Не будите Гаурдака - Багдерина Светлана Анатольевна. Страница 86

— Да идите вы в Хел… — пошатнувшись, но вовремя вцепившись железной хваткой в вытаращившего глаза хозяина, сурово рыкнул отряг.

— И-извини… — смущенно выдавил кучерявый конюх, непроизвольно отступивший на полшага. — Мы т-только х-хотели… п-поприветствовать…

Рыжий северянин запрокинул лохматую голову и расхохотался.

— А ловко у вас получается, ребята! Если вы таким же макаром и те две дюжины воинов приветствовали еще до победы, не мудрено, что они к вам не вернулись! Если б они с тем чудом справились, вы бы их самих до смерти укачали!

Расслабившись, горожане нестройно засмеялись.

Но громче и звонче всех над осветившимися улыбками почти забывшими улыбаться лицами разносился заливистый смех его самозванной народной целительницы.

— Пива герою! — спохватился вдруг хозяин.

— Сухариков герою! — щелкнула пальцами брюнетка в фиолетовом.

— Орешков герою! — подскочила румяная посудомойка.

— Воблы герою! — замахал пятерней над головой министр финансов: гулять, так гулять.

— И всем того же! — снова перехватил инициативу мастер Карл, и не преминул добавить: — Но каждому за свой счет!..

Всё еще слегка контуженого конунга развернули и, подхватив под руки — не столько для устойчивости, сколько чтобы потом похвастать перед теми, кому героя не досталось — повели усаживать к ближайшему столу.

Прямо напротив Олафа, на самое почетное место, уселся слегка косоглазый от принятого за вечер на кружевную грудь пива министр финансов.

По правую руку — важный и гордый, хоть и прихрамывающий на обе ноги, мастер Карл.

Слева от него, оттерев в короткой, но равной борьбе раскрасневшуюся посудомойку, дыша духами и — не к ночи будет сказано — туманами — приземлилась фиолетовая дама.

Несколько мгновений — и их стол оброс со всех сторон не уместившимися на скамьях обожателями северного ратоборца багинотцами и стал похож на породистую виноградную гроздь.

По залу, довольные и усердные, забегали официанты, обнося и обсчитывая заворожено взиравших на отряжского витязя посетителей.

Музыканты же, народ увлекающийся и творческий, позабросив и позабыв свои инструменты и обязанности, забрались на стойку, вытянули шеи, и влюбленными очами уставились на отряга. Даже непосвященному стало бы понятно: к утру быть новой балладе.

Терпеливо дождавшись, пока объект всеобщего почитания отопьет один глоток и разжует один орешек, приумолкший было фан-клуб конунга во главе с роковой брюнеткой наперебой взорвался вопросами и пожеланиями:

— Куда направляется ваша компания?..

— Это правда, что чудовище похоже не на зверя, а на тучу?..

— И может высосать у тебя всю кровь за километр?..

— А ты и знать ничего не будешь, пока замертво не повалишься?..

— Расскажи, как вы нашли его!..

— Нет, лучше как с ним дрались!..

— А куда это ваша компания держит путь?

— А это верно, что первый раз оно вас поджидало прямо за фермой мастера Гюнтера?..

— И что вы с ним два раза сражались?..

— И ты так и не сказал, куда же ваша…

— Два?.. Два раза?.. С чего вы взяли? — удивленно нахмурившись, умудрился вставить в град вопросов первую фразу Олаф.

Поток коллективного сознания охотно ринулся в новообразованное русло.

— Нам Гуго рассказал!

— Всё как было!

— Как оно на вас за фермой набросилось!

— Башка — во!..

— Глазищи — во!..

— Клыки — во!..

— Так куда вы всё-таки…

— Ревет как сто медведей!..

— И огнем дышит!!!

— И как он от него едва ноги унес!

— А на вас оно накинулось!

— И половину сожрало!.. э-э-э…

— Он клялся, что своими глазами это видел…

Конунг подавился сухарем.

— Во, брехло!!! — грохнул он могучим кулаком по столу, и непривычные к такому обращению высокие тонкие кружки подскочили и дружно попадали в обморок. — А как он от собственной лошади деру дал и нас Хель знает где бросил, он не похвастался?..

Часа через четыре, когда малодушный дезертир в пятнадцатый раз был уличен, изобличен и заклеймен всем багинотским сообществом, когда даже самые преданные почитатели громадного отряга слегка утомились в двадцатый раз выслушивать все подробности дневных событий, в пропитанной воблочно-пивным ароматом атмосфере трактира неуловимо повеяло переменами.

— Олаф?.. Олаф?.. Олаф?.. Эй, Олаф, я говорю!..

— А?.. Что?.. — неохотно вынырнул из глубин веселой мужской беседы рыжий воин.

— Тебе не кажется, Олаф… что здесь стало… так душно… чтобы не сказать… духовито?.. — уже спокойнее, мелодично и многозначительно проворковал бархатный голосок слева.

— Нет, — пожал покатыми плечами конунг. — Наоборот. Людьми запахло.

— Вот именно. Людьми, — фиолетовая дама брезгливо скривилась, прикрывшись объемным кружевным платочком, пропитанным приторным удушливым парфюмом как песок на дне реки — водой. — И этим разведенным пойлом. И вчерашним рагу. И рыбой. И луковым супом с чесноком. И дымом. И еще боги знают чем.

— Ага, тебе тоже это нравится! — обрадованно заулыбался отряг. — Душевный запах! У-ух-х-х-х!.. До печенок продирает!.. Аж глаза выскакивают! Вот только несет тут чем-то… противным… откуда-то… с твоей стороны даже вроде… Но ты не обращай внимания. Наверное, в подвале крыс морили.

И сделал попытку снова вернуться к потерянной нити разговора.

— Олаф?.. Олаф?.. Олаф?.. Да Олаф же, я говорю!..

— А?.. Что?..

Тонкая белая ручка по-хозяйски легла на его огромную лапу и проворно и легко скользнула в мозолистую ладонь размером с ковш. Нервные пальцы шевельнулись, заманчиво щекоча.

— Ты… не желаешь… э-э-э-э… выйти… со мной… подышать воздухом…

Отряг недоуменно сдвинул рыжие брови и заморгал.

— А сейчас я чем дышу, по-твоему?

Чернявая дама выдернула руку, закатила под лоб глаза, и раздраженный стон невольно вырвался сквозь стиснутые мелкие белые зубки.

— Олаф… Ну, при чем тут воздух… ну, как ты не понимаешь… Я… хочу с тобой поговорить…

— Так говори.

— …наедине. По делу. Кое о чем… важном…

Конунг задумался.

В его понимании, если знатная незнакомка поздно вечером в шумном трактире сообщает, что хочет с тобой поговорить наедине о чем-то важном, это могло означать только одно.

— Куда пойдем? — без дальнейших пересудов взял гиперпотама за рога он.

Фиолетовая дама, будто с самого начала ожидала только такой исход беседы, заговорщицки оглянулась по сторонам, привстала и приложила алые губы к самому уху героя вечера и дня.

— Встречаемся в конюшне. Там никто не сможет нам помешать… мой дикий северный зверь…

И, не дожидаясь ответа, коброй выскользнула из-за стола и была такова, только через гам и звон посуды чудом долетел до него зазывный шепот:

— Торопись…

Ворота конской обители были чуть приоткрыты. Где-то в глубине горел тусклый желтый фонарь. Конюхи, их подручные и прочие труженики скребка и лопаты отсутствовали — или по счастливому стечению обстоятельств, или роковая брюнетка и впрямь хорошо подготовилась к запланированной деловой встрече.

Все еще слегка озадаченно покачивая патлатой рыжей головой и хмыкая в ответ своим мыслям, юный отряг вчетверо увеличил ширину прохода — тяжелые ржавые петли тоже весьма удачно даже не скрипнули — и боком протиснулся в образовавшийся проем.

— Эй, ты где? — в полголоса позвал он и вопросительно зашарил глазами по длинному ряду добротных стойл, уходящих во тьму в конце длинного конского сарая.

Несколько мгновений лишь тихое пофыркивание лошадей над низенькими дверцами стойл было ему ответом, и он уже начал было подумывать, что не все инструкции надо бы воспринимать так буквально…

Как вдруг темнота за фонарем ожила.

— Я здесь, мой повелитель… мой отряжский буйвол… мой северный гигант…

Брюнетка, имени которой Олаф за весь вечер даже не узнал, плавно выступила в круг тусклого янтарного света и текучим движением руки освободила упрятанные в серебряную сетку волосы.