Не будите Гаурдака - Багдерина Светлана Анатольевна. Страница 206

— Друстан… — в глазах Эссельте стояли слезы.

Она обхватила щеки чумазыми руками и словно завороженная глядела бездонным синим взглядом на бледного и серьезного юношу. — Друстан… Это же про нас… Про нас, людей… и про нас… тебя, меня, Айвена, мастера Огрина… Это чудесные стихи!.. Но я, кажется, никогда раньше их не слышала?..

— Я сочинил их вчера вечером, ваше высочество, — скромно склонил голову знахарь. — Когда ты спросила, что поют люди, когда им грустно и страшно и хочется домой, мне пришли в голову первые четыре строки… а за ночь они немного подросли.

— Ты пишешь стихи? — очи принцессы расширились. — Сам? Ты… еще и поэт?

— Я тоже знал одного человека, который писал хорошие стихи! И песни! — чувствуя, что обоз уходит куда-то без него, встрепенулся Иванушка, и, видя, что новость его не произвела должного впечатления, торопливо добавил: — И от этого он стал сиреневого цвета!

— Стихи? — проснулся при провокационном слове Огрин, не дав едкому ответу насчет окраски поэтов и ее возможных причин сорваться с уже приоткрывшихся губ Друстана. — Кто сказал «стихи»?

— Гайны!!!

Справа, из-за кустов, разметывая в стороны комья грязи и дерна, галопом вылетел белый единорог, и всадник его — с лицом таким же белым, как шкура его скакуна под слоем болотной грязи — не в силах сдержаться, словно заведенный, словно проклятый, выкрикивал ненавистное слово еще, и еще, и еще:

— Гайны, уходим, скорее, гайны, гайны в получасе хода, гайны, гайны, гайны!!!..

Сперва Иванушка подумал, что разразиться полной и безоговорочной панике во всей красе — с подпрыгиваниями, метаниями вокруг костров и сбиванием друг друга с ног не позволила только выматывающая, обездвиживающая и притупляющая любые мысли и чувства усталость злосчастных беглецов.

Но несколькими секундами позже вся глубина готовой обрушиться на их головы катастрофы раскрылась пред ним, и он внезапно и испугом осознал, что сиххё просто не видели смысла бежать.

— Амергин, ты с ума сошел?! — вместо этого в призрачной надежде оказать правой на грани истерики возвысила со своего места голос королева, и несколько десятков пар глаз с мучительным вопросом уставились на рудненца вместе с ней.

— Нет, Арнегунд, мы видели их, они там, идут нам навстречу, по дороге по нашей идут! — судорожно хватая воздух ртом, будто расстояние в несколько километров пробежал впереди своего единорога, возбужденно прохрипел разведчик. — Надо срочно уходить! Бежать! Скорей! Вставайте же, вставайте!!!..

Словно выведенные исступленным криком патрульного из ступора, сиххё нервозно зашевелились, кидая беспомощные растерянные взгляды то на болото, то в ту сторону, откуда прискакал Амергин и куда они намеревались спокойно двинуться после двух часов отдыха — в поисках спасения, то на дорогу назад, к деревне…

О том, чтобы возвращаться через трясину, речи не шло: одним из тех, кто остался в ней — самый последний, почти у берега — был Дагда, не поделивший топь с юркой радужной змейкой.

Обойти гайнов на пути к спасению было невозможно.

Оставался один путь — назад по дороге, к покинутой утром деревне.

По крайней мере, до тех пор, пока орда ушастых не догонит их и не заставит принять бой.

Несомненно, последний для многих из гайнов.

Несомненно, последний для сиххё.

Не говоря ни слова, беженцы угрюмо поднялись с видом приговоренных ко всем смертным казням разом и стали торопливо собирать оставшиеся пожитки. Друстан, Боанн, Эссельте, Огрин и несколько их помощников из Тенистого принялись лихорадочно навьючивать раненых на единорогов. Иван схватился за рукоять меча и кинулся к дороге, словно ожидая, что гайны вот-вот выскочат прямо на него. Арнегунд, подавленная и обескураженная, в замешательстве бросала отчаянные взоры то в одну сторону, то в другую, не в состоянии поверить, что избавление и безопасность, бывшие еще полчаса назад всего в паре дней от ее народа, вдруг и навсегда оказались всё равно что на другом конце Белого Света.

— Но как это могло произойти?.. Как?.. Как?.. Как?.. Я не понимаю… — беспрестанно повторяла она, автоматически натягивая мокрые насквозь сапоги на ноги, накидывая сырой как парус в ураган плащ на зябко съежившиеся плечи, засовывая посуду в заплечный мешок — но, главным образом, мимо — ошеломленная, потерянная, жалкая.

— Раненые готовы! — срывающимся голосом выкрикнул Друстан.

— Выступаем! — звучно выкрикнул Аед. — Бодрым шагом, ребята! Воины — в тыл! Мы еще покажем зубы этим тварям, клянусь Аэриу!

Королева упрямо стиснула зубы, яростно отправила пинком в болото выпавшую снова кружку, и широкими решительными шагами устремилась вместе со всеми к дороге, завязывая предательски трясущимися руками непослушные тесемки мешка с продуктами.

Некоторые следовали ее примеру.

Другие натягивали тетивы на луки.

Многие пытались на ходу наточить медные ножи и мечи.

И почти все оставили полусобранные вещи там, где сидели.

В Светлых Землях тарелки и одеяла не нужны.

Втянувшие головы в плечи, опирающиеся на поспешно вырубленные палки и посохи — верхом ехали только дети — беглецы заполнили узкую лесную дорогу подобно чрезвычайно угрюмой и крайне целеустремленной реке.

Лес огораживал узкую просеку слева плотной стеной кустов и подлеска, надежно переплетенного лианами, нависая крышеподобными кронами деревьев-великанов над головами, хватая за одежду и цепляя за волосы ветвями, подставляя подножки упавшими сучьями, словно недовольные, что их почти медитативный покой и сон был нарушен незваными-непрошенными чужаками.

Справа, на сколько хватало глаз, бугристым буро-зеленым ковром с редкими островками цвета хаки тянулась только что преодоленная ими с таким потерями и так напрасно топь.

Иногда Иванушке казалось, что дорога посреди этого сурового негостеприимного леса существует исключительно оттого, что зарастить ее хозяину то ли лень, то ли недосуг — имеются дела и поважнее. Но если в один прекрасный день лес решит, что этот грязный кривой шрам на его роскошном зеленом теле его раздражает и портит, то единственный путь сообщения между двумя деревнями сиххё не протянет и недели.

Если, конечно, к тому времени останется хоть одна деревня…

Вылетевший из-за поворота всадник едва не затоптал королеву и старейшину Рудного, выступавших во главе колонны.

— Фиртай?.. — почти спокойно обратилась Арнегунд к поднявшему разгоряченного скачкой единорога на дыбы рудненцу. — Что с тобой?

В конце концов, теперь, когда самое плохое уже случилось, всё остальное могло со спокойной совестью считаться лишь мелкими неприятностями.

— Где пожар? Куда спешишь? — едва увернувшись от молотящих воздух копыт, недовольно вопросил Аед.

— Арнегунд, туда ходу нет! — словно не слыша обращенных к нему слов, прокричал разведчик, для наглядности неистово размахивая перед собой рукой. — Разворачивайтесь! Там щупальцерот окопался! У самой дороги!

— Что?..

— Ерунда!

— Прорвемся!

— Нет… Он огромен… Сколько ему лет — гайны плешивые знают, но одно его щупальце толщиной с это дерево! — и парень ткнул пальцем в весьма кстати подвернувшегося колонноподобного родственника дуба в пять обхватов. — Мевенна и Домнала перешиб вместе с рогатыми одним ударом! Обоих!!! Даже душить не пришлось!.. Гайново седалище… Если бы я ехал первым или вторым… Хорошо, что нам не в ту сторону!

И тут до него впервые дошло увиденное.

— Э-э-э-эй… погодите… вы куда? — недоуменно уставился он на массовый исход соплеменников и гостей Сумрачного мира. — Плес в другой стороне! Вы чего, заблудились?

Несколько слов Аеда согнали с его физиономии остаток краски, и теперь оно стало одного цвета с растерянными и испуганными лицами остальных беглецов.

— И куда мы теперь?..

Королева не задала этот же самый вопрос только потому, что Фиртай ее опередил (Она не знала изречение Бруно Багинотского: «Как бы тебе ни было плохо, будь оптимистом: простор для ухудшения и усугубления найдется всегда»).