Восхождение самозваного принца - Сальваторе Роберт Энтони. Страница 63

И потому Маркало Де'Уннеро и Садья двигались все дальше, проводя в пути неделю за неделей. Иногда снежные заносы вынуждали их останавливаться, и тогда по ночам тигр-оборотень отправлялся на охоту, без труда добывая пропитание. Бывший монах выпускал зверя на волю постоянно, не менее одного-двух раз в неделю. Нередко Садья сама выманивала тигра, превращая лютню в демоническое орудие. Иногда певица не направляла Де'Уннеро, принявшего звериный облик, в лес, а оставляла подле себя. Она проводила рядом с опасным зверем целые часы; случалось — всю ночь напролет, и единственной защитой хрупкой женщине служила столь же хрупкая лютня.

Садья совершенно перестала бояться тигра, да и Де'Уннеро проникся уверенностью, что, находясь в зверином облике, он уже никогда не только не убьет свою подругу, но даже не причинит ей никакого вреда.

И все равно бывший монах не был полностью счастлив, хотя он искренне любил Садью и радовался тому, что она рядом. Внутренние страсти, терзавшие Де'Уннеро, находили выход в жарких любовных слияниях и высвобождении звериной части его сущности. Однако его не покидало жгучее чувство досады за бесцельно прожитые десять лет. Общество Садьи скрасило его скитания, но жизненный путь Маркало Де'Уннеро по-прежнему был лишен цели.

Наверное, самыми волнующими для Де'Уннеро были моменты, когда он в облике тигра мчался по лесу, издавая громкое, устрашающее рычание. Он знал: этот грозный звук разнесется на многие мили окрест и непременно долетит до какой-нибудь близлежащей деревушки. Он представлял, как задрожат, услышав его, испуганные обитатели здешних мест. Возможно, отыщутся смельчаки, которые рискнут охотиться на него, тем хуже для них! Такие убийства Де'Уннеро вполне оправдывал.

В один из теплых вечеров поздней весны восемьсот сорок первого года Господня ветер донес рык тигра-оборотня до небольшой деревни. Его слышали все, в том числе и юный рейнджер, незадолго до этого оказавшийся в здешних краях.

Эйдриан мгновенно вскочил с постели. Он сел, широко раскрыв глаза. Сердце юноши бешено заколотилось. Ему понадобилось несколько минут, чтобы одеться, взять мешочек с самоцветами, меч и выйти из хижины, которую местные жители отвели ему под жилье.

На лужайке, заменявшей деревенскую площадь, толпились возбужденные и испуганные обитатели деревни.

— Это и есть твой зверь? — спросил кто-то у подошедшего Эйдриана.

Воздух сотрясло новое рычание. Юный рейнджер увидел, как дети испуганно вцепились в своих родителей. Это зрелище почему-то глубоко его взволновало, однако он напомнил себе, что трусость, пусть даже в таком нежном возрасте, мешает человеку вырасти настоящим воином. Если бы он провел детство, цепляясь за юбку матери или даже госпожи Дасслеронд, ему бы сейчас не хватило смелости отправиться в темный лес навстречу опасности.

— Обожди до утра, тогда хоть следы увидишь, — пытались уговорить рейнджера местные жители.

— Прежде чем рассветет, я успею содрать с этого зверя шкуру, — ответил Ночной Ястреб, решительно кладя ладонь на рукоятку меча.

Другая рука, как всегда, была погружена в мешочек с самоцветами, и это придавало Эйдриану уверенности. Он вышел из деревни и скрылся в темноте. Чтобы не заблудиться в темном и незнакомом лесу, он использовал все навыки, которым научили его эльфы. Дар эльфов помогал ему сохранять ясность мышления и держать все мышцы тела в боевой готовности.

Их встреча произошла в самой чаще леса, далеко от деревушки, которую покинул рейнджер. То ли он нашел тигра, то ли тигр учуял его — теперь это уже не имело значения. Громадный зверь внезапно выскочил на него из темноты, но едва Эйдриан занял надлежащую оборонительную позицию, приготовившись к столкновению лоб в лоб, тигр метнулся в сторону, пытаясь обойти его.

Подозрения юноши полностью подтвердились: его противник не был обыкновенным лесным зверем. В глазах тигра отражался разум; злобный, но явно человеческий. С какой беспощадной ясностью зверь-оборотень показал это юному рейнджеру! И только через несколько минут, в течение которых Эйдриану пришлось медленно поворачиваться, чтобы все время держаться лицом к противнику, он вспомнил про гематит. Левая рука по-прежнему сжимала камень. Значит, сам того не ведая, он направлял в гематит свои мысли, а магический самоцвет помогал ему лучше понять природу этого необычного зверя.

Эйдриан не успел обдумать, как лучше воспользоваться новой возможностью, — тигр прыгнул на него.

Юный рейнджер метнулся вбок и нанес удар плашмя. Меч лишь слегка задел полосатый бок зверя. В ответ тигр отпихнул его задней лапой, когти которой проехались Эйдриану по предплечью.

Он поспешно отступил и быстро осмотрел рану. К счастью, та оказалась неглубокой. Осознав, что такой противник не прощает ни малейшей неточности, Эйдриан настроился на более серьезные и решительные действия.

Тигр развернулся и снова изготовился к прыжку. Рейнджер быстро занял оборонительную позицию, вытащил из мешочка и зажал в кулаке другой самоцвет. Едва он начал входить в магию камня, как тигр с неистовой силой рванулся вперед. Эйдриан нанес колющий удар, однако он не остановил тигра-оборотня. Передняя лапа зверя задела плечо рейнджера, повалив его на землю.

Когти уже почти касались лица Эйдриана, оскаленная пасть тигра, уворачиваясь от меча, тянулась к горлу юноши. Если бы не сотворенная им молния, жизнь рейнджера оборвалась бы через считанные секунды… Вспышка, сопровождаемая громким треском, на мгновение озарила лес. Ее удар поднял тигра в воздух и отшвырнул в сторону.

Эйдриан мгновенно вскочил на ноги и понял: молния не причинила быстрому и сильному зверю почти никакого вреда. Рейнджер выпустил в него вторую молнию, но тигр с невероятной легкостью отскочил в сторону.

Усилием воли юноша заставил себя успокоиться и вновь взялся за гематит, передавая камню души энергию своих мыслей.

Эйдриан ощутил магию, защищавшую тигра-оборотня; она тоже была магией самоцветов, очень похожей на ту, что применял он сам. Рейнджер почувствовал колоссальную силу воли зверя, и его уважение к противнику только возросло. Однако юноша не допускал мыслей о поражении и, ощущая бешеное противодействие тигра, обрушил на него всю силу своей магии, пытаясь прорваться сквозь звериные инстинкты к разуму этого существа.

Их духовное противостояние длилось несколько минут. И хотя оба противника оставались неподвижными, их схватка продолжалась с не меньшим напряжением. С решимостью, рожденной многими годами обучения у эльфов, унаследованной от родителей и вызванной еще чем-то непонятным, но невероятно сильным, Эйдриан обрушил на зверя поток энергии своих мыслей, пытаясь силой своей воли воздействовать на его сознание.

С таким же успехом он мог пытаться загнать дым обратно в очаг. Рейнджеру удалось пробить бреши в стене сопротивления зверя, но они вели в пустоту. За ними ничего не было.

Эйдриан ощутил страх. Это несколько ослабило его сосредоточенность, и тигр вновь обрел возможность двигаться. Первым побуждением юноши было занять оборонительную позицию, но вся его натура противилась пораженческой тактике ведения боя. Вместо этого юноша вновь углубился в гематит и, собрав всю свою силу, ударил тигра сгустком энергии мыслей, вынудив его, как и в первый раз, застыть на месте. Но теперь вместо того, чтобы посылать собственные мысли, он решил воспринять мысли своего противника. Возможно, в них он найдет подсказку для дальнейших действий. И действительно, Эйдриан уловил какую-то уязвимую сторону в этом грозном существе. Сожаление? Раскаяние? Определения этому чувству юный рейнджер не нашел: ему было достаточно того, что оно существует. Изменив тактику, он отправил зверю мысли, полные симпатии и сострадания, раздувая в его сознании искорку человечности, призывая биться против общего дикого и необузданного врага.

Маркало Де'Уннеро так и не понял, что пробудило его человеческую сущность. Он лишь полностью начал осознавать происходившее, хотя по-прежнему находился в облике тигра. Но он чувствовал сознанием чей-то зов, и этот зов нес ему уверенность: если он встанет на сторону неведомого голоса, они вдвоем совладают с тигром. Де'Уннеро понимал, что ведет смертельную схватку, и все же он не мог противиться искушению, исходившему от этого голоса, и позволял ему окутывать и завораживать себя.