Сказки Долгой Земли (авторский сборник) - Орлов Антон. Страница 41

– Тогда желаю тебе самому когда-нибудь оказаться на моем месте, – глядя ему в глаза, холодно отчеканила Эфра.

Вторично огорошенный, Стефан смотрел на нее и моргал, понимая, что они, считай, уже поссорились. Почти поссорились: еще пара реплик – и обратной дороги не будет.

Тягостную паузу разорвал – нет, поправил себя Стефан, скорее пронзил, ввинчиваясь на бешеных оборотах в вечернюю тишину, словно тонкое ледяное сверло, – отдаленный визг, от которого кожа покрылась мурашками.

– Кесу, – заметила Эфра.

Будничным тоном, словно речь шла о визите почтальона.

– Что делать?..

– Сиди. Ничего не делать. Здесь мы в безопасности, они в больницу не полезут.

– Ты уверена? У них, что ли, такие благородные принципы?

– Не знаю насчет принципов, но они, как и люди, предпочитают здоровую пищу. За маму я тоже не беспокоюсь, она старенькая и сразу видно, что больная. Если есть выбор, они таких не трогают, а выбор у них – весь Мархен в ассортименте.

Этот безучастный циничный тон ужаснул Стефана даже больше, чем ее страшноватое пожелание.

– Не жалко?

– Кого там жалеть? Тех, кто меня не пожалел? Этих скотов могли бы остановить их близкие: родители, родственники, знакомые, наша малозаметная полиция, наш пропойца-губернатор… Могли, но не захотели. Так что желаю кесу приятного аппетита.

Она прохладно усмехнулась. К боевому визгу серых убийц прибавились крики людей и звуки выстрелов, но из окна был виден только больничный забор да уютные заснеженные крыши двухэтажных домов на другой стороне улицы.

– Могут пострадать не только взрослые, но и дети.

Стефану очень хотелось добиться от нее нормальной человеческой реакции.

– Ты считаешь детей добрыми ангелочками? Когда я иду по улице, они обзывают меня шлюхой и забрасывают снежками, а сопляки тринадцати-четырнадцати лет лезут с похабщиной, чем они лучше взрослых?

– Они просто ничего не понимают. У тебя рано или поздно будут свои дети…

– Сомневаюсь.

– Вдруг потом, когда все изменится, ты все-таки решишь их завести?

– Если ты думаешь, что женщина, которой неоднократно заливали во влагалище водку, после этого способна к деторождению, ты большой оптимист.

Стефан переменился в лице и несколько секунд молчал, наконец пробормотал:

– Тебе надо отсюда уехать… Я помогу.

Они так и не поссорились.

Сегодня его выписали. Наплыв раненых после нападения автохтонов, коек не хватает, а у него самочувствие более или менее сносное, да и страховка третьеразрядная – необходимый минимум.

Персонал больницы был охвачен возбуждением двоякого сорта. С одной стороны, работа в авральном режиме, все сбиваются с ног, с другой – подоспела хорошая новость. Проходивший мимо караван забросил на островок почту: из двадцати с лишним претендентов на Весенний престол, которым разослал письма губернатор-пропойца, шестеро откликнулись и пообещали посетить Мархен в ходе своих предвыборных турне. Причем один из них – по слухам, кандидат из пятерки самых перспективных – может нагрянуть сюда в ближайшие дни. Радовались все, кроме Эфры, ей было все равно.

В ожидании попутного каравана Стефан снял комнату в центре города, подальше от береговой стены, которая, судя по ночной заварушке, не являлась для кесу непреодолимым препятствием.

Эфра жила на той же улице. Несмотря на поздний час, он подстерег ее у подъезда и теперь уговаривал бежать в столицу.

– Если я уеду, может пострадать мама, – щуря свои удивительные морозные глаза, возразила Эфра. – Был случай, одна девчонка пообещала свидание такому же скоту, потом передумала, а тот с двумя приятелями встретил ее отца, который возвращался из мастерской, и так испинал, что он полтора месяца пролежал у нас в больнице, вышел инвалидом. И отец девушки, и те ублюдки были пьяные, под суд никого не отдали – решили, дело житейское. То, что в больших городах считается за криминал, у нас повседневная жизнь.

– Ты ведь не такая, как все, – подавленно заметил Стефан.

В горле щипало, и все казалось безнадежным.

– У меня хорошая мама. Она раньше историю в школе преподавала, хотя смысла в этом не было никакого. Таких скотов надо держать в рабстве и пороть каждый день, чтобы пикнуть не смели, а не давать им человеческие права, как тебе или мне, тогда можно будет нормально жить.

Стефан начал спорить, хотя это, наверное, тоже было ошибкой. Эфра нарисовала слишком страшную и безрадостную картину, и ему хотелось убедиться, что на самом деле все не так плохо. Может быть, на самом деле эти парни в нее влюблены и ведут себя грубо, потому что не умеют иначе? Она же потрясающе красивая! Стройная, полногрудая, с точеной шеей и тонкой талией, да еще шелковистые платиновые волосы – такие длинные, что коса толщиной в руку свисает ниже пояса. Конечно, каждому захочется… Стефан пытался объяснить ей, что праздник чувственной любви все-таки лучше зимнего воздержания, и если бы научить этих ребят правильно выражать свои чувства, всем стало бы хорошо.

– Пусть тебе самому будет так хорошо, – отчужденно произнесла Эфра, когда он закончил излагать свои путаные соображения.

– Не надо так говорить, прошу тебя… Твои слова режут, как ножи. Я тебя люблю по-настоящему, ты для меня богиня красоты, и я бы что угодно отдал, чтобы ты была со мной!

– Да? Тогда убей тех, кого я скажу. Отдай мне их дрянные жизни.

– Я не могу убивать…

– А говоришь – «что угодно», – передразнила Эфра. – Не швыряйся словами.

– Я заберу вас отсюда, обещаю. Даже если продать парикмахерскую за полцены, денег на переезд хватит. Все будет хорошо, вот увидишь.

Их прервал громкий стук в дверь. Возбужденные голоса на лестничной площадке, пьяный смех.

– Мама, не выходи! – крикнула Эфра. – Сиди у себя, я сама открою.

Стефан остался в маленькой комнате с книжными полками на одной стене и вышивкой, изображающей летнее озеро, на другой. Хоть он и пытался выгораживать «этих ребят» – главным образом для того, чтобы успокоить ноющую в душе боль, – встретиться с ними лицом к лицу ему совсем не хотелось. Дадут бутылкой по голове или запинают в темной подворотне – вот тебе и погибель.

– Эфра, не курвись, пошли е…ся! – доносилось из коридора. – Че, давай, скорей собирайся, а то под дверью нассым!

Веселое ржание, дурашливые вопли.

«Я же не могу взять пистолет и перестрелять их, это же люди, а не кесу, меня отправят на каторгу! Несмотря на здешнее беззаконие, если я их убью, с меня спросят по закону, потому что я приезжий».

Ему больше не хотелось их оправдывать, и в душе клокотала ярость, разбавленная ощущением собственного бессилия – словно варево в кастрюле, которое местами бурлит, а местами слегка колышется, стянутое жирной пленкой.

Он ушел оттуда минут через десять после Эфры. Попрощался с ее мамой, пряча глаза.

Убийство исключено, холодным оружием он владеет так себе и стреляет посредственно. Обязательную для всех здоровых юношей подготовку в Гражданском ополчении он, конечно, прошел, но то была не жизнь, а малина: его сразу определили в отдел пропаганды при штабе – кропать вирши, поднимающие боевой дух, типа «шла пехота мимо Лесу, а навстречу злые кесу», и дальше наши побеждают. За художественный уровень до сих пор стыдно.

Одноименный с островом городок готовился к приему высокого гостя. Замазывали известкой ругательные слова на заборах и на штукатурке неказистых строений, забрасывали рыхлым лежалым снегом мусорные кучи. Пятна крови, оставшиеся после набега кесу, не стали трогать: пусть кандидат в верховные правители увидит воочию, что захолустный, но опрятный Мархен находится в бедственном положении.

Стефан наблюдал за превращением помойки в сугроб из окна закусочной, куда завернул пообедать. Кусок в горло не лез, к тому же кофейный напиток ему приготовили без сахара. Бурда бурдой, но сладость позволяет вообразить, будто пьешь настоящий кофе, а сейчас никакая игра воображения не поможет.

– Красноглазые суки все подчистую слизнули, – объяснила клиентам хозяйка закусочной. – Они сюда не за человечиной приходили, дичи и в Лесу вдосталь бегает. За сахаром, за сгущенкой, за конфетами, сучары подлые… И ведь знали, где что брать, все у них заранее было задумано! Вон, вишь ты, дверь у нас вышибли.