Восхождение самозваного принца - Сальваторе Роберт Энтони. Страница 9

Правда, она тут же отбросила эти мысли и подавила вспыхнувшее раздражение. Нет, для нее гораздо лучше, чтобы эта глупая марионетка, которой столь легко управлять, как можно дольше оставалась на вершине власти. Голова стоящего перед ней Огвэна была наклонена вбок. Аббат без конца облизывал языком тонкие губы; его тусклые водянистые глаза внимательно смотрели на собеседницу. Придворная дама изобразила на лице лучезарную улыбку. Она вовсе не хотела выказать Огвэну свою симпатию, просто сейчас он здорово напоминал одного из состарившихся охотничьих псов герцога Каласа — таких же бестолковых пустобрехов.

— Думаю, Сент-Хонс вскоре увидит весьма внушительную свадьбу, а вам придется совершать свадебный обряд, — безмятежным тоном произнесла Констанция.

— Король Дануб? — испуганным шепотом спросил аббат Огвэн, и она кивнула.

— О госпожа Пемблбери! — закричал старик, радостно заключая придворную даму в объятия. — Наконец наш великий король решил узаконить положение матери своих венценосных сыновей!

— Я говорю не о нашей свадьбе, — процедила сквозь зубы Констанция, оттолкнув Огвэна. Ей безумно хотелось добавить: «Идиот несчастный!» Однако она все же совладала с собой. — Король Дануб отправился на север, в Палмарис.

— Понимаю, государственные дела, — отозвался настоятель Сент-Хонса. — Нам уже сообщили об этом.

— Только похоть раздувает паруса «Речного Дворца», — растолковала ему придворная дама. — Король отправился в Палмарис, чтобы провести лето с баронессой Джилсепони Виндон.

— Спасительницей…

— Избавьте меня от ваших глупых высказываний! — резко прервала его Констанция. — Я не оспариваю, Джилсепони Виндон сделала в своей жизни немало добрых дел. Но вы не знаете эту женщину так, как знаю ее я. Поверьте, если ей суждено стать новой королевой Хонсе-Бира, Урсал ждут большие перемены, которые прежде всего отразятся на Сент-Хонсе.

— Джилсепони не имеет власти над орденом Абеля, — возразил аббат Огвэн. — У нее нет ни звания, ни…

— Звания у нее нет, но не забывайте, что сил у этой женщины предостаточно, — сказала Констанция. — Можете не сомневаться, их хватит на то, чтобы сделать с вашим монастырем то же, что она сотворила с Сент-Прешес.

— Сент-Прешес находится под властью настоятеля Браумина, — снова попытался возразить Огвэн.

— Того самого Браумина, который обязан своим постом исключительно дружбе с Джилсепони Виндон, — парировала придворная дама.

В ее словах была определенная доля истины. В дни правления отца-настоятеля Маркворта Браумин Херд носил всего-навсего звание безупречного брата и пребывал в Санта-Мир-Абель — главном монастыре абеликанского ордена. Во время произошедшего раскола Браумин сдружился с Джилсепони и Элбрайном и всецело встал на сторону Эвелина Десбриса. Именно тогда Маркворт объявил Десбриса — победителя демона-дракона — еретиком. Воззрения Эвелина, который ныне признан новомучеником, потрясли и раскололи тогдашнюю церковь. Во внутрицерковной борьбе Браумин и его единомышленники победили, и молодой монах в качестве вознаграждения получил пост, о котором при иных обстоятельствах не смел бы даже и мечтать. В Санта-Мир-Абель он мог бы еще добрый десяток лет, а то и больше, ходить в безупречных, терпеливо дожидаясь звания магистра.

— Я не хочу, чтобы вы меня превратно поняли, — продолжала Констанция. — Джилсепони Виндон будет прекрасной супругой королю Данубу и принесет благо своим подданным.

— С вашей стороны весьма благородно столь похвально отзываться о ней, — заметил Огвэн.

— Однако Джилсепони не происходит из знатного рода и не представляет, что это значит — быть королевой, не говоря уже о том, что значит быть королевой-матерью.

Ну вот, она без обиняков выложила этому старому дурню все, что намеревалась. Судя по ошеломленному выражению лица аббата, его отвисшей челюсти и остановившемуся взгляду, он безошибочно понял, куда она клонит.

— Если верить слухам, ее чрево… серьезно пострадало, — продолжала Констанция.

— Говорят, что это случилось во время ее сражения с отцом-настоятелем Марквортом на поле близ Палмариса, — ответил Огвэн, повторяя общеизвестные вещи. — Тогда она лишилась своего ребенка.

— Я хотела бы знать подробнее, — настаивала придворная дама. — Меня интересует, лишилась ли Джилсепони возможности вынашивать детей?

— Понимаю, вы боитесь за Мервика и Торренса, — произнес настоятель Сент-Хонса.

— Я боюсь за королевство Хонсе-Бир, — поправила его Констанция. — Одно дело — видеть на троне королеву-простолюдинку, которой ни ее супруг, ни опытные придворные не дадут совершать значительные ошибки. И совсем другое, когда у такой женщины появляются отпрыски, наследники престола. Низкое происхождение со стороны матери никогда не позволит им должным образом управлять государством. Думаю, вы слышали об ужасах, творившихся во время правления Арчибальда Рыжего? — заломив руки, спросила придворная дама.

Матерью этого тирана, правившего Хонсе-Биром около трехсот лет назад, также была королева-простолюдинка. Арчибальд отличался особой нетерпимостью к людям знатного происхождения. Взойдя на престол, он попытался расшатать все основы общественного устройства. Король Арчибальд отбирал земли у вельмож и раздавал их крестьянам; изгнав родовитых придворных, он окружил себя чернью. Действия Арчибальда едва не привели королевство к краху. Аристократия ополчилась против монарха, в результате чего вспыхнула междоусобица, длившаяся пять лет и вконец разорившая государство.

Аббат Огвэн хорошо знал эту страницу истории королевства — Констанция видела, какой ужас отразился на его лице.

— Не лучше ли, если Мервик останется прямым наследником престола? — без обиняков спросила она.

— Целиком с вами согласен, госпожа Пемблбери, — поклонившись, ответил ей Огвэн. — Я постараюсь разузнать в Санта-Мир-Абель и Сент-Прешес о состоянии Джилсепони.

— Для нас всех было бы лучше, если битва с Марквортом наградила ее бесплодием, — произнесла придворная дама столь ледяным тоном, что настоятель Сент-Хонса невольно вздрогнул.

Констанция молча повернулась и направилась к выходу, оставив потрясенного и ошеломленного старика переваривать услышанное.

ГЛАВА 3

ЗЛОВЕЩЕЕ ОТРАЖЕНИЕ

Взмах — и тяжелый топор, описав сверкающую дугу, взлетел вверх и тут же стремительно упал вниз, ударил полено под нужным углом и расколол его пополам, заставив обе половинки отлететь в разные стороны от пня. Сильный человек, коловший дрова, даже и не подумал поднять их, а схватил другой чурбан и поставил на пень. Топор снова взлетел вверх и ударил по полену.

Чурбаны на пне быстро сменяли друг друга, и всех их ждала одинаковая участь. Через какое-то время, когда расколотых поленьев вокруг пня накопилось достаточно, дровосек отложил топор и один за другим побросал их в поленницу.

Утренний воздух был весьма прохладным. Казалось, дровосек должен был бы ощущать это еще острее, поскольку его мускулистый торс блестел от пота. Однако если человек и чувствовал холод, то видно по нему это не было, он продолжал колоть дрова с еще большим усердием.

Дровосеку было около пятидесяти лет, хотя любой видевший его в работе не дал бы ему и сорока. Крепкие мышцы, упругая кожа, глаза, в которых сверкал огонь. Все это было подарком судьбы и одновременно… ее проклятием.

Полено, взмах, две половинки, новое полено, еще один взмах, опять две половинки… и так почти безостановочно на протяжении всего раннего утра. Звук его топора давно стал привычным для ушей пятнадцати рослых, крепких мужчин, составлявших население деревни Миклина — нескольких хижин, притулившихся в глуши западной оконечности Хонсе-Бира. Эти оборванцы, которым и в голову не приходило следить за собой, одиннадцать месяцев в году проводили в лесах Вайлдерлендса, добывая пушных зверей. Затем они с грузом мехов отправлялись в более обжитые края, где их ждала ярмарка, изобилие выпивки и непритязательных развлечений.

С появлением Бертрама Даля в жизни обитателей деревни Миклина наступили некоторые перемены. Никто не спрашивал дровосека, настоящим или вымышленным именем он назвался, — здесь таких вопросов не задавали. Каждый понимал: раз кого-то занесло в такую глушь, значит, он, как и все остальные обитатели этих мест, не слишком в ладах с королевскими законами. Вскоре стук топора Бертрама стал для охотников чем-то вроде будившего их петушиного крика. В зимнюю стужу и в летний зной, под проливным дождем и слепящим снегом — каждое утро Бертрам Даль неизменно принимался за свою работу. Он снабжал дровами всю деревню, но это было лишь одной из его добровольно принятых на себя обязанностей. В его лице жители деревни обрели повара, портного и, что важнее всего, — кузнеца-оружейника. Охотники только дивились, когда в руках Бертрама их грубо сработанные мечи, пики и ножи становились острыми, словно бритва. Странно, однако, что сам он не выказывал ни малейшего интереса к охоте, которая была наиболее доходным промыслом в здешних местах. Со временем, когда обитатели деревни Миклина оценили пользу, приносимую Бертрамом, каждый из них звал его в лес, предлагая научить выслеживанию добычи и прочим премудростям охоты. В окрестных лесах водились еноты, коварные росомахи, выдры, бобры и волки.