Не будите Гаурдака - Багдерина Светлана Анатольевна. Страница 16

Нужная монета нашлась у долговязого молодого лучника за ее спиной.

— Иди сюда, ратник, — кивнула она ему, величественно повернулась профилем и вздернула подбородок вверх. — Смотри на деньгу и сравнивай: похожа?

— Так в глазах всё мелькает… ваше… в-выс… д-дев… б-барышня…

Адалет ударил в клумбу посохом, и всё небесное электричество незамедлительно и послушно собралось в пушистый комок мягкого теплого света и зависло над фонтаном.

Сад осветился в одно мгновение.

— Ну, теперь видно?

Долговязый подошел поближе, перевел настороженный взгляд с профиля на серебряном кругляше на оригинал, потом еще раз, и еще… и потрясенно оглянулся на товарищей по оружию и развел руками.

— Истинный свет, похожа, мужики!!!..

Через полчаса у них была сухая одежда, сытный ужин, мягкая постель, мята от моли и теплая печка [6].

Через день у них была полностью снаряженная ладья, сошедшая с Синьгородских стапелей лишь накануне, но уже готовая отплыть хоть к водяному на куличи, хоть прямиком в Отрягию по первому требованию.

— М-да… Всё-таки быть царевной не так уж и плохо, — философски признала Серафима, лениво опираясь на доски обшивки кормы, источающие еще чудный лесной аромат хвойной смолы.

Иванушка стоял рядом, обнимая супружницу одной рукой, а в другой держа раскрытое на начале подарочное издание «Нравов и обычаев народов севера Лесогорья» — подарок лично от воеводы Николая Фомича.

Сенька перевела взгляд с медленно удаляющегося города цвета индиго, окутанного как вуалью васильковой утренней дымкой, на Адалета, сосредоточенно вычисляющего что-то в новом толстом блокноте новым толстым карандашом, и продолжила, усмехаясь собственной мысли:

— Забавно почувствовать себя в роли золотой рыбки: «Будет тебе, маг-хранитель, новое корыто»…

Ближе к вечеру выданная путешественникам ладья под бдительным названием «Стерегущая» резко изменила курс.

Пассажиры, скрываясь от вездесущего ледяного ветра, сгрудились в теплую кучку под промасленной мешковиной, натянутой палаткой у мачты.

Сенька грызла черный сухарь. Иванушка читал. Масдай дремал, посапывая. Адалет, стиснув зубы и посох, страдал от морской болезни, а заодно и от хруста сухаря, шелеста страниц, случайных всхрапов, скрипа весел в уключинах, плеска волн и всего, что расстроенные его пять чувств до тошноты дотошно доносили разнервничавшейся нервной системе волшебника. К концу дня бедный адепт магических искусств окончательно потерял надежду оказаться на твердом клочке земли не только при жизни, но и после своей бесславной кончины среди враждебной пожилым сухопутным чародеям морской стихии. Он, сутулясь, сидел под тентом с закрытыми очами, прижавшись спиной к мачте, и тихонько стонал в такт поигрывающим ладьей волнам.

— А я думала, у волшебников есть средства на все случаи жизни, — сочувственно косясь на расклеившегося мага-хранителя, шепнула супругу царевна.

Адалет перестал стонать и повернул в сторону смущенно закашлявшейся Сеньки голову, не открывая глаз.

— С-с-с-с… Ага, точно… С-серафима… Это всё равно, что заявить… будто любой ремесленник… умеет и подковать кобылу… и сшить сарафан… и алмаз отшлифовать… Профанация!!!.. Каждый великий чародей… — Адалет неуловимым изменением тона дал недвусмысленно понять, кого конкретно он имеет в виду, — специализируется в областях магии… наиболее близких ему… по духу… и работает в этом направлении… всю жизнь… Есть лекари… есть исследователи… есть строители воздушных замков… заводчики коньков-горбунков… ладшафтные дизайнеры прудов для лягушек-царевен… есть производители утилитарных артефактов… самонакрывающихся столов с подогревом… сапог с антигравитационными набойками… печей с паровым двигателем… прочей ерунды…

Волшебник замолк. Но чутье подсказывало царевне, что это была театральная пауза, требующая от слушателей вполне определенного заполнения.

— А ты кто? — уважила страждущего тверди земной и земных же почестей оккультиста она.

— Я — боевой маг, — гордо выдохнул старичок и тут же болезненно ойкнул и прикрыл рот ладошкой — ладья дала неожиданный крен и подскочила на крутой волне.

— Мы тонем?.. — слабо простонал он. — Наконец-то…

Но лукоморцы не успели ответить или высказать свои предположения: под тент заглянул и почтительно обратился к дочери своего монарха капитан «Стерегущей» Антип Соленый.

— Мы изменили курс. Переночуем на Торговом острове, ваше высочество… ваши высочества… ваше премудрие тоже… А с утречкА продолжим путь.

— На… острове?.. — приоткрыл глаза, оживился и ожил чародей при звуке волшебного сухопутного слова, даже пропустив бывшее бы еще день назад непростительным «тоже».

— Торговый? — заинтересовался названием ближайшего клочка суши Иванушка и с любопытством взглянул на капитана. — Там идет торговля?

— Торговля? — не понял поначалу вопроса мужа лесогорской царевны Антип. — Какая торго… А-а, торговля!.. Нет, конечно не идет. Ушла вся. Но старые люди бают, будто давным-давно три-четыре раза в год на этом острове собирались купцы сесландские, наши, отряжские, лукоморские и прочие, какие хотели, и обменивались товарами, новостями — всем, что находило спрос.

— Даже отряжские? — не поверил ушам царевич.

— Ну, да. И они, видать, когда-то людьми были. Если старикам верить, — криво усмехнулся Антип.

— А сейчас почему же?..

Капитан презрительно пожал плечами.

— Сейчас, я так мозгую, отряги порешили, что они самые умные, потому что зачем платить, если можно отобрать. Ненавижу стервятников…

Корабль подкинуло на крутой волне.

Маг страдальчески охнул, схватился за давно опустевший, но не ставший от этого более сговорчивым желудок, и забеспокоился.

— А до темна… доберемся ли?..

— А куда денемся, ваше премудрие. Мимо не пронесет — доберемся, — лукаво подмигнул волшебнику Соленый и отправился на нос исполнять нелегкие капитанские обязанности — стоять с важным видом, листать карты и глядеть в подзорную трубу.

На Торговом они оказались не первыми постояльцами — лесогорский караван из трех ладей, четырьмя днями ранее вышедший из Нагойны, края оленеводов и охотников на моржей, уже расположился в удобной мелкой бухточке на востоке островка.

Все три капитана оказались старыми приятелями Антипа. Команды торговцев и «Стерегущей» быстро перезнакомились под рюмку «нагойновского чая» с устатку, закусывая экзотической копченой моржатиной, вяленым китовым мясом и квашеной морошкой: от близости дома и удачной торговли лесогорские коммерсанты и их матросы становились щедрыми, веселыми и беззаботными.

Наевшись за весь прошедший трудовой день, а, заодно, и за следующий авансом, Серафимины соотечественники расположились вокруг костров — кто поспать, а кто — послушать диковинные были и небыли речистых купцов о далеких странах [7].

Ночь прошла и кончилась незаметно.

Утром лесогорское землячество продрало залипшие очи с первыми лучами такого же сонного солнца, быстро смело холодные остатки ужина, запивая кипятком, похлопали друг друга по спинам, желая счастливого пути, и разбежались по своим ладьям.

Четыре белых паруса с зеленой Лесогорской горой взмыли почти одновременно и, наполнившись холодным утренним ветром, понесли моряков: кого к долгожданному дому, а кого — в чужие нерадостные земли.

Иванушка, всё еще под впечатлением от ночных историй о дальних странствиях, стоял задумчиво на корме и глядел рассеянно на волны. Царевич хмурил белесые брови и удивлялся, как за всё время пребывания в Мюхенвальде он умудрился не заметить мощеных золотыми слитками площадей, в Шатт-аль-Шейхе — коньков-горбунков, питающихся исключительно песком, смешанным с иголками, в Зиккуре — ходячие деревья, исчезающие в полдень и появляющиеся в полночь, в Стелле — гонки огненных колесниц, запряженных медными драконами…