Лорд Фенрю из Тилта, Лорд Трэкер из Фарроу, Младший Лорд Лок из Беарнса, едва ли достаточно взрослый, чтобы отрастить усики, и Лорд Скрайвер из Бака, третий кузен короля и Лорда Канни, а также Лорд Холдфаст из Риппона. Никто из них не был полноправным Герцогом, большинство — вторые сыновья, а один — так и вообще без шансов унаследовать титул, но все же они были отпрыски правящих герцогских семейств. Этих шестерых именуют обычно менестрели, и, истинно, они были там. Но правда в том, что был еще один.
«Ты знаешь, зачем мы пришли», — сказал Лорд Канни королю, а тот — безоружный и окруженный, лишь рассмеялся.
Тут менестрели вставляют длинные речи, которые якобы были сказаны, или описывают, как Чарджер зашипел змеей или завыл волком. Не уставали повторять снова и снова, и уже в те давние дни, как король вытащил меч и зарубил юного Лорда Лока, и как потом Лорд Канни одной рукой сражался с ним, а король превращался то в волка, то в медведя, то в огромного змея, то в огнедышащего дракона, а то в гигантскую ядовитую жабу. О да, много героических песен сложено о том бое. Но правда в том, что король был безоружен, и когда он отступил от дерева, они кружили его со всех сторон. Он не обращал внимания ни на кого, кроме кузена, к которому шагнул со словами: «Ты завладел сердцем моей возлюбленной и верностью моих подданных. Ты практически владеешь моим троном, разве что без титула, и вот почему ты пришел. Забрать мою корону». Так сказал Чарджер, и Рэдбёрд Правдопевец повторил это мне. Король хотел еще что-то сказать, но теперь об этом уже никто не узнает.
Потому что был там и Лорд Кёрл из Черноземелья, он подошел к королю сзади и без оклика или иного звука схватил того за горло, а затем вонзил свой короткий меч ему в спину, проворачивая лезвие в ране.
Лорд Лок вскрикнул в ужасе от подобной низости и бросился оттаскивать гнусного труса от его жертвы. Лорд Кёрл, пылающий боевой яростью, вытащил меч из спины короля и рубанул по горлу юноши, который рухнул, захлебываясь в собственной крови. Тогда все, включая негодяя, в ужасе отступили на шаг, потрясенные этим деянием.
Лорд Канни приказал им: «Опустите мечи! Постойте и подумайте! Как нам лучше рассказать о том, что здесь произошло?»
Над его головой в это время Рэдбёрд заткнул себе рот рукавом. Сердце колотилось от ужаса, горло сжалось от горя, а трусость обездвижила его, только ворон хрипло каркал где-то на верхних ветках. Король лежал лицом в грязи, тяжело ранен, но все еще живой. Он перевернулся на спину и заговорил, почти победно: «Предатель, все предатели, и будете повешены за это». Его взгляд при этом впился в Лорда Канни. Все поняли, что он имел в виду: и корона, и женщина будут принадлежать ему, когда Канни повесят за измену.
Эти безрассудные слова определили его судьбу, ибо мужчины сомкнулись над ним. Не было никакой великой дуэли или побоища, не принимал король обличья зверей. Не был он повержен ими в битве а затем повешен из-за своей магии. Нет. Было только мелькание мечей, вонзающихся в распростертого на земле человека, и прежде чем все было кончено, ни один клинок не остался чист и честен.
Единственный, кто видел происшедшее, кто знал правду той минуты, был менестрель, прильнувший к стволу вишневого дерева над их головами, и его мутило от увиденной бойни, предательства и собственной беспомощности.
Поют ли фальшивые менестрели о том, как Лорд Канни и его сообщники разрубили короля на части и сожгли их над водой, чтобы не дать душе вновь вселиться в тело? Все ложь. Они рубили его на куски, поднимая и опуская свои клинки, словно тесаки мясников, потому что желали скрыть, сколько жестоких ран было нанесено, причем немало из них — в спину. Кровь брызгала во все стороны, окропив даже нижние ветви вишни, а над всем этим кружил ворон, без умолку каркая от горя.
И тело его они не сожгли. По крайней мере, не на глазах у ошеломленного Рэдбёрда. Лорд Канни велел, чтобы каждый завернул в плащ часть разрубленного тела и отнес прочь, пока они не придумают, как рассказать обо всем. И когда все части Короля Чарджера были собраны, сам Канни в своем плаще унес голову, все еще с короной на ней. Юного Лорда Лока из Беарнса они оставили лежать под деревом. Лорд Кёрл вытащил из ножен королевский поясной нож и воткнул его в спину юноши, как будто такое короткое лезвие могло тягаться с мечом Кёрла, почти до конца разрубившим шею.
А теперь повествование вновь возвращается к Рэдбёрду, который просил меня засвидетельствовать его признание в собственной трусости, но также и искренности. Истерзанный душевными страданиями и трепеща от ужаса, он чувствовал, что ему ни за что не ослабить собственную хватку за ветви дерева и даже не сдвинуться любым другим способом. Он оставался на дереве на протяжении всего этого дня и ночи вплоть до следующего утра. Только ворон составил ему компанию, да птица, прилетевшая и усевшаяся на ветку рядом с ним и уставившаяся на него одним глазом, и, как он сказал, только они одни и могли увидеть, что произошло в действительности. Тем не менее, менестрель Рэдбёрд был оглушен тишиной. Кухонная работница появилась ранним утром с корзинкой в руках, и когда она увидела тело молодого Лорда Лока, она с воплями убежала. Но, не смотря ни на что, Рэдбёрд даже не пошевелился.
Даже когда появился человек, который осмотрел тело и закричал, обнаружив в его спине нож короля, и после, когда унесли тело молодого Лорда Лока, Рэдбёрд не окликнул их и не спустился. Даже когда он услышал, как они громко обсуждают, какая, должно быть, мучительная смерть постигла мальчика, получившего удар в спину ножом короля с рукояткой в виде головы оленя, и покоившегося в грязи, будто он был паразитом, Рэдбёрд молчал. На протяжении всего этого времени приходили и уходили люди, разговаривали и делились и сплетничали о том, что им было неизвестно, на его глазах они соткали рассказ о крови на земле и кинжале в спине мальчишки. И ни один из них так и не поднял голову, чтобы заметить раненного менестреля и ворона на дереве.
Возможно, он так и остался бы на дереве до самой смерти, если бы наконец не упал с ветвей на пропитанную кровью землю, будучи уставшим, голодным и да, до смерти напуганным. Там его и обнаружил помощник повара, забредшего в столь поздний час в сад, чтобы собрать травы, и именно он позвал за целителями. Они подняли его и отнесли в замок. Никто не мог определить, что именно его беспокоило, так как ужас произошедшего связал его язык и заставил глаза практически вылезти из орбит. Они признали в нем королевского менестреля и подумали, что он вернулся туда, чтобы осмотреть место злодеяния. Некоторые полагали, что он заразился, так как дружил с Чарджером. Они вымыли его, накормили и были заботливы, как того требовал долг любого целителя по отношению к раненому. Поэтому я не буду говорить о них плохо.
Уже к концу дня весть дошла до его матери, то есть до меня, мне было необходимо отправиться туда и позаботиться о своем сыне, о человеке, снова превратившегося в ребенка. И когда я прибыла туда, я нашла Рэдбёрда именно таким, как они мне и описали, с выпученными глазами и онемевшего. А за окном, у кровати, на дереве сидел ворон и наблюдал за нами. Целитель Ненси заметила, что ворон следовал за ними, пока они переносили его из сада в кровать, и, поскольку она была женщиной правдивой, я считаю, это должно быть записано здесь.
Я забрала своего сына в свои покои в замке. Покинутая всеми, я заставила его подняться, а затем идти вверх по лестницам, шаг за шагом. Никто не помогал мне, но никто и не мешал. Я приготовила ему настойку, давно известную в нашей семье, и он провалился в сон. Ночь, последующий день и еще половину ночи прошли прежде, чем он открыл глаза, но даже после этого, его души не было в теле. И во тьме ночи, когда я зашла в комнату и уселась на его кровать, освещенную одинокой свечой, его первыми словами оказалась просьба принести ему лучшие перо, чернила и пергамент, чтобы он смог все записать. И когда я все это принесла, он впервые рассказал мне полную историю о том, что произошло. Сидя в круге желтого света, я записывала, пока он рассказывал, каждое слово, дословно, чтобы быть уверенной, что правда не будет утеряна.