Восхождение самозваного принца - Сальваторе Роберт Энтони. Страница 33

— В любом из них достаточно такой правды, что ложь становится просто бессмысленной, — произнес Де'Уннеро.

— Так значит, ты — тот самый Маркало Де'Уннеро, оставшийся в живых вопреки всем усилиям вдовы Элбрайна Виндона?

— Которую сделал вдовой именно я, — сказал Де'Уннеро.

Увидев, как Садья удивленно вскинула свои тонкие брови, он добавил:

— Да, это я, Маркало Де'Уннеро, убил Полуночника, да будет проклято его имя.

Певица покачала головой, ошеломленная признанием. Она едва верила своим ушам.

— Но зачем ты мне об этом рассказываешь?

— А почему я должен молчать? — вопросом ответил ей Де'Уннеро. — Все эти годы мне приходилось скрывать свое настоящее имя и историю моей жизни. Чем я рискую, сказав тебе об этом?

— Значит, ты намерен убить меня, — не столько вопросительно, сколько утвердительно произнесла Садья.

— А помнишь, как твои дружки обошлись со мной? Скажи, какие после этого у меня основания оставлять тебя в живых? — спросил бывший монах.

Певица пожала плечами.

— Убив меня, ты опять останешься один, — заметила она.

— Это произойдет, даже если я и сохраню тебе жизнь, — возразил Де'Уннеро. — Ты собственными глазами видела зверя, в которого я обернулся.

Садья снова замолчала, что-то обдумывая.

— Значит, рассказ о твоем последнем сражении с Джилсепони Виндон — правда, — произнесла наконец она. — Говорят, Джилсепони выманила из тебя тигра, показав твою истинную суть жителям Палмариса, герцогу Тетрафелю и его солдатам. А потом она прогнала тебя из города.

— Выманила или я позволил ей выманить? — небрежно передернув плечами, спросил Де'Уннеро, изо всех сил стараясь показать, что его эти слова нисколько не задевают.

Он понял, что перестарался, ибо лицо Садьи вспыхнуло. Она поняла!

— Так я жду оснований, руководствуясь которыми, как ты считаешь, я мог бы оставить тебя в живых, — холодно напомнил бывший монах.

Садья пристально взглянула на него.

— Судьба не обделила меня различными талантами, — сказала она, кивнув на лютню. В ее голосе ясно слышались нотки откровенной плотской страсти.

Теперь настал черед Де'Уннеро рассмеяться ее словам.

— Ты никак предлагаешь мне свое общество? — поинтересовался он. — И это после того, как ты увидела другую сторону моей натуры?

Женщина усмехнулась.

— Быть может, мне нравится жить на гребне опасности.

— Бедная, глупая маленькая певичка, тебе просто невдомек, что тигр способен вырываться наружу, когда сам того пожелает, — сообщил ей бывший монах. — А этот зверь не отличает друга от врага — только утреннее пиршество от вечернего.

— Великолепно, — совершенно спокойно произнесла Садья. — Просто дух замирает.

Подняв лютню, она добавила:

— Да будет тебе известно, Маркало Де'Уннеро, что у меня есть и другие способности кроме умения играть и петь. Я кое-что смыслю в магии. Быть может, я смогу тебе помочь.

— Но если ты заблуждаешься, платой за ошибку станет твоя жизнь, — напомнил ей Де'Уннеро.

— Ты все равно намеревался ее отнять — так почему бы не попробовать? — спросила Садья.

Что ж, по-своему она была права. Шайка, в которую входила эта женщина, пыталась его убить. Неудивительно, что теперь он желает отомстить ей, как прежде уже отомстил ее сообщникам. «Но нужна ли мне эта месть?» — спросил себя Де'Уннеро. Сказать по правде, он не питал никакой ненависти к миловидной певице. Насколько легче стало ему от одного только звука голоса другого человека. Он осознал, что у него нет намерений убивать Садью.

Де'Уннеро, однако, понимал, что у тигра могут быть на этот счет другие соображения.

— Твоя жизнь достойна баллады, — продолжала женщина. — Не надо равнять меня с моими бывшими спутниками. Эти жалкие проходимцы никогда не были мне друзьями! Хотя я и затесалась в их компанию, по натуре своей я действительно певица и сочинительница песен. Во всяком случае, хочу ею стать. И кто лучше Садьи, видевшей ярость… темной стороны твоей личности, сумеет написать «Балладу о храбром Де'Уннеро»?

Взгляд бывшего монаха утратил недавнюю суровость. Он не знал, какие из мелькавших в голове мыслей считать истинными. Разговаривая с ним, певица то и дело застигала его врасплох. Демоны ее побери, ну почему она так набивается к нему в спутницы? Кроется ли за этим обыкновенный расчет, стремление спасти или хотя бы продлить себе жизнь? Скорее всего, да. Что же еще могло двигать ею?

— Уходи, — удивляясь самому себе, сказал Де'Уннеро. — Беги от меня как можно дальше и сочиняй свою балладу.

Его слова явно удивили Садью, но она сумела не показать этого. Чуть помешкав, женщина нагнулась и осторожно положила на землю лютню. Де'Уннеро заметил вделанный в ее деку магический самоцвет. Значит, тогда, в деревне Миклина, он не ошибся в своих предположениях.

— Я все же предпочла бы остаться, — тихо произнесла певица, изумив его и на этот раз.

Она подошла к бывшему монаху, положила руки на его сильные плечи, а потом нежно, очень нежно, прижалась к одному из них щекой.

Де'Уннеро хотел что-то сказать, но так и не нашел подходящих слов.

Садья подняла голову и осторожно прижалась к его губам.

— Ты меня восхищаешь, — прошептала она.

— Тебе бы следовало меня бояться, — ответил Де'Уннеро.

Женщина слегка отодвинулась, и он заметил, что она задумчиво улыбается.

— Я действительно тебя боюсь, — призналась она и вдруг жадно поцеловала, прижав к себе.

— Ничто не волнует меня так, как опасность.

Она снова прижалась к нему, охваченная желанием. Де'Уннеро отпрянул, но лишь на несколько мгновений. Забыв обо всем, он яростно ответил на ее поцелуй. Их руки двигались, изучая тела друг друга, ноги переплелись. Садья потянула его вбок, опрокинула, и они повалились на землю, объятые страстью.

Маркало Де'Уннеро никогда не знал любви женщины. Вступив в Санта-Мир-Абель, он принес клятву безбрачия. Но дело было не только в клятве. Плотские страсти всегда казались ему проявлением человеческой слабости, вредящим дисциплине. Сейчас он забыл и о том и о другом и всем своим сокрушенным сердцем, всей своей истерзанной душой отдался любовному слиянию… Только потом он понял всю глубину подстерегавшей его опасности.

В самый миг высшего наслаждения зверь внутри него яростно зарычал, требуя выпустить его наружу.

Маркало Де'Уннеро грубо оттолкнул от себя женщину.

— Я тебя предупреждал, — только и сумел произнести он, чувствуя, как его горло начинает превращаться в глотку тигра.

Бывший монах повалился на спину, задыхаясь от ярости. Он знал: еще немного — и он убьет певицу, чем вновь обречет себя на полное одиночество. Он превращался в тигра и был не в силах помешать зловещему обращению. Садья погибнет от его когтей и зубов, как и все его предыдущие жертвы…

Сжимая зубы от боли, неизменно сопровождавшей превращение, Де'Уннеро не слышал собственных протестующих криков.

Но он услышал музыку.

Де'Уннеро открыл глаза и увидел обнаженную Садью, которая сидела скрестив ноги, едва касаясь струн лютни. Слов песни он не разбирал, что ничуть не уменьшало удивительно приятное, сладостное чувство, которое будила в нем музыка.

На короткое время он вновь стал Маркало Де'Уннеро — человеком, а не зверем. Однако бывший монах понимал, что игра и пение Садьи не могут остановить тигра-оборотня, если тот уже пробудился.

Потом человеческие мысли исчезли из его головы, подмятые инстинктами зверя.

Спустя какое-то время, уже после того, как тигр насытился, разорвав горло несчастному оленю, и к Де'Уннеро вернулся человеческий облик, он, голый и озябший, вернулся к костру. Бывший монах шел, ожидая увидеть останки своей последней жертвы.

Садья сидела у огня и улыбалась ему.

Наверное, если бы сейчас подул ветер, его порыв легко бы сбил ошеломленного Де'Уннеро с ног.

— Как… — только и выговорил заплетающимся языком он.

— Садись со мной, — с призывной улыбкой произнесла Садья и откинула покрывало, намереваясь закутать ему плечи.