Колыбельная для эльфа - Хрипина-Головня Ольга "Amarisuna". Страница 35

— Слишком неосторожно. В эльфийских землях всегда были те, кто не обращал внимания на Закон. Смерть столь уважаемой тиа вызовет слишком много вопросов, еще, чего доброго, начнут приглядываться к границам, сопоставлять слухи…Нам ведь не нужно неожиданное сопротивление, правда ведь?

Женщина лукаво усмехнулась.

— После того, что мы собираемся сделать, ты увидишь, что ни о каком сопротивлении и речи быть не может. Признаюсь, я уже устала ждать.

— Подожди немного, Аша. Скоро мы найдем его, и можно будет начинать наш поход

против недостойных. И кстати, я бы просил тебя обратить внимание на один слух… Говорят, что вместе с Целительницей едет Изгнанник. Его видели и в Мэле, и возле Андагриэль, во время тех памятных событий. Мой знакомый в Вендориане сказал, что несколько лет назад был там один…

Амарг наклонился к уху Аги и что-то прошептал. Женщина вздрогнула.

— Не может быть. Это просто нелепый слух!

— Согласен. Но все же, хотелось бы знать, кто он такой.

Женщина кивнула.

— Узнаю. А что делать с этой… Суной?

— Ничего. Ситталь пришла в себя и Целительница не сможет обнаружить никаких свидетельств нашей магии.

Стоявший под окном молодой мужчина вздрогнул и прижался спиной к стене дома. Встал на цыпочки и тихо, сантиметр за сантиметром отошел за угол. Закрыл лицо руками и сполз на мокрую траву, сомкнув темные крылья над головой.

— Значит, это правда, — прошептал он. — И времени почти не остается… Что делать? Что я могу сделать?!

Мужчина отнял руки от лица и поднялся.

— Никто не поверит. Но почему Амарга так волнует спутник этой… Целительницы?

Мужчина нахмурился, что-то напряженно обдумывая.

— Кажется, я знаю, из кого выбить признание, — пробормотал он.

***

Больше всего происходящее на поляне напоминало ежегодный праздник восхмеления, как называли его эльфы, он же День Дегустации Наливок, если говорить официальным языком. По традиционной версии, в этот день полагалось чинно переходить от одного дегустационного стола к другому, хвалить выставленые образчики и под конец проголосовать за того или иного винодела, который и унесет домой главный приз — серебряный чеканный кубок.

На деле же в этот день можно было упиться вкуснейшими наливками до состояния блаженной созерцательности или неуемного веселья и поутру не испытывать угрызений совести за все содеянное накануне. Поскольку традиционно же неумеренное возлияние в непраздничные дни считалось одним из самых больших пороков, праздник восхмеления пользовался огромной любовью среди эльфов.

Вот и сейчас с поляны то и дело доносилось приветственное "хей-хо!" в качестве очередного тоста, коптили небо костры, слышался хохот и аж в трех разных сторонах выводили известную: " девица и ручей". Причем каждый — разный куплет

Хоть бы разбудили, что ли… — ворчала Амарисуна, ошиваясь рядом с поляной и бросая тоскливые взгляды по сторонам. Складывалось впечатление, что она одна во всем Умбариэле не знает, куда себя деть. Мимо, кокетливо смеясь, пробежала эльфийка, за ней, раскинув руки, мчался эльф.

— Не надо меня щекотать! — крикнула женщина таким тоном, что Суне стало ясно, что именно этого убегающая и хочет.

— Я тоже хочу так веселиться, — пробормотала Суна. — Все ушли куда-то, а чего стоило постучать и разбудить.

Впереди мелькнул знакомый белый силуэт. На несколько секунд скрылся за фигурами, затем появился в поле зрения снова. Рядом изящно вышагивала лошадь.

— Вихрь, Смешинка! — Суна, лавируя между эльфами, протиснулась к единорогу. — Ну и где все?

— Не знаю, — Вихрь подмигнул Амарисуне, — нам со Смешинкой очень даже хорошо и без вашей шумной компании. Впрочем, я видел Елайю и Эллора. И судя по мечтательному выражению лица нашей юной подруги, ей сейчас совсем не хочется делиться обществом тиа с кем-либо еще.

Целительница вздохнула.

— Пожалуй, мне не остается ничего другого как вернуться, и попытаться уснуть. Ну, или устроить самой себе романтическую прогулку.

— А легенда? — Вихрь показал головой в сторону поляны.

— Вряд ли в таком шуме что-то будет слышно.

Смешинка тонко заржала.

— Ну, желаю вам хорошо провести врмя, — Суна потрепала единорога по холке.

— О, я вижу, там зацвели поздние бельвейсы, — единорог глянул за спину девушки, облизнулся и решительно двинулся вперед. Целительница только вздохнула.

— Надеюсь, он не ошибся и это не местная отрава, — девушка огляделась по сторонам, выбирая, куда пойти.

Мимо Дома тиа, параллельно поляне, шла дорожка. У угла Дома она сворачивала налево, убегая от вперед лентой темно-зеленого, невероятно дорогого мрамора. Дивясь изысканному вкусу (или капризам) тиа Умбариэля, Суна отправилась по дорожке, оставив позади шум и гомон бьющего через край веселья.

Девушка ступала осторожно, почти бесшумно — не потому, что чего-то опасалась, а потому что ей показалось вдруг, что каждое неловкое движение может разрушить обступивший ее покой, сказочность момента. Казалось, что в тишине воздух стал прохладнее и свежее. Луна, выщербленная с одного бока, скромно пряталась за темными облаками, крупные, поздние цветы источали сладкий, будоражащий кровь аромат, к которому примешивался запах земли, листьев и влажной древесины. Метрах в сорока впереди дорожки высилась стена леса, впрочем, пробиваемая тут и там огоньками — горели факелы, воткнутые у крыльца каждого дома. Совсем некстати вспомнился приснившийся несколько дней назад сон.

" Что такое мессайя? Или это имя? Спорить готова, я никогда не была в том месте, которое мне приснилось. Но почему оно выглядело таким брошенным?".

Суна поежилась.

Голоса в отдалении совсем стихли, дорожка вильнула вправо и уперлась в заросшие травой ступеньки. Ровно пятнадцать, обтесанных давностью лет, а внизу…

Суна, остановившаяся на седьмой ступеньке, заворожено смотрела на сине-лиловое озеро, раскинувшееся под ногами. Сотни колокольчиков, больших, маленьких, озаренных светом множества факелов, воткнутых в песок. Синие, фиолетовые, лазоревые, темно-розовые, лиловые, качающиеся на ветру волнами и неподвижно замирающие, когда порывы стихали. Выше Амарисуны, растущие стеной, цветочные Правители — не назвать по-другому. Казалось, что песчаные дорожки чудом возникли посреди толщи воды, струи которой застыли в образе гигантских колокольчиков.

Колокольчики в такой сезон — талант или магия природы здешних садовников воистину были велики.

Девушка осторожно спустилась и ступила на тихо хрустнувший песок. Вздохнула полной грудью и медленно зашагала вдоль цветов. Останавливалась у не успевших вытянуться в полный свой рост цветов, подолгу вглядываясь в темные с желтой сердцевиной чашечки. Где-то у корней, в глубине клумб, совсем не по сезону, стрекотали кузнечики, пару раз громко и сыто заухала над головой ночная птица, заставив Целительницу подскочить от неожиданности. Девушка погрозила невидимой крылатой охотнице пальцем и наклонилась, чтобы подтянуть шнуровку на сапоге.

Воздух взрезала мелодия — нежная, задумчивая, печальная светлой грустью. Она легонько коснулась плеча Целительницы, заставив вздрогнуть. Амарисуна выпрямилась и закрутила головой, пытаясь определить источник звука.

Играли на флейте.

Невидимый музыкант скрывался где-то впереди, как раз там, где дорожка сворачивала и исчезала за высокой цветочной стеной. Целительница дошла до поворота и остановилась, вслушиваясь. Теперь мелодия звучала совсем близко, слышны были не только минорные перепады, но и шорох песка, словно музыкант медленно ходил из стороны в сторону. Суна прижала руку к груди — почему-то мелодия заставила бешено колотиться сердце. Девушка кашлянула, предупреждая музыканта о своем присутствии, и вышла из-за клумбы. Дорожка упиралась в деревянную, опутанную давно отцветшим вьюном открытую беседку на четырех резных столбах. Прислонившись к переднему, спиной к эльфийке стоял мужчина в добротной походной куртке и в легких, совершенно не соответствующих вечерней погоде, штанах. Высокие, потрепанные сапоги стояли рядышком, на песке. Не первой свежести обмотка под сапоги валялась рядом. Мужчина оборвал игру и медленно повернулся к Суне, переступив босыми ногами по деревянному полу.