Фрагмент анализа истерии (История болезни Доры) - Фрейд Зигмунд. Страница 7

В общем, мне оказалось нелегко направить внимание моей пациентки на ее общение с господином К. Она утверждала, что с этим типом уже все покончено. Наиболее поверхностный слой ее ассоциаций на сеансах, все то, что она легко осознавала и что она вообще вспоминала в качестве прошедших событий дня, все это всегда относилось к отцу. Совершенно верно, что она не смогла простить отцу продолжения общения с господином и особенно с госпожой К. Конечно же, понимание ею этого общения было явно иным, чем то, которое лелеял отец. Для нее здесь не было никакого сомнения в том, что речь просто идет об обычной любовной связи, что ее отец просто привязался к молодой и красивой женщине. Ничто из того, что могло бы каким-нибудь образом подтвердить это, не ускользало от ее острого взгляда, совершенно непримиримого в этом деле, здесь вообще невозможно было найти какой-либо пробел в ее памяти. Знакомство с семейством К. началось еще до тяжелого заболевания отца. Но теснее оно стало лишь во время болезни, когда молодая женщина формально приняла на себя роль сиделки, в то время как мать держалась подальше от кровати больного. Во время первого летнего отдыха за городом, вскоре после выздоровления отца, произошли такие вещи, которые должны бы любому раскрыть глаза на истинную природу этой «дружбы». Обе семьи вместе арендовали часть отеля, и однажды госпожа К. заявила, что она не может больше оставаться в спальне, которую она до сих пор разделяла со своими детьми, а несколькими днями позже и отец Доры отказался от своей спальни. Оба заняли новые комнаты в самом конце коридора, напротив друг друга, а помещения, от которых они отказались, не гарантировали от помех. Когда позднее она делала отцу упреки относительно госпожи К., то он, пытаясь оправдаться, говорил, что не понимает такой вражды, дети же, скорее всего, имели все причины для того, чтобы быть благодарными госпоже К. Мать, к которой она обратилась затем за разъяснениями этой темной речи, сообщила ей, что папа был тогда так несчастлив, что даже хотел покончить с собой в лесу. Но госпожа К., подозревавшая это, последовала за ним и своими просьбами помогла ему сохранить себя для близких. Естественно, что девочка не поверила в это. Наверное, их обоих вместе увидели в лесу, и тогда папа придумал эту сказку о самоубийстве, чтобы оправдать рандеву. [Это привязка к ее собственной комедии самоубийства, которая, таким образом, выражает пристрастие к подобного рода любви.] Когда после этого они возвратились в Б., то папа стал ежедневно в определенные часы бывать у госпожи К., пока ее муж находился в магазине. Все люди говорили об этом и с особым пристрастием расспрашивали ее о подробностях. Сам господин К. часто горько жаловался Доре на ее мать, саму же ее щадил, ограничиваясь намеками на сей деликатный предмет, что, по-видимому, она засчитывала ему в качестве проявления нежного чувства. В совместных прогулках папа и госпожа К. почти в любое время могли устроить события так, чтобы остаться наедине. Не было никакого сомнения тому, что она брала от него деньги, так как она позволяла себе такие расходы, которые не смогла бы оплатить из средств мужа или своих собственных. Папа начал также делать ей дорогие подарки, чтобы это как-то скрыть, одновременно, он стал особенно щедр к матери и к ней, Доре. Вплоть до последнего времени это болезненная женщина, которая месяцами должна была находиться в больнице для нервнобольных, так как не могла ходить, стала с тех пор здоровой и жизнерадостной.

И после того, как семья покинула Б., эта многолетняя связь продолжалась. Отец время от времени заявлял, что он не переносит суровый климат, что-то он должен для себя сделать, начинал кашлять и жаловаться, пока вдруг неожиданно не уезжал в Б. Оттуда он писал самые беззаботные письма. Все эти болезни были только поводом, чтобы навестить свою подругу. А потом однажды прозвучало, что они переселяются в Вену. Девочка начала догадываться о причине. И, действительно, не прошло и трех недель их пребывания в Вене, как она узнала, что К. тоже переселяются в Вену. Теперь она часто встречала на улице папу с госпожой К. Чаще стала встречать она и господина К., он всегда провожал ее взглядом. Однажды он встретил ее одну и долго шел следом, чтобы узнать, куда она идет, а, возможно, и просто прогуливается.

Ее критика папы касалась того, что папа неоткровенен, врет, думает только о своем собственном удовольствии и нечестно использует свой дар излагать любые вещи в таком свете, в каком они ему лучше всего подходят. Такую критику я слышал особенно в те дни, когда отец опять чувствовал ухудшение здоровья и уезжал на несколько недель в Б., после чего зоркая Дора вскоре выведывала, что и госпожа К. также путешествовала в ту же самую сторону к родственникам.

В общем-то, я не мог оспаривать такую характеристику отца. Легко было видеть и то, в чем Дора была права. Когда она была в раздраженном состоянии, она не могла отделаться от впечатления, что она была одолжена господину К. в качестве платы за допущение отношений между отцом Доры и его женой. Можно было легко догадаться, что за ее нежностью к отцу на самом деле прячется ярость за такой маневр. В другие же времена она хорошо понимала, что, говоря об этом, она явно утрирует события. Формального пакта, в котором бы она фигурировала в качестве предмета обмена, естественно, мужчины никогда не заключали, отец пришел бы в ужас от такого предположения. Но он принадлежал к тем мужчинам, которые могут легко погасить обостряющийся конфликт посредством того, что в своем восприятии раздираемой на части реальности они никогда до конца не искренни. При обращении его внимания на возможность того, что взрослеющая девушка может подвергнуться опасности в результате постоянного и безнадзорного общения с мужчиной, не получающим удовлетворения от своей жены, он, наверняка бы, ответил: за свою дочь я могу ручаться. Мужчина, подобный К., никогда не может быть ей опасен, да и сам его друг просто не способен на такую подлость. Или: Дора еще ребенок и К. общается с ней как с ребенком. Но в действительности же происходило то, что каждый из обоих мужчин избегал делать из поведения другого те выводы, которые были неудобны для его собственных желаний. Господин К. мог в течение года каждый раз в свой приход присылать цветы, использовать любую возможность для дорогих подарков и проводить все свое свободное время в ее обществе. И это без всякого намека на то, что ее родители в таком поведении обнаружат характер любовного предложения.

Когда в психоаналитическом лечении появляется конкретно обоснованный и безупречный ряд мыслей, то на какой-то момент врач, наверняка, окажется в замешательстве. Когда больной задает вопрос: «А что, если все это так и было? Что Вы можете здесь изменить, после того, как я рассказал Вам это?» Вскоре тогда замечаешь, что такие недоступные для анализа мысли используются больным для того, чтобы скрыть другие, которые они желают не подвергать критике и осознанию. Так ряд упреков, адресованных другим лицам, позволяет предположить наличие ряда самоупреков такого же содержания. Нужно только упреки, относящиеся к другим лицам, переадресовать назад к самой личности оратора. Такой способ защиты от какого-либо самоупрека, когда этот же упрек направляется на другое лицо, имеет в себе что-то неоспоримо автоматическое. Прообраз его находится в «ответных маневрах» детей, когда они не задумываясь отвечают: «Ты сам врешь», – если их обвиняют во лжи. Взрослые, стремясь в свою очередь оскорбить, выискивали бы какую-нибудь реальную слабую сторону противника, а не стремились бы повторить ответ противника. Такая проекция упрека на другого без изменения его содержания и, таким образом, без привязанности к реальности, проявляется в паранойе, как бредовый процесс.

Вот так и упреки Доры, относящиеся к ее отцу, были «подпитаны», продублированы самоупреками того же содержания. Сейчас мы покажем это подробнее. Она была права в том, что отец не хотел прояснить для себя поведение господина К. по отношению к своей дочери, чтобы не нарушать свои отношения с госпожой К. Но и дочь делала то же самое. Она сделала себя совиновницей этих отношений, а на все знаки, которые бы могли показать их действительную природу, просто не обращала внимания. Только после приключения на озере у нее открылись глаза, и тогда начались ее строгие придирки к отцу. А до того все эти годы она, как только могла, содействовала любой возможности для общения отца с госпожой К. Она не шла к госпоже К., если ожидала там увидеть отца. Она знала, что в таком случае дети будут выставлены из дома, и выбирала такой маршрут, чтобы встретить на пути детей и погулять с ними. В доме находилось еще одно лицо, которое хотело заблаговременно открыть ей глаза на отношения отца с госпожой К. и побудить ее на борьбу с этой женщиной. Это была их последняя гувернантка, очень начитанная старая дева свободных взглядов. [Эта гувернантка, которая прочитала все книги о половой жизни и тому подобные, и рассказывала о них девочке. Она же прямодушно попросила Дору о том, чтобы та держала все, относящееся к этому, втайне от родителей, так как, конечно, невозможно узнать, как бы те отнеслись к этому. – Вот именно в этой-то деве я и искал какое-то время источник всех тайных познаний Доры, и возможно, я не совсем здесь ошибался.] Учительница и ученица одно время находились друг с другом в действительно хороших отношениях, потом вдруг совсем неожиданно девочка поссорилась с ней и настояла на ее увольнении. Все то время, пока старая дева еще обладала влиянием, она использовала его для того, чтобы натравить всех на госпожу К. Она растолковывала маме, что никак не соответствует ее достоинству то, что она терпит такую близость своего мужа с чужой женщиной. Она обратила внимание Доры на все то, что могло показаться странным в таком общении. Но все ее старания оказались напрасными. Дора оставалась нежно преданной госпоже К. и не хотела и слышать о чем-либо, что могло бы выставить общение отца с госпожой К. в непристойном виде. С другой стороны, Дора очень хорошо могла разобраться в мотивах, которые побуждали ее гувернантку. Слепая, с одной стороны, она была достаточно проницательна, с другой. Дора заметила, что дева влюблена в папу. Когда отец находился вместе с ними, старая дева казалась совершенно другим лицом. Тогда она могла быть забавной и услужливой. В то время, когда семья уже пребывала в фабричном городке, и госпожа К. была вне уровня досягаемости, гувернантка натравливала отца на маму как на оставшуюся соперницу. Все это Дора еще не засчитывала старой деве во зло. По-настоящему разозлилась она лишь тогда, когда заметила, что она сама совершенно безразлична для гувернантки и что оказываемая ей любовь фактически предназначена отцу. Во время отсутствия отца в фабричном городке у этой девы никогда не оказывалось времени для нее, она не хотела гулять с Дорой, не интересовалась ее работами. Но не успевал отец еще появиться дома, как та вновь проявляла себя готовой ко всем служебным обязанностям и к любой помощи. Тогда старая дева просто поражала ее.