Не будите Гаурдака - Багдерина Светлана Анатольевна. Страница 202

— …нароют новых…

— …лес большой…

— …не укараулишь…

— …будем караулить у этих!..

— …тринадцать…

— …только этим и заниматься…

— …всю жизнь… оставшуюся…

— …драться будем!..

— …нас мало…

— …воины ушли…

— …что будет?..

— …что делать?..

— …что будет?..

Не замеченная в нарастающем потоке отчаяния, к помосту от своего дома прошла в сопровождении старейшин обеих деревень Арнегунд.

— Сиххё, — облизав искусанные до крови губы сухим языком, произнесла она негромко, и гомон медленно стих.

Установившуюся мертвую тишину нарушал теперь лишь шум ветра в высокой листве, похожий на плеск прибоя, да резкие, словно злорадные крики ночных птиц.

— Мы посоветовались с уважаемым старейшиной Тенистого Дагдой и премудрым старейшиной Рудного Аедом, и решили, — без дальнейших вступлений и околичностей начала говорить королева, в волнении сжимая и разжимая пальцы на невысоких резных перилах, ограждающих такой же приземистый компактный помост. — Мы должны уйти. До Плеса через лес три дня пешего пути. В телегах быстрее. Чтобы предупредить их, мы отправим вперед гонца… двух. А сами соберем все, что понадобится нам в дороге, и со всей возможной скоростью выступим вслед.

Возражений, к удивлению Иванушки, было немного.

Несколько разочарованных выкриков из толпы, пара воинственных призывов, тройка упреков в малодушии — и сиххё разошлись по домам, паковать вещи и провиант, запрягать и седлать единорогов, и разбивать и корежить все, что не могло уйти или уехать вместе с хозяевами: оставлять любимое, привычное, родное, нажитое не то, что годами — поколениями мерзким кровожадным гайнам не хотел никто.

Видя, что все расходятся, и ни сказать, ни сделать тут больше нечего, Иванушка заторопился под фонарное дерево — туда, где с жалким, удрученным личиком, закутавшись по самые брови в подаренную Арнегунд огромную шаль с красными кистями, застыла рядом с друидом заморская принцесса.

Интересно, что имел в виду знахарь, когда сказал, что у него уже была жена?.. Может, это была какая-то гвентянская шутка? Ведь говорят же, что в Гвенте существует особое чувство юмора, другим обитателям Белого Света непонятное и неподвластное?.. Если бы у меня была жена, я бы запомнил, такое не забывается… Ведь нет же у меня склероза мыслей? Или есть?

Иванушка быстро пробежался по детству, отрочеству, юности…

Да вроде, нет…

Что было — всё помню… Семья — мама, отец, братья, жена Василия… Всё.

Да что я, с ума сошел, что ли, право слово!..

Ладно, чего морочить себе голову.

Пошутил — и забыли.

Странный он какой-то, этот гвентянский знахарь, хоть и хороший, кажется…

— Эссельте, любовь моя!..

Друстан кинул убийственный взгляд на удаляющегося царевича, стиснул зубы, зябко поднял воротник и заторопился к дому, где приютили его раненых.

Надо было приготовить им новую порцию притупляющего боль снадобья. Конечно, увеличенной дозы, да еще так скоро, ни один нормальный лекарь своему пациенту не дал бы и под страхом смерти… Для ослабленного кровопотерей и травмами организма это было не просто плохо, это было критично. Если бы на их месте были люди, он не поставил бы и дохлой выдрокобры против королевской сокровищницы, что они протянут еще хотя бы два дня, но куда деваться… Возможно, сиххё окажутся выносливей людей. Возможно, нет. Оставалось только надеяться, что дорога эта не станет для них путем на тот свет.

И для всех остальных тоже…

Сквозь листья начали падать тяжелые крупные холодные капли.

Пошел дождь.

В дорогу жители деревни были готовы уже через два часа.

Понурые матери прижимали к себе испуганно притихших детей, угрюмые старики взвалили на плечи мешки, не поместившиеся на телегах, немногочисленные мужчины с натянутыми луками и колчанами, полными стрел, настороженно оглядывали ставший вмиг чужим и враждебным еще вчера родной и знакомый лес. И даже невозмутимые обычно единороги неуютно переминались с копыта на копыто, кося с упреком на хозяев и нервно мотая головами.

По сигналу королевы обоз медленно тронулся с места, увязая окованными медью колесами в размякшей от ночного дождя земле, будто деревня, ставшая им много сотен лет назад новым домом в чужом негостеприимном мире, как живая, не хотела их отпускать и оставаться одна на растерзание темной грубой силе.

Старухи заплакали.

Женщины помоложе, опустив глаза и сжав губы, крепились, чтобы малыши, с испугом и непониманием взирающие на происходящее, не ударились за ними в рев.

Мужчины — лесорубы, рудокопы, паромщики, охотники в прошлой, казавшейся теперь такой привольной и беззаботной жизни, теперь все — воины, кинув прощальные взгляды на родное село и произнеся про себя Бог знает, какие клятвы и обеты, рассыпались по лесу во все стороны патрулями, с луками наготове, ощупывая пристальными колючими взглядами каждый кустик, каждое дерево, каждую валежину так, словно под ними притаился готовый к атаке враг.

Время сиххё в Сумрачном мире кончилось.

Начиналось время гайнов.

Первые вести еще через пять часов принес патруль, оставленный наблюдать за покинутым селением, и вести это были недобрые.

— Из когтерыловых дыр отовсюду повылазили ушастые, не прошло и двух часов, как мы ушли. Много. Может, сотня. Может, больше. Может, гораздо больше… Кажется, расстроились, что не с кем было подраться. Сейчас идут за нами по дороге. Идут быстро, но не бегут. Видать, за день набегались. Думаем, те же самые, и подкрепление. Таким ходом они догонят нас часа через три. Может, через два с половиной, — подъехав близко к единорогу королевы Арнегунд, рысцой трусившему рядом с последней телегой, тихо и отрывисто доложил Фиртай.

Но, похоже, недостаточно тихо и недостаточно близко: по мере того, как его слова ледяным эхом передавались от сиххё к сиххё, по колонне несся протяжный вздох отчаяния и страха.

— Прибавить ходу! Как можно скорее! — приподнявшись на стременах, тревожно выкрикнула королева, и возницы нетерпеливо засвистали-защелкали языками, подгоняя своих скакунов.

— Сотня… — потрясенно прошептала королева, недоверчиво качая головой из стороны в сторону, как заведенная. — Сотня… Даже если их всего сотня, это же мужчины как минимум трех родов!.. Они точно объединились… Причем, против нас. Будь они прокляты…

— Что будем делать дальше? — хмуро спросил патрульный, поигрывая желваками и то и дело пригибаясь, чтобы нависшие низко над дорогой ветки с мокрыми листьями не задевали его по лицу. — Мы можем встать у них поперек дороги и дать бой. Но они продавят нашу засаду массой. Их слишком много. Убьем десять, двадцать, тридцать, даже сорок — останется еще как минимум шесть десятков, чтобы идти дальше.

— По вашим трупам? — сумрачно проговорила королева. — Нет, Фиртай. Мы будем убегать, пока есть силы у нас и единорогов.

— Но мы не можем убегать вечно! Это же безнадежное занятие, Арнегунд!

— Не совсем, — помолчав несколько секунд, словно обдумывая что-то в сто первый раз, сотню раз уже обдуманное и признанное безумием, бредом и нелепицей, неохотно выговорила королева. — Дальше, часах в трех-четырех отсюда, есть топь. Если пройти напрямую через нее, то снова выйдем на дорогу, сэкономив полдня пути. И даже больше. Тропу через нее из оставшихся знает только Дагда. Сиххё пешими пройдут. Единороги, если очень аккуратно — тоже. Конечно, возы придется бросить…

— Возы — это ерунда! — впервые за несколько часов бегства засветились надеждой серебристые глаза Фиртая. — Поклажу утащим на себе, раненых навьючим на рогатых — и прорвемся!

— Если успеем до той тропы добраться… — снова кусая губы, напряженно выговорила Арнегунд.

— Мы их задержим, — раздался голос с ближайшей телеги, пассажиры которой сначала были невольными слушателями военного совета, а под конец решили стать его участниками.

— Мастер Огрин?.. — ошеломленно повернула голову к старому гвентянину Арнегунд, но с еще большее изумлением воззрились на него компаньоны архидруида.